Хороший муж

Арсений чувствует теплое тело рядом, водит пальцами по чужому боку, изредка касается рёбер. Антон бездумно смотрит в стену, привалившись к Попову и устроив голову где-то у него на плече. Шею Арсения опаляет тёплым дыханием. Сам он лежит на спине, одной рукой обнимая Шастуна и, наплевав на запреты о курении в постели, блаженно вдыхает. — Дай мне, — просит Антон, забирая сигарету из пальцев Арсения. Он затягивается глубоко и медленно, а потом выдыхает дым прямо в лицо Попову. Последний прикрывает начавшие слезиться глаза. Шастун отдаёт сигарету Арсению. Тот делает ещё пару затяжек, докуривает до фильтра и вдавливает бычок в стоящую около кровати пепельницу. Антон закрывает глаза, и Попов начинает было думать, что тот заснул. Он медленней гладит чужие ребра, делая прикосновения ещё более невесомыми, когда Шастун говорит: — Знаешь, я когда тебе звонил, — он как-то странно замирает, почти не шевелится, — я думал, что если ты не приедешь, то мы… Блять. Хочется сказать «расстанемся», но у нас вроде как не те отношения, чтобы расставаться, — Антон невесело улыбается и продолжает: — В общем, я решил, что прекратим, — он неопределённо взмахивает рукой, — всё это. Рука Арсения замирает на ребре, сбоку, так, что чужое сердце бьётся под пальцами. — Ты хотел, чтобы я приехал? Шастун чуть усмехается, глядя в пустую стену напротив. — Поначалу — нет. Мне казалось, что так будет легче. Как будто всё само собой решится… Но всё равно ждал тебя. Арсений еле видно кивает и целует его в голову. Пряди приятно щекочут губы. — Арс, — зовёт его Шастун. — Сегодня не так было. Попов сразу же понимает, о чём говорит Антон. Он же не дурак, тоже заметил, что в этот раз было особенно сильно, слишком много, по-другому и так, будто между ними действительно что-то есть. Чего уж там, Арсений впервые признаёт это. Признаёт так ясно, так отчётливо, будто видит это что-то в каждом невольном жесте или слове, в каждом взгляде и касании. — Я знаю, — отвечает Попов. — Объяснишь? — Не хочу обнадёживать. И Арсению самому неприятно от этих слов, но он слишком сильно боится. Боится последствий, боится потерять семью, да даже того, что трепещется внутри, когда Антон задаёт подобные вопросы — тоже ведь, боится. — И не надо, — на выдохе говорит Шастун. Но Арсений понимает — надо. Именно сейчас и надо было, именно в этот момент, когда Антон, полностью запутавшийся, не знающий, что делать с этой его привязанностью, лежит на груди Арсения и задумчиво смотрит в пустую стену напротив. Но возможность уже упущена. Да и Попов не воспользовался бы ей даже подвернись сейчас машина времени и можно было бы перезапустить этот разговор. Когда тебе тридцать три, за спиной уже есть определённый опыт, а в квартире ждёт любящая тебя семья — начинаешь думать больше и больше волноваться о последствиях. С Антоном снова хочется расслабиться, вспомнить безбашенную молодость, совершать ошибки, снова и снова на те же грабли, хочется сорваться куда-нибудь и уехать, как в дешёвых мелодрамах. Арсений раньше не обращал на это внимания, но теперь, боже, сейчас он слишком явно чувствует это желание, сейчас Шастун рядом и от этого как-то приятно, как-то непривычно спокойно. Если бы не давил груз семьи. Те люди, которых он безмерно любит, которые камнем лежат у него на груди, не давая сделать полноценный вздох. И этот камень Арсений ласкает в мыслях, улыбается при воспоминании и не может, ну просто не может бросить их, оставить ради сомнительного желания. — Что дальше? Голос Антона звучит тихо-тихо, Попов поначалу даже не уверен, что ему не показалось, но Шастун отстраняется и ложится на спину рядом. Плечи соприкасаются, а приятная тяжесть чужого тела в районе груди исчезает. Арсений медленно качает головой. — Я не знаю, Тоха. Нихрена не знаю. Антон не смотрит на него. Будто бы и не было последней фразы или же он заранее знал ответ. Шастун медленно надевает трусы, берёт в шкафу штаны, почему-то обходя валяющиеся на полу, хватает пачку сигарет и выходит на балкон. Арсений понимает, что покурить можно было бы и здесь, как это делал он сам, но, очевидно, Антону хочется побыть одному. Попов не отвлекает, продолжая бездумно смотреть в потолок. Когда Антон не появляется слишком долго, Арсений всё-таки поднимается с кровати, одевается и идёт к Шастуну. — Ну нихрена себе здесь холодно, — ёжится Попов, только выйдя на балкон. Шаст еле видно вздрагивает, но не оборачивается. — Какая по счёту? — спрашивает он, кивая на сигарету и облокачиваясь на перила рядом с Антоном. — Пятая, — говорит тот, выпуская дым. — У меня во рту уже пепельница. — Так перестань. — Тогда бы пришлось идти в комнату и разговаривать с тобой. Или молчать. — И поэтому ты сбежал от меня на балкон? — улыбается Арсений. — Именно, — Шастун протягивает полупустую пачку. — Будешь? — Твоими подышу, — Попов перевешивается через перила, глядя на тёмную улицу и редких прохожих. — Пассивное курение тоже убивает, знаешь ли. — Хоть где-то ты пассив. Они оба лениво улыбаются. Арсений смотрит на спешащих по своим вечным делам людей, а Антон просто закрывает глаза. Они ещё долго стоят на балконе, соприкасаясь голой кожей плеч и разговаривая. О чём-то неважном, несущественном, но таком правильном, таком простом. Они смеются, шутят, просто молчат или смотрят на раскинувшийся перед ними город, и Арсений не перестаёт думать о том, насколько же ему сейчас хорошо. Сигареты давно отложены, холод уже сковывает ноги, заставляя мелко дрожать, но никто и не думает идти в квартиру, потому что кажется: только отвернись в другую сторону — и мигом потеряешь этот момент, когда спокойствие проникает внутрь и теплом разливается по телу. Арсений ловит эти моменты и жадно дышит ими, вместо воздуха или сигаретного дыма. Они целуются на балконе, как какие-нибудь десятиклассники, Антон опасно свешивается с перил, а Арсений притягивает его к себе за талию, сжимая пальцы на тёплой коже. Попов легко касается губами его плеча, и Шастун замирает весь, даже не дышит, а длинные пальцы на затылке Арсения еле заметно расслабляются. Он чуть касается кожи Антона носом, очерчивая линию ключиц, вдыхая его запах, а потом снова возвращается с поцелуями к плечу. Лёгкие невесомые касания, чтобы остановиться возле маленькой родинки, опаляя дыханием кожу. Шастун делает один глубокий судорожный вдох и снова замирает. — Не хочу никуда уходить… Антон вздрагивает первым, напрягается всем телом, и до Арсения наконец доходит, что́ он только что сказал. Что он подразумевал под этим «не хочу уходить». Это глупое желание встрепенулось, яркой вспышкой выбилось наружу по неосторожности и было тут же задушено Поповым, который уже отстраняется от Антона, зная, что сейчас выглядит очень глупо. Шастун не дурак, сам всё понимает и отворачивается, ёжась от проникающего под кожу холодного ветра. Достаёт из мятой отложенной в сторону пачки сигарету и делает вид, будто ему действительно очень хочется покурить. Арсений глупо мнётся на пороге, не заходя в квартиру, но и не подходя к Антону. Плечи Шастуна странно расслаблены, он опирается локтями о перила и смотрит вниз, выпуская дым. — Я… — начинает Попов. — Послезавтра репетиция тоже в семь, — говорит Антон, в пол-оборота смотря на Арсения, которому эта информация досконально известна; Шастун не открыл Америку, но всё же лёгкое чувство благодарности не покидает, потому что вряд ли бы Попов смог сменить тему так быстро. — Серый опоздает на полчаса примерно. Наверное, опять что-то меняет. Он невесело улыбается, скорее для приличия и чтобы скрасить неуверенность. — Захлопни там дверь, хорошо? Антон говорит это с такой лёгкой, спокойной улыбкой, таким обыденным тоном, что у Арсения сердце под рёбрами заходится в неясном приступе и ноги прирастают к полу. Он уже хочет было подойти к Шастуну, обнять со спины и попрощаться по-человечески, чтобы не казалось, будто он сбегает, испугавшись неясного порыва. Хотя, в общем-то, так и есть. Арсений делает шаг вперед, уже практически протягивает руки к голой спине Антона, но тот, словно почувствовав, бросает такое же бодрое: — Семье привет передавай. Попов замирает, его словно обухом по голове долбанули, и враз возвращается, захлёстывает с головой удушающее чувство ответственности, вязкая, тягучая вина и желание поскорее уйти отсюда. Арсений закрывает балконную дверь, одевается и выходит, захлопнув дверь входную, как и просил Шастун. Его что-то гонит прочь, дальше, как можно дальше от этой квартиры, этого дома, как можно дальше от человека, сто пудово курящего сейчас на балконе. Ему хочется в центр города, чтобы рёв машин повсюду и неясный гул толпы вокруг, и сотни людей, проходящих мимо, и приятная пустота в голове, чтобы мысли смешивались, закручивались в один клубящийся ком и взрывались сотнями ярких непонятных красок. Ему хочется видеть много и не думать вообще. А в голове маячит образ полуголого парня, курящего на балконе. А в голове красивая девушка с улыбающимся ребёнком на руках. Шум толпы нихрена не помогает.