А мне б туда, где светлые мечты Не съедает чёртова реальность, Где не придётся вечно ждать беды И проблемы принимать как данность. Мне б взлететь, добраться до звезды Вдаль от опостылевшей Земли Остаться там, где истины просты, Где счастье обрести бы все смогли... Чуда не бывает на Земле, Разве что в выси недостижимой, И вся жизнь как будто бы во сне - Сером, чуждом и непостижимом.
Ночь была долгой и спокойной. Незаметно сожрав весь запас конфеток, я уснула как раз под мелодию «Carry on my wayward son», с которой начиналась ещё одна серия уже фиг знает какого по счёту сезона. Просто вырубилась, как сломанный компьютер, однако на душе было наконец-то более-менее спокойно, пусть и ненадолго. Провалившись в мягкую гостеприимную пустоту, я очнулась лишь когда уже светало. Хотела было повернуться на другой бок, но неожиданно наткнулась на препятствие в виде скрюченной, сопящей мне под ухо Вики. Видимо, она уснула так же незаметно для себя, как и я, ибо ноутбук всё ещё продолжал мотать серии (что меня, если честно, приводило в ужас: после многих лет пользования модемом с дурацкой опцией, мгновенно проглатывающей деньги, привыкать к нормальному безлимитному интернету не так-то просто). Поставив выключенный ноут на прикроватную тумбочку, окинула быстрым сонным взглядом подругу. Она спала полусидя, балансируя где-то на краю кровати (да, мне места мало и во сне я дерусь), при этом одной рукой мёртвой хваткой вцепилась в меня, как в последнюю соломинку. Устав, я обычно дико раздражаюсь по любому поводу, мешающему мне спокойно отдохнуть, но в горле вдруг застрял противный царапающий ком, а тело застыло без намёка на движение, словно под действием мышечного релаксанта. Просто вдруг не к месту вспомнилось, как Лика, моя младшая сестра, прибегала ко мне поздно ночью, с головой закутанная в одеялко, и испуганным голоском твердила, что в её шкафу живёт монстр, и только я смогу её защитить. Мне, сонной и противной, не слишком-то хотелось делиться с кем-то своей односпальной нагретой кроваткой, но в итоге я так или иначе сдавалась. Прижимая к себе это мелкое безобразие, я чувствовала себя курочкой-наседкой, высиживающей одно-единственное драгоценное яйцо. И всё же засыпать, уткнувшись носом в белокурую головку, пахнущую ванильным детским шампунем, и чувствуя, как меня обнимают, словно большого плюшевого мишку, маленькие ручки сестры, всегда было в радость, как бы я не ворчала. Мама с папой развелись, когда мне было девять, а Анжелике – всего четыре года. Нас, конечно, оставили с мамой, но она с тех пор стала просто фанатичным трудоголиком, а у папы была другая семья. В общем-то они, конечно, оба старались по возможности уделять нам время, но всё равно оставалось чувство собственной ненужности, и я старалась сделать всё, что в моих силах, чтобы у Лики этого чувства никогда не возникало. Я любила её больше всех на свете. Больше, чем маму и папу, больше, чем кого-либо и когда-либо. Вряд ли это можно описать словами. Я тоже стала фанатиком, чей мир, чья жизнь и мечты практически полностью сосредоточены на одном человеке. В этом было счастье – пусть и не такое, какое могло бы быть, если бы родители любили нас чуточку больше, но всё же. Поэтому от меня не осталось совершенно ничего, когда мне, оторвав от уроков, сообщили, что мою пятиклассницу-сестрёнку неподалёку от школы сбила машина. Насмерть. От меня не осталось ничего. Это как бомба, мгновенно разрывающая на атомы, только при этом принося немыслимую, невыносимую боль. Я ненавидела всё и всех: мир, в котором такое возможно, проклятую мразь, которая убила мою сестру и смылась, как ни в чём не бывало, Бога, которому наплевать, но больше всего – себя. Потому что не уберегла. Три чёртовых года - как три месяца. Того ублюдка всё же нашли, но это не принесло ожидаемого облегчения и смиренности со случившимся. Я больше не знаю, зачем живу. Смысла не нахожу ни в ком и ни в чём, и каждый день – худший, потому что бессмысленный и прожитый зря. Поначалу даже жалела, что не отношусь к тем людям, которые считают, что самоубийство – это спасение. Если и есть Ад, то мой нашёл меня сам. Слёзы всё-таки потекли сквозь полуприкрытые, отяжелевшие со сна веки. Я знаю, что это никогда не пройдёт, не оставит, не забудется. Может, разве что притупится со временем… когда-нибудь. Мне больно – значит, я хотя бы ещё жива, хотя всё чаще кажется, что это самообман. Просто смехотворная попытка убедить себя в том, что всё ещё может быть так хорошо, как раньше. Вытерев слёзы, вдруг осознала, что уже минут двадцать молча пялюсь на старый осыпающийся потолок, кусая губы, практически без единой связной мысли в голове, кроме как о том, что продала бы душу , да хоть всю Вселенную дьяволу за шанс повернуть время вспять и обхитрить сволочную Судьбу. Неважно как и какой ценой. Но это мечта, потому что так не бывает. Не бывает чудес. Затуманенный взгляд скользнул по одному из огроменных Викиных плакатов, а по губам пробежала почти жестокая усмешка. Это так по-женски – влюбиться в героев сериала. И уж куда нормальнее, чем считать себя недозомби, давно уже мёртвым внутри, когда тебе всего девятнадцать – и то ещё не исполнилось. Вся эта Викина нескончаемая трескотня всё равно, конечно, та ещё дичь, но было бы, наверное, очень здорово, если бы мои несбыточные мечты были такими же простыми, ванильными и безболезненными, как у неё.…
Уже почти три года мне иногда снятся кошмары. Мрачные, терзающие, разрывающие в клочья. В них кровь и невыносимая тоска, нечеловеческая боль, от которой хочется кричать так, чтобы лопнули лёгкие. А ещё эти глаза. Большие, карие, солнечные, любимые. Остекленевшие, мёртвые. Они смотрят с укором. «Ты не спасла меня. Не уберегла меня». И каждый раз, проснувшись после такого сна, я думаю, что больше просто не смогу. Но сегодня мне снилось другое. Танец. Я танцевала… восточные танцы, которыми занималась с детства и не бросала даже после той аварии. В них, в том немногом, что я любила делать, была отдушина, словно боль можно было выплеснуть таким образом. Пожалуй, помимо рисования – это мой единственный талант, единственное, что я действительно умела. В этом танце боли не было. Была лишь всеобъемлющая страсть, абсолютная эйфория, огонь, завладевший каждой клеточкой души и тела. Огонь плясал и вокруг меня, будто в такт неведомой мелодии, будто вторя мне, вокруг звучал звонкий, знакомый детский смех, и мерно падали разноцветные пожухлые листья. Вокруг меня безудержным вихрем вилась яркая длинная юбка, змеями извивались руки, тело, волосы, свободно струящиеся по спине. Я была огнём, была солнцем, ветром, играющим с листвой. Счастлива и свободна в этом совершенно незнакомом ночном лесу, в котором каждая травинка и веточка вдруг стала продолжением меня самой. А потом начался дождь. Противный, холодный, крупный. Погас огонь, затихла мелодия и смех, а лес вновь поглотила тьма. И я проснулась.…
Первое, что я осознала: дождь был не порождением моего воспалённого сознания, а самым что ни на есть всамделишным. И листья, и лес, кстати, тоже. Потому что, проснувшись и попытавшись встать, я почувствовала твёрдую землю, мокрые опавшие листья под рукой и скользящими в грязи босыми ногами, а так же насквозь, до нитки промокшую одежду на себе. Сказать, что я офигела – значит ничего не сказать. Со сна даже не сразу поняла, где я. Мало ли, насколько реалистичными бывают сны. Но когда глаза привыкли к темноте и осмотрелась, поняла что настолько – точно нет. Ибо даже моя богатая фантазия не могла продумать всё столь детально, вплоть до капелек на маленьких листьях кустов. Да и дождь, и ветер были слишком пробирающими, чтобы даже предположить, что на самом деле я лежу под одеялком и всё это мне просто снится. Понятия не имею, сколько я так сидела, парализованная, тупо осматриваясь ошалевшими глазами и не понимая ничего от слова совсем, пока вдруг не раздался шум и треск ломающихся веток где-то позади меня, слышный даже сквозь бушующий дождь и ветер. То, что происходило со мной дальше, не было продиктовано разумом, ибо оный ушёл в длительную перезагрузку. Я просто моментально подскочила, по-прежнему не ощущая своего тела, и понеслась вперёд, фиг знает куда, со скоростью света, хотя никогда не умела нормально бегать и не особо пыталась. Дикий, липкий, неконтролируемый животный ужас нёс меня по кромешной темноте, уверяя, что каждая секунда может стать последней, хотя больше не единый звук не подтверждал того, что где-то рядом что-то живое, огромное и движущееся. Инстинкт не дал и мгновения на раздумья, инстинкт заставлял бежать, бежать и бежать до потери пульса, игнорируя впивающиеся в босые ноги и лезущие в глаза острые ветви. Так я не бегала ещё НИКОГДА, это точно. Впереди была только темнота, абсолютная, поэтому совсем не странно то, что я на огромной скорости с размаху споткнулась об какое-то бревно, при падении неловко скосилась набекрень и со всей дури ударилась затылком об дерево ТАК, что едва не выбила его с корнем нафиг. Последнее, что уловила, перед тем, как впервые в жизни так дебильно отрубиться – низкий утробный рык совсем рядом.