* * *1* * *
«Пустая трата времени…Черт, я ведь могу опоздать на встречу; чертова тварь, я на него столько времени потратил в бес толку, а теперь он еще и улыбается, как ни в чем не бывало. У этого мальчишки явно не все в порядке с головой. Проклятие...» - мужчина продолжал тихо чертыхаться про себя, то и дело, оглядываясь на Ситри, прежде чем уйти. Через какое-то время единственным, что он бубнил себе под нос ’’Хейлис Стрит’’- название улицы, на которой назначена встреча. В порыве гнева, он явно забыл о назначенном собеседником времени, и о своем утвердительном ответе на вопрос:«...Как насчет встретится и обсудить все детали в четверг днем, к примеру, как насчет центральной площади на Хейлис Стрит? Ты ведь свободен?...»
«...Да, конечно. Завтра днем...»
Кинг покинул обветшавшую комнатушку, оставляя демона, чье имя ему так и осталось неизвестно, в гордом одиночестве. Сказать честно, мужчина даже не предал этому значения (подумаешь, не узнал имени нерадивого мальчишки), он посчитал времяпровождение в компании Ситри, всего лишь глупой тратой времени, не более чем. Но еще большей глупостью и халатностью было не обратить внимания на сигилу, несущую в себе печать демона, может, она запустила бы причудливый механизм, воспроизводя воспоминания, привносящие эпизоды из прошлого в один за другим. Ведь имена обладают силой. Джозефу стоило это знать и тогда — ситуация вполне могла оказаться под его контролем. Но эта оплошность, сделать подобного, в ближайшее время, не позволит. Несомненно, сейчас все козыри на руках Ситри, во всяком случае на данный момент, но ведь все может изменится в обратную сторону; все зависит от дальнейших фигур, что вступят в игру. Тогда, вероятно, придется вспоминать чуть ли не весь слова, произнесенные когда-то в порыве эмоций, и мысли шаловливо метающиеся в голове, изображая картины из самых разных сплетений слов ведущих к одному и тому же исходу – суть остается неизменна. Произошедшее ночью беспокоило Джозефа все меньше и меньше. В конечном счете, случившееся, ему уже показалось нелепостью и игрой какого-то мальчишки, не менее сумасшедшего, чем он сам. Это вызывало некую долю иронии, отозвавшейся на его губах в улыбке, всего на несколько секунд. Улыбке, очень неприятной, злой. Вряд ли можно ее показать хоть одному человеку, знакомому с психологией, пусть и самую малость; подобное бы не закончилось теплым разговором. Вероятно, маниакальная улыбка на бледном лице вызвала бы лишь животный и неудобства, порождающие лишь одно желание – закончить разговор с личностью вызывающей дискомфорт как можно скорее. Сорок минут спустя, Джозеф добрался до места, назначенному для встречи. Он ждал человека, позвонившего не так давно. Как не странно, его все еще не было. Лишь гробовая тишина, да и только. Хотя, с другой стороны это прекрасная возможность насладится её терпкостью, что способна без всякого усилия заставить почувствовать холодные объятья чертяги одиночества. Для Джозефа, это было чем-то незаменимым и в порядке вещей, чем-то дарящим свободу и спокойствие, и в то же время, вовлекая в жгучие оковы все больше. Становясь тем, что без конца давило на все естество, гнетущими воспоминаниями о том, кого уже нет, привнося в качестве подарка умалишение. Воспоминания, о давно прошедших днях были одновременно и болью, и агонией в самом настоящем потоке безумия — беспричинным смехом сквозь кричащее сердце. С тех пор уже прошло десять лет и девять зим, Джозеф отчетливо помнил события того зимнего вечера и известие, что принес почтальон, сделав предварительно печальное лицо, выражая свои соболезнования, долго и мучительно, словно намереваясь свести получателя с ума в единое мгновение. В тот вечер, девятнадцатилетний студент ждал письмо, ответ от своей возлюбленной, тем временем коротая вечер за телефонным разговором с другом, разглядывая фотографию, сделанную близко года назад. На ней была запечатлена девушка приятной внешности: короткие светлые волосы, открытый лоб и высокие скулы. Она улыбалась, и в то же время ее взгляд был пустым и безжизненным, казалось словно в ее душу прокралось сожаление о чем-то, более того так неумело прикрытое горделивостью. — ...Джозеф, ты себе даже представить этого не можешь! Подумать только, почти у каждой птицы есть мутировавший ген, куда более развитый, чем у человека или даже амфибии! Ты понимаешь к чему я веду? — доносился голос из телефона. — Я тебя отлично понимаю. — пресно и без всякого энтузиазма отвечал Джозеф, после уже пытаясь донести свою мысль. По одному только глотку воздуха было понятно насколько много он хочет сказать. Юстаса подобный запал не особо обрадовал, он перебил парня, продолжая за него, уже прекрасно понимая, что он хочет сказать: — Элизабет обещала выслать письмо в ближайшие дни. У Элизабет, так звали девушку с фото, была довольно старомодная манера общения, более привлекательным она считала общение через письма, нежели телефонные разговоры. Почему ей так сильно претило общение по телефону – она не объясняла. Об этом, впрочем, Джозеф и толковал Морису, изредка перебивая его, не давая закончить мысль и рассказать о мутациях в организме гуся. Сейчас это было меньшее из того, что волновало парня, несмотря на то, что задание, связанное с генной инженерией получили оба студента, один в конечном же счете только и делал, что отлынивал без конца, заводя разговор о предмете своих воздыханий снова и снова. По этой причине в свой адрес он частенько слышал такие слова как «дурак». Молчание было неловким, хоть и длилось всего несколько секунд. Его прервал Морис, говоря чуть более сдержано, чем несколько секунд назад: — Я тебя, конечно, отлично понимаю и рад за вас, и она, конечно, присылает немало полезных и не менее интересных чертежей, и записей из личных наблюдений. Но тебе не кажется, что пора бы начать разграничивать личную жизнь, работу с учебой и наши исследование? Так сильно хочешь подставить всех, и себя в первую очередь, только из-за своей любви? Парень, мой тебе совет – остынь. Если продолжишь в том же духе, не факт, что она не уйдет от тебя. Поэтому сконцентрируйся сейчас на птице. К примеру, как вообще обстоят дела с твоей частью работы? Как насчет той тени, что тебя начала преследовать с неделю назад, что с размножением тех клеток? Надеюсь, ты их хоть не забыл убрать в морозильную камеру? И... — Да заткнись ты уже, понял я тебя, понял! Можешь не продолжать, больше не слова об Лиз во время работы. — Вот и отлично. Ну так как насчет того, о чем я тебе талдычил ранее? — В прочем, никаких особых изменений. Контейнер сможешь забрать уже завтра вечером, не думаю, что хоть одна из "любимых" тобою клеточек сохранила хоть какую-то способность к жизнедеятельности. Говоря проще - они мертвы. Будешь пробовать вернуть их к жизни? Как бездушно. — с долей издевки ответил Джозеф. — Кто бы говорил, и сам не лыком шит. Покажи ты все свои пристрастия Элизабет, она бежала бы от тебя со всех ног... А что с тенью? — Прекрати издеваться. Что до тени. Сказать сложно, кажется, вчера это было. Когда я оглянулся на шорох, проверить следует ли она за мной, предо мной стоял мужчина. Не самой приятной натуры стоит заметить, на вид ему было лет сорок пять. Он говорил что-то про ребенка некой Габриэль. Говоря что-то на подобии: «Жаль, мальчик так и не увидит ее». Сказать честно я совсем не понял сказанного, ну кроме того, что этот ребенок носит довольно необычное имя. Ситри, кажется. Не помню точно. Да и кто эта "Габриэль". — Он от тебя что-то хотел? — Говорю же, я не знаю. Ты меня вообще слушал?.. Подожди, я тебе перезвоню позже. —Минуту. Я нашел... — Джозеф положил трубку, не услышав последних слов Мориса. Разговор был прерван звонком в дверь. Почтальон… Тот самый, что был упомянут немногим ранее; он наконец замолчал и ушел, оставляя своим недавним присутствием, пусть и недолгим, неприятный осадок. Все что Джозеф получил — серебряные карманные часы с инициалами Э. Крайтон, и конверт с письмом. Тот чем-то напоминал извещение, дурное же предчувствие вызывала сложившаяся ситуация. Слова старика в синем фраке отнюдь не радовали, а содержимое письма вызывало опаску, узнать, что в нем? Это хотелось сделать в последнюю очередь, а еще по более хотелось, чтобы опасения не подтвердились. Стоило успокоится, Бренди мог стать в этом не плохим помощником. Конверт с извещением был брошен на письменный стол, рядом с небольшим стаканом, в который уже был налит пряный напиток. В руках тогда еще совсем юного Джозефа остались только – карманные часы, он с любопытством разглядывал их, кажется, Элизабет говорила о том, что хотела бы когда-нибудь передать их своему ребенку. Кинг в свою очередь расценивал эти слова, вырывая из общего контекста – г предложением завести детей. Глядя на них, он улыбался, приложив маленькие часики к уху – не тикают. Открыв крышечку, он начал осматривать механизм, первой мыслью было что-то вроде: «Может их стоит завести?» - пока в глаза не бросилось треснутое стекло и запекшаяся кровь в самом уголке, на стыке с металлом. Сердце начало биться сильнее. Растерянный взгляд парня сразу упал на оповещение, а рука медленно потянулась к нему; верхний краешек уже срезан, а пальцы нырнули в конверт, медленно доставая из него бумаги. На ощупь, листы напоминали те, на которых обычно распечатаны полицейские бланки и прочие документы, хорошее качество и не самое лучшее предчувствие. Ощущался запах свежих печатных чернил, легкий и неприятный горький. В этот самый момент в горле совсем пересохло. Джозеф буквально хватался за голову, в некоторой мере догадываясь о содержимом конверта, слишком уж красноречиво обо всем говорили почтальон и остановившиеся часы. Волнение все нарастало, он всячески отрицал, все возможные варианты того, что могло быть написано. Он боялся; сердце же и вовсе сжималось, пропуская удары за ударом, заставляя краснеть лицо, стесняя в дыхании. С шестнадцатого, на семнадцатое февраля Джозеф чуть не скончался: прочитав письмо от криминалиста и просмотрев фотографии трупа – на них был все тот же близкий человек, лицо было изуродовано, хотя его черты все еще узнаваемы. Волосы, что некогда имели льняной цвет – окрасились в блеклый, темно-бордовый, некоторые пряди слиплись. Одежда испачканная в грязь и кровь, местами разорвана. От увиденного к горлу уже подходил ком, оно начинало болеть. Последней каплей стал нежно-голубого цвета лист бумаги, запечатанный в маленький пластиковый пакетик, а на нем ничем не примечательная наклейка, — «Это письмо предназначено вам». Его содержимое заставило сердце студента остановится, через несколько секунд возобновляя бешеный ритм. Оно пропускало удар за ударом, отдаваясь пульсацией в каждом капилляре, заставляя кровь закипать. Голова уже шла кругом, а разум плавно стал частью дьявольской пляски. От искусанных губ в ноздри ударил резкий запах крови, полностью затуманивая некогда хладный рассудок. Безвозвратно отпуская любую мораль и рассудительность в цепкие объятия безумия; в ушах слышался до боли ужасный звон. Горло болело. Было тяжело дышать, откуда-то доносились крики, и только спустя полминуты Джозеф понял — горло болело, потому что кричал он. — Пожалуйста, дяденька, купите у меня эту хурму. Она выращена в лучших тепличных садах Рансэна. Еще… Еще у меня есть специи: шалфей, паприка и базилик. Продам за полцены, вы нигде не найдете дешевле. Могу скинуть и больше в цене, только, пожалуйста, купите — дрожащий, охрипший и растерянный девичий голосок, и холодные обветрившиеся ладони, дрожащие тонкие пальчики, хозяйка таких примет вырвала Кинга из тревожного забытья. Впрочем, ничего не обычного в ней не было — девочка из захолустного квартала, как можно заметить по ее небрежному внешнему виду: неопрятные короткие пряди волос торчащие из худенькой темной косы, грязь на лице, довольно смуглая кожа и потрепанная одежда, износ которой был на лицо. Печально, вероятно, эту девочку постигнет та же участь, что и многих выходцев из трущоб. Еще и этот взгляд полный надежды, вряд ли он встретит что-то кроме разочарования. Вдалеке послышался усталый крик торговца, сопровождаемый не самыми лестными словами, девочка вздрогнула, испуганно бегая глазами из стороны в сторону : — Эй, мерзавка! — выкрикнул запыханный мужчина низкого роста, он отдышался и продолжил. — Парень, чего копаешься, держи маленькую дрянь! Она украла мои лучшие товары. И это только девять утра. Не сложно представить, что влечет за собой весь день. Сплошная суета, совершенно никакой тишины для приятного самообмана грез. Кингу совершенно не было дело до происходящего. Ровным счетом, он не хотел оказать помощь ни скупому торговцу, ни замарашке, старающейся улучить момент для бегства. Она опустила глаза, пряча лицо за черными, словно воронье перо, волосами. Девочка сжала бумажный пакет так сильно как только могла. В этот момент, Кинг допустил мысль, что стоило бы убраться прочь, да и дело это не его – встречу с Фэлесом можно всегда перенести. Вот только если бы девчонка не сообразила бежать раньше, предоставив вниманию разъяренного торговца никого иного, кроме как Джозефа, убегая со всех ног в ближайшую из улиц- лабиринтов. Мужчина лет пятидесяти подошел к Джозефу, еще держа небольшую дистанцию метра в четыре, насупившись, он долгое время смотрел вслед девчонке, но пускаться в бега за ней снова он не собирался. Слишком уж выдохся. Судя по всему, старику было совсем не важно, с кем иметь неприятный разговор на повышенных тонах, в конечном счете, хоть украдено ею было и не слишком много, но убытки в 60 гиней мужчина точно этим получил. Впрочем, это не слишком большая сумма, ее бы хватило только на самую дешевую шляпу из ателье Алексии Оритино в Мидасе. Но девочке этого, вероятно, было достаточно на восемь дней жизни на свежем хлебе и забродившем суури. Хотя, учитывая то, что она хочет продать все за полцены, а может и того меньше, то вероятно денег больше чем дня на три ей не хватит. С другой стороны, можно было попробовать понять и торговца – часть его прибыли была украдена. Но он сейчас явно поступал не самым рациональным образом, оставляя свою лавку без присмотра. Джозеф проходил возле нее чуть менее получаса назад; не сказать, что она броска своими товарами или хоть немного вычурна, но то, что этот мужчина не имел ассистентов, от глаз не скрылось. Значит, сейчас все его товары оставлены без присмотра, что же, этим можно будет апеллировать, если завяжется разговор, которого Кинг пожелал бы избежать. Впрочем разговоры с местными он пытался избегать чуть ли не при каждой встрече. Торговец поравнялся с Кингом, недовольно и осуждающе просматривая на него, словно пытаясь унизить одним своим присутствием. Несколькими секундами позже на смуглом лице старика расплылась едкая ухмылка; зубы были фарфоровыми, довольно приятного белого матового цвета. Но не мог этот человек стоять так вечно, вряд ли он решил похвастаться своей улыбкой, не хуже горделивого осла. Выражаясь помягче — находится рядом с таким человеком было не самым приятным занятием, на которое можно было пойти по доброй воле. Он заговорил неприятным и укоризненным тоном, пусть и стараясь это сдержать и скрасить хоть чем-то, наверное, этим чем-то и была улыбка и услужливо сложенные ладони почти у самого подбородка: — Милсдарь, вам не кажется, что эту девку стоило схватить покрепче, чтобы она не убежала? Эта малолетняя тварь украла у меня не дешёвый товар, — на этих словах он помедлил секунду, маскируя подобное под одышку. — она украла у меня товар на 120 серебряных гиней. Раз помогаете с бегством воровке, может, вы хотите и оплатить мне убыток доставленные ею, вернув всю сумму, ммм? — продолжал торговец, пытаясь извлечь хоть какую-то выгоду из сложившихся обстоятельств. Джозефу не пришлись по душе слова сказанные торговцем, особенно тон, как впрочем и во многих других ситуациях. Естественно в городе поднять шум из-за подобных мелочей он не мог, но окажись бы улица безлюдной то в своих словах он бы точно не был мягок . Дождавшись, когда еврей, по своей натуре, закончит. Лениво приподняв бровь, Кинг хмыкнул, недоверчиво поглядывая в ту сторону, в которую убежала маленькая воровка в надежде скрыться, вероятно, ее судьба мало кого заботила, да и выглядела она так, словно чем-то больна. Попытка посочувствовать, выиграв пару минут для более успешного бегства? Обычно, Джозеф не стал делать подобного, особенно ради какой-то замарашки; вероятно, это стало минутным попущением, из-за всплывших в сознании воспоминаний, почему-то в его голове закрутилась мысль о том, что девочка пытается заработать для себя и своей семьи. Если даже не настоящей, а из таких же сорванцов, как и она, это было уже достойно хоть самой малой какой-то похвалы, пусть и в рассуждениях. «…Дети из трущоб не живут долго» — О Боже, мне казалось, купцы этого города внимательны не только до денег, но и к своему товару. По всей видимости, я ошибся. Что же, с кем не бывает, правда? — Кинг выдержал небольшую паузу, рассматривая лицо купца, сделав задумчивый вид, чуть отводя взгляд, он продолжил, — У вас же нет ученика, на которого можно было бы оставить лавку, Разве нет? Так же у вас нет никакой уверенности, что эта девчонка была одна. Уличные дети часто ходят группами — так проще выжить. По всей видимости, вы, дорожайщий человек об этом и знать не знали. Вы не боитесь остаться и вовсе без товаров? Какая же это глупость с вашей стороны. Уж не обессудьте мои слова. Но пока вы гнались за мелочевкой, ваша лавка была без присмотра и может быть уже вычищена до блеска. Не переживайте, если усваивать информацию для вас сложно, повторить еще пару раз мне труда не составит. — ... Поучений мужчина не любил, как и многие люди, но он действительно не подумал, просто срываясь с места из-за одного украденного пакета с товаром. Более того, в нем было не так уж и много всего. В голове всплыл эпизод; разговор с какой-то дамочкой, неподалеку ошивающиеся сироты, а после быстро убегающая девочка с бумажным пакетом в руках. Он действительно не подумал. Старик ответил недовольным взглядом, прежде чем показать сверкающие пятки, подтверждающие слова Кинга. Тем лучше, одной назойливой мухой меньше. И, все, казалось бы, все идет даже более чем превосходно, можно спокойно уйти, сопроводив напоследок того взглядом, забыв все произошедшее; если бы следующий глоток воздуха не стал обжигать легкие. Действие «Пиона» принятого несколько дней назад уже заканчивалось, и черт подери того мальчишку разбившего все шприцы и пробирки, в числе которых был и флакон. К сожалению, Джозефу не повезло быть одним из 36% людей, организмы которых способны приспособится к слабым кислотным парам. При этом, его извечными вопросами оставалось — как и каким мутациям подвергся их организм, чтобы выработать иммунитет, насколько сильно менялось строение их клеток… Хотя, стоп, если поразмыслить, вспоминая встречу с мальчишкой, что имел высокомерную и даже в какой-то степени фамильярную манеру речи, ему давление воздуха и пары кислот не доставляли неудобств. Можно было бы предположить, что он относился к немногим, кто имели иммунитет, но учитывая его манеры, белые опрятные шорты и жакет, скорее всего — он, как и многие принимал «Пион» раз в четыре дня, в конце концов, кем бы он ни был – тело у него человеческое. А вот девчонка, пытающаяся продать пряности и фрукты в полцены, выглядела вполне здоровой, в плане отравления и ожогов парами, хотя последние попервах и заметны только по слизистой оболочке. Учитывая то, как она ведет дела, вряд ли она могла себе позволить флакончик «Пиона» — велик шанс, что она носитель иммунитета, хотя исключать то, что она воровала флаконы, как это было сегодня на рыночной площади с фруктами и пряностями – нельзя. Более того, если этот домысел подтвердится, Кинг сможет узнать каким мутациям подвергаются тела таких людей. Но черт, учитывая нынешнее состояние гнаться за девчонкой или пытаться найти того, от кого с великой долей раздражения бежал — вопиющая глупость. Самым разумным вариантом сейчас было бы нанять экипаж к своему дому.* * *2* * *
— Боже, боже. Как я посмотрю, кто-то снова пытается создавать проблемы. Ситри, ты не исправимый балван... Тебе невдомек - незаконные контракты и похищения душ запрещены, ты, кажется, совсем позабыл. За подобным можно потерять свой ранг. Если конечно кто-то узнает. А я уверена - ты бы этого не хотел бы. За спиной послышался тонкий женской голосок, в нем была доля иронии, но тем не мене он звучал шутливо. И да, это была никто иная как проводник. Ситри закатил глаза. Снова лекция, быть иначе просто не может, об этом прекрасно говорило тон девушки. Показывать лицо полное недовольства Картрайт не хотел, в некоторой мере ему за это было даже стыдно, из-за чего на ум мальчишки не пришло ничего иного, кроме как поиграть со своей мимикой в отражении, на поверхности грязного стекла. На это ему потребовалось некоторое время, пусть и не долгое. Несколько секунд спустя, и лицо уже выглядело приветливо, фальшь не очень заметна. Все почти что идеально, за исключением всего одной вещи, как бы Ситри не старался, но недовольство все еще можно было заметить в его глазах. Наконец убедившись, что лицо выглядит куда более благосклонно, чем ранние, юноша повернулся к Лилит. Она превосходно понимала, чем он занимался только что, это вызовет только смех. Скорее всего, она как несколько сотен лет назад назовет его глупым ребенком, сказав, что сейчас он занимался ерундой, от которой, в данной ситуации не было совершенно никакого толку. В заключение, потрепав волосы на голове мальчишки. Если вспомнить, то от этого на душе всегда становилось безумно тепло, и хотелось упасть в ее объятия как к настоящей маме, произнеся всего одно слово. Хотелось назвать ее той, чье лицо мальчишка уже в детские годы помнил весьма смутно, что уж говорить про сейчас. В голове за столькие годы остался лишь один, очень расплывчатый образ, его обладательницу Ситри хотел встретить. А забыть, как говорил дядя, называя это маленькое стремление не реальным и до безобразия глупым – теперь, как не прискорбно, и он занял место рядом с ним: «Дядя…» - сухо пронеслось в голове, эти мысли принесли какую-то осадочную печаль. Говорить о ней совершенно не хотелось, скорее уж подавить, заперев где-то глубоко внутри себя подальше от прочих глаз. - «Дай хоть одну слабинку, и тебя используют, смешав с грязью. Во всяком случае, так всегда говорил дядя.» Лилит неторопливо делала размеренные шаги, наконец, почти подойдя к мальчишке в плотную. Она прекрасно понимала, что могло твориться в его голове, какие мысли могли ее посещать. И это вызывало у девушки только лишь отголоски жалости, которую так сильно презирал и ненавидел Ситри. Она была для него словно мать или старшая сестра, научившая многому, но даже от нее слышать слова о сожалениях было больно и в полной мере неприятно. Лилит была той, кто стала первой супругой Адама, впоследствии ушедшей из Эдемского сада, не желая склониться перед волей мужчины, по иронии через пару лет став женой Самаеля и первой женщиной дьяволицей, матерью всех демонов. От чего позже бежала, не желая больше выполнять этой роли. Рождение детей и забота о них все это осточертело, из-за чего она просто перестала чувствовать себя женой в очередной раз. Что было прискорбно, Самаель, которого, она некогда полюбила, подтвердил все это высказав все свое мнение о ее позиции. От его холодного расчета становилось просто противно, от чего хотелось запереться где-то на долгие годы, не видя никого . Она это получила – таким образом, она и стала хранителем библиотеки миров, изредка называемую как “Церэра” , Лилит была не способная находится в каждом из них дольше пятнадцати минут. В конечном счете, она почти охладела к любого рода чувствам, кроме любви и заботы о самой себе, улыбаться же можно было кому угодно и когда угодно – проблем это не создавало. Тогда, эту череду и прервал Ситри, маленький мальчик, которого довольно просто можно было спутать с девочкой, хотя, это возможно сделать и сейчас, особенно с учетом того, что его голос так и не претерпел ломку. Раньше, этот ребенок был куда боле открытым, он смеялся и плакал, рассказывая о своих страхах, радостях изредка говоря о том, как небрежно с ним обращается за любые проступки дядя, по версии Данталиона свидетельством этого были переломанные кости в маленьких крылышках, а после и их полное отсутствие. Около пары тысяч лет назад мальчишка не умолкал то и дело рассказывая, как он нашел в первом человеке, что его призвал друга, полностью доверяясь ему. Позднее признавая в нем своего родителя, пусть на самом деле он таковым не являлся, но кто станет запрещать ребенку обманывать себя? Лилит в свою очередь наслаждалась историями Ситри о юном, а после и зрелом царе Израиля, прекрасно понимая, чему так восхищается Ситри. Но сейчас, от этого нежного и честного к окружению ребенка не осталось совершенно ничего, кроме внешней оболочки; Баалберит, воспитывал его в качестве превосходной марионетки с милым личиком, он видел смысл лишь в том, чтобы вырастить льстеца и нахала, какими и без того мир полон. Все ради того, чтобы подвесить прелестную куклу на нити. Кукла не должна была иметь ничего своего кроме красивого лица, хорошо поставленной речи и услужливости. Со временем и сам Ситри стал считать свою излишнюю чувствительность слабостью, которая не должна была иметь места, но если ее не получается уничтожить, значит нужно всего лишь надежно спрятать от чужих глаз. Даже от дяди… Хотя от него не спрячешь… Но… Когда, он начал поступать подобным образом… Вероятно, началом для этого, в полной мере стала злая насмешка Михаила. Возможно, архангел был прав, говоря, что удерживать рассудок на грани с безумием и гениальностью великое искусство, благодаря котором в обман можно ввести чуть ли не каждого. Но в отличии от архангела — Ситри совершенно не умел лгать. — Ох, моя оплошность, но Лилит, вы ведь не выдадите меня? В качестве платы, я бы мог сослужить вам службу. Определенно, это вам может быть выгодно. К слову, выглядите безупречно, как и всегда. Бледная кожа с синим отливом вам к лицу. Просто бесподобно. —отозвался Ситри, он проговорил мелодично почти каждое слово ложа руку на грудь и кивая головой, неспешно поднимая глаза и делая шаг назад, тем самым говоря о том, что он желает сохранить дистанцию. Лилит прекрасно поняла этот жест и лишь горько усмехнулась самой себе, не делая больше и шага на встречу. Желание обнять этого непослушного ребенка медленно угасло, из-за чего она предпочла передерживаться официального и довольно холодного тона. — А ты все такой же нахал, прискорбно за пять часов, дорогуша, ты не изменился ни на грамм. Но, в то же время за те пару десятков лет, что мы не виделись, ты изменился не в лучшую сторону, пусть и самую малость… Ты уж прости, но это вызывает только жалость – может, возьмешь себя в руки? Ты больше не кукла в руках Баалберита. Пойми это наконец, не будь глупым, уже три года прошло, не пора ли просто... Сейчас не об этом. Впрочем, ты прав есть кое-что, о чем я тебя хочу попросить, есть разговор. — холодно закончила Лилит, немного помедлив перед этим. Ситри в свою очередь предпочел проигнорировать поучения девушки, он посчитал их не уместными в своей ситуации. — Что-то произошло? — Отвечу, как только вернемся в библиотеку, ты прекрасно знаешь, я не смогу находится здесь долго, посему и церемониться не стану. Пошли. – ее рука нырнула в нагрудный карман жилета, из него она выудила кристалл темно-синего цвета, который в одно лишь мгновение сделал брешь в завесе, открывая путь обратно, в библиотеку, что не была ни частью Преисподней, ни частью Небес. Слова стали излишни и в полной мере бесполезны; мальчишка шагнул вперед, в след за хранителем. Где-то впереди слышались слова: «Не отставай». Она приглашала Ситри за собой, в “Церэру”, хранилищу весьма занятных книг – ключей к другим мирам. Но даже после того, как мальчишка прошел в нее за девушкой, брешь в завесе, за его спиной никуда не исчезла. Что странно, Лилит не придавала этому совершенно никакого значения, даже самую малость, словно подобное было как само собой разумеющееся… Или же разговор просто не обещал быть долгим. В нос почти сразу ударил запах старой пыли и отсыревших от времени книжных страниц, только изредка можно было почувствовать запах свежих чернил, красноречиво говорящих о рождении нового – "чистого" мира. Но было и кое-что еще. Единственное, что до отвращения неприятно давило на все естество - тишина, она ложилась на плечи такой же тяжестью, как и миазмы, что пронзают тела падших. По какой-то не понятной причине Ситри почувствовал ту самую режущую боль приносящий с собою лёгкость и страх падения, не позволяющая в полной мере открыть глаза. Отвратительные миазмы, спирающие дыхание… Пусть и на мгновение, это чувство полностью пронзало его тело. «Как же больно…» – пронеслось в голове юноши. Боль не оставляла его до тех самых пор, пока Лилит не постучала юношу по плечу, точно не понятно, что она сделала, но воспоминания о последних нескольких минутах стали так же туманны, не хуже чем лесные болота. Чувства притупились, но тем не менее оставалось очень не приятное послевкусие, как от старой речной рыбы, в которой был слишком уж явный вкус тины. Хранитель решила воспользоваться этой ситуацией, она решила, что куда проще будет попросить Ситри об одолжении надавив на его прошлое, то чего сам мальчишка от нее точно бы не ждал. — Помню, как ты захаживал сюда, когда только пал, надеясь спрятаться от Баалберита, забавно, что ты не разделял его стремлений. И… Её голос звучал уверенно, пусть и колко. — И не стану. — оборвал её Ситри не позволив окончить мысль, не понимая в полной мере смысл произошедшего. На лице мальчишки легко скользнула, ели заметная, ироничная усмешка. Он сощурил бледно-синего цвета глаза, прикрывая их чуть сжатой ладонью. Тусклый свет, после абсолютной темноты слишком слепил глаза, оставляя в распоряжении паренька на ближайшие несколько секунд только слух и обоняние. — Забавно, а я ведь понимала, что ты ответишь именно так, и на что я только надеялась и что получила... Теперь ты раздражен. Боже, какой же ты еще ребенок, а еще кандидат на трон правителя Ада называется. На деле, просто глупый мальчишка. Заразился этим от Михаила? Не думаю, что тебе стоит подражать ему, в противном случае перестанешь видеть происходящее под собственным носом, в конечном счете, пригреешь змею на собственной груди. Не лучший исход. В таком ведь случае, все воспоминания о Габриэль, что ты так бережно хранишь, утратят какой бы то ни было смысл. — Я и не подражаю… — Как знаешь, судя по всему, говорить тебе что-то по этому поводу будет просто бесполезно. Но знай, если ты станешь таким же как и он, то единственным смыслом который приобретут твои "воспоминания" - станет лишь два слова - "выгода" и "вещи"... Что же. Опустим эту тему, похоже, тебе в полной мере она не приятна. Перейдем к тому, о чем хотела тебя попросить я.— улыбнувшись, Лилит быстрым движением пальцев провела по бортам громоздкой шляпы, раздался щелчок, с которым приоткрылся глаз на самой шляпе. – Скажи, ты ведь знаком со словами Самаеля о том, что каждый из миров несет в себе определенную программу, так ведь? Я скажу тебе больше, каждый из них связан тонкой и почти незримой нитью. И знаешь, я бы хотела, чтобы ты принес мне принес один цветок, скажем так, своеобразный ингредиент для чая. К слову, ты ведь выбрал именно эту книгу для поиска хоть какой-то информации о своей матери. В этом я действительно за тебя рада, ты перестаешь быть мягкотел, начинаешь расти. Может в ближайшее время инфантильность тоже не оставит следа, к тому же – давно было пора. К тебе ведь уже давно требования ни как к ребенку - самое время начать им соответствовать, если не хочешь стать затворником. И я бы хотела помочь тебе в этом, опорочить твой образ, чтобы ты мог найти новый, дорогой мой ангел, подобно Метарону и Баалбериту. Я хочу, убить… — Постой, зачем тебе это!? Что ты вообще говоришь? – в недоумении выкрикнул Ситри, широко распахнув глаза, он не понимал, о чем говорит Лилит, точнее не хотел. Та что все эти годы была добра и приветлива так легко говорит о убийстве, более того теперь теплые слова из ее уст показались просторечием. Это не могло не беспокоить, сердце забилось сильнее. Он переспросил, надеясь, что ему все сказанное лишь послышалось, на лице была малая доля осуждения. – Ты хочешь кого-то отравить? Бред какой-то… А. Постой-постой... Постой, минуточку, я не понимаю, о чем ты сейчас говоришь… Это ведь какая-то шутка, как я сразу не понял, предупреждай в следующий раз, когда захочешь подшутить надо мной, договорились? Ситри говорил взволнованно, то и дело, пытаясь себя успокоить. Он повторялся. Ведь Лилит, которую он знал столько лет, не могла сказать подобного, в отличие от многих других демонов. После его реплики последовала тишина, она практически успокоила Ситри, но в этот самый момент молнией пронеслось сухое: — Какая жалость...