Хороший муж

Жена опирается о стену в коридоре, сложив руки на груди. — Я уж думала, вообще не придёшь, — в голосе ни капли упрёка, на губах — приятная улыбка. — Но всё равно ждала, — подмечает Арсений, снимая обувь. — Просто не спалось, — она игриво пожимает плечами. — Ребёнка уложила, а сама — никак. — Это потому что меня нет, — смеётся Попов, легко целуя девушку в губы. Он проходит в ванную, жена спрашивает про ужин, и Арсений привычно отказывается: есть совсем не хочется, только спать. Попов закрывает дверь и включает воду на полную мощность, так и не раздевшись. Он опирается руками о раковину, смотрит в зеркало. Что-то неприятно и загнанно бьётся внутри. Он видит перед собой уставшего мужика, делающего всё неправильно и не так, потерянного и упорно стремящегося похерить свою жизнь. В голубых глазах плещется неудовлетворенность и скользкая досада, тонкие губы готовы в любой момент изогнуться в притворно-привычной улыбке, всё его тело готово врать, он сам готов врать хоть прямо сейчас, хоть разбуди его посреди ночи — всё одно, и от этого Попову вдруг становится так тоскливо и жутко, что он быстро, судорожно отворачивается от зеркала. Взгляд случайно натыкается на небольшую баночку с каким-то забавным драконом — детский шампунь — и Арсений стыдливо опускает глаза, чтобы в следующую секунду зажмуриться крепко-крепко и беспомощно привалиться спиной к стене. Боже, он так сильно устал. Он один посреди этого захламлённого океана неясностей, ему плохо и никто не может помочь, он даже рассказать никому не может, Господи, да он и не хочет никому рассказывать. Ему, Арсению, этому весёлому жизнерадостному парню, заслужившему неизменную репутацию хорошего мужа, отличного друга и заботливого сына, ему так плохо, так одиноко сейчас, что ни одно клеймо, выбитое обществом, не поможет справиться со всем этим. Он один на один со своими проблемами. И он не хочет ничего. Только бы разобраться во всём, только бы понять, что ему делать. Только бы не чувствовать этой вины, этого отвращения к себе, лишь к себе, потому что он виноват. Только бы ушло ощущение, будто гниёшь изнутри. Когда Арсений выходит из душа, жена уже лежит на кровати. Красивое худое тело, разметавшиеся по подушке волосы и открытые глаза, что смотрят в одну точку не отрываясь. Он медленно, обречённо ложится рядом, обнимая девушку со спины, целуя вкусно пахнущие мягкие пряди и прикрывая глаза. Его жена чувствует, он может поклясться, она определённо чувствует его и замирает вся, не поворачивается, не говорит ничего, и от этого молчания Арсению кажется, будто его понимают. Будто его выслушали и простили, и стало хоть чуточку легче. — Я люблю тебя, — шепчет Арсений, поглаживая тёплую нежную кожу плеча. — Я очень тебя люблю, боже, моя хорошая… Он прижимается к ней ещё ближе, сжимает хрупкое тело в объятиях. Ему настолько плохо, ему настолько больно, что внутри выметает всё, в голове почти нет мыслей, кроме ужасающего, неизменного и нестираемого понимания того, что он виноват, что он всё портит, что он рушит, давит всё своими же руками, сдувает, словно карточный домик, который они возводили с такой тщательностью и с таким трепетом. Жена молчит, продолжая смотреть в одну точку. Арсению думается, что она знает больше, чем должна. И ему впервые не страшно. Сегодня он приходит к ней за искуплением. За помощью. Она протягивает руку без слов. «Прости меня». Лёгкое касание пальцами к плечу, ничего пошлого, лишь нежность, лишь обречённость и вина. «Я запутался». Лёгкий поцелуй в голову и аккуратная рука в волосах, пропуская пряди через пальцы и ощущая каждый волос. «Я не знаю, что делать». Он закрывает глаза. Его вдруг резко, бесповоротно захлёстывает новой волной чувств, он буквально задыхается, сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться с бешеной силой. Вот он, здесь, в своей кровати, рядом со своей, Господи, со своей женой, и что же может быть проще, чем понимание, что он предал вот эту вот девушку, которую знает столько лет, которую он любит, чёрт возьми, что же может быть проще, что же может быть страшнее этой обыкновенной истины? И когда из горла почти вырывается судорожное «Прости», Арсений останавливается в самый последний момент. Он поджимает губы и закрывает глаза так крепко, что потом мелькают непонятные блики. Он не спит всю ночь, и в какой-то момент молчание начинает казаться осуждающим. Арсению снова плохо, так плохо, что хочется просто заснуть, избавиться от всего, но и это у него чертовски хреново получается.

***

Шастун удивлённо выдыхает, когда Арсений обнимает его, крепко сжимает в объятиях, сцепляя руки за спиной Антона. Когда Арсений целует его, во всём происходящем Шастун вдруг чувствует такую сильную, залежалую тоску, такую боль и неопределённость, что ему становится жутко. — Что с тобой? — тихо спрашивает Антон. Арсений медленно качает головой, утыкаясь куда-то в плечо парня. — Просто помолчи, Шаст. Пожалуйста, — просит он. — Всё плохо… Я такое творю, Антон, боже. Шастуну хочется сказать что-то ободряющее, но он лишь запутывает пальцы в коротких тёмных волосах. — Я не могу выбрать, — голос Арсения звучит слишком тихо, просто на грани слышимости. — Всё так быстро произошло: недавно мне было плевать, а теперь не могу выбрать… понимаешь? Только не говори ничего, заткнись. Антон кивает, делая глубокий вдох. Он смутно догадывается, о чём говорит Арсений, догадывается и молчит, потому что слова в такой ситуации ничего не значат, потому что он тоже боялся, до сих пор боится и не представляет, что будет дальше. Он аккуратно поднимает голову, держа руку на затылке и поглаживая мягкие волосы, и целует его, потому что Антон не знает, что ещё можно сказать.