* * *
— Раф! Раффи! Ты чего такой кислый? — донимал сидящего на диване и смотрящего в пустоту брата мутант-черепаха в оранжевой повязке. — Отвали, Майки! — как-то неуклюже отмахнулся мастер сай. — Майки прав, Рафаэль, ты какой-то вялый в последнее время, — согласился с самым младшим братом Леонардо, убирая в ножны катану, которую только что закончил чистить. — Если ты так скучаешь по шлему Ночного Смотрящего, то можешь просто надеть его на сегодняшнее патрулирование. — Он Всевидящий! — раздражённо поправил бывший гроза ночной преступности. — И не о чём я не скучаю! — отмахнулся от второго брата он, чувствуя, тем не менее, что врёт. О чем-то Раф всё же скучал. Только не о ночных вылазках Всевидящего. Конечно, круто было гонять на мотоцикле по ночным улицам, но бегать с братьями по крышам было ещё круче. Мутант был несказанно рад возвращению брата, тому, что они снова вчетвером — команда и, конечно, возможности избавится от железной брони. Нет защиты лучше панциря, разве что панцирь брата, прикрывающего спину. Но в том, чего раньше было полностью достаточно для счастья, теперь чего-то не хватало. И Рафаэль начал тосковать. Всё, что было прежде, теперь стало не таким выраженным, будто, кто-то прикрутил регулятор. То, что было весёлым — уже не так веселило, то, что раздражало — вызывало меньший гнев, то, что захватывало — теперь едва развеивало скуку. Даже пицца, казалось, ухудшилась на вкус. Такое было, когда уехал Леонардо, но прошло через пару дней. А теперь даже с приездом брата чего-то продолжает не хватать, и черепашка-мутант в красной повязке гораздо меньше времени проводит за обычными прежде занятиями, сидя в одиночестве и о чём-то думая. — Рафаэль! — окликнул сына Сплинтер, когда черепахи покидали зал после тренировки. — Останься, сын мой. — Да, сенсей, — Раф послушно преклонил колено и вопросительно посмотрел на отца. — В последнее время ты стал намного спокойнее, — начал издалека крыс. — И нам бы радоваться только, но мы твоя семья и мы беспокоимся. Все твои братья заметили, как ты изменился после возвращения Леонардо. Неужели ты затаил на него такую обиду? — Лео тут не причём! — возмутился мастер сай. — Просто я… — мутант тяжело выдохнул, потеряв свой запал. — Продолжай, сын мой. Что тебя беспокоит? — Да я и сам не знаю, — снова вздохнул мутант. — Вроде бы, теперь всё, как всегда. Но чего-то не хватает. Сплинтер смотрел на сына и сам пытался сообразить — если дело не в Лео, то в ком? Или в чём? Когда Леонардо пришёл к сенсею и поделился своим беспокойством по поводу брата, мудрый крыс посоветовал предложить Рафу ещё немного «поиграть» во Всевидящего, но мастер сай отказался и, не найдя другого объяснения состоянию вспыльчивого прежде ниндзя, Сплинтер решил, что пора выяснить всё напрямую у сына. Уж слишком владелец красной повязки неестественно помрачнел. Но странным была не его печаль, а то, что он ничего не стал с ней делать. Когда Раф злился — он что-нибудь крушил, когда его доставали — лез в драку, когда ему что-то было нужно — мог отобрать у братьев, когда поучения Лео его доставали — он просто посылал лидера. И поэтому, если бы он до сих пор злился на брата, то непременно выражал бы это, если не напрямик, то просто бурча себе под нос. То, что Рафаэль никак не давал знать, чего хочет, могло значить, что он и сам не знает, и Сплинтер, как отец и наставник, был просто обязан помочь ему разобраться. — Ну, давай попробуем разобраться, — спокойно предложил крыс. — Ты помнишь, когда это началось? Когда уехал твой брат? — Нет. Тогда всё было хреново, но не так, как сейчас, — подумав, ответил черепаха-мутант. — А когда же? Когда ты перестал облачаться во Всевидящего? — Да… Нет, ещё раньше, когда напарником Всевидящего стал Кейс, — припоминая, сказал Раф и на его лице выразилось прозрение. Сплинтер догадался, что сын начал что-то понимать и решил продолжить помогать наводящими вопросами. — Вы поссорились с Кейси Джонсом? — удивился сенсей. — Ну, если так, то наверняка есть способ вам самим разобраться с вашими разногласиями. — С Кейси всё в порядке, просто, когда мы объединились, я перестал… — мастер сай замолчал с застывшим на лице изумлением. — Что перестал? — переспросил Сплинтер в нетерпении, понимая, что они уже близки к разгадке. — Мастер Сплинтер, я должен кое-что рассказать, — не стал продолжать предыдущее предложение мутант. — Про Всевидящего. У него был напарник. — Напарник? — не понял сенсей, зачем Раф так официально представляет Джонса. — Кейси Джонс? — Нет. Кейси присоединился ко мне незадолго до приезда Лео, а до этого у меня был другой напарник. Мутант, — после последнего слова Раф поднял на отца виноватый взгляд. — Не один из твоих братьев? — на всякий случай уточнил крыс. — Нет. — Ты встретил ещё одного мутанта, и не сказал ни братьям, ни мне? — с долей укоризны вопрошал Сплинтер, всё же чувствуя облегчения от того, что близок к разгадке. — И где твой напарник сейчас? — решил всё-таки не ругать сына он. — Я не знаю, — в голосе прозвучала горесть, и сенсей понял: вот оно. Он не знает, и это заставило его так тосковать? Сплинтер был удивлен. — Он попал в беду? Вы поссорились? — Я ушёл, — голос сына стал ещё горестней, и у крыса защемило сердце. — Ты сожалеешь, что ушёл? — Я сам хотел. Всевидящий больше не нужен, теперь мы вместе с братьями проследим, чтобы преступники не борзели. — А почему ты не позвал напарника к нам? — недоумевал сенсей. — Я думал, так будет лучше, — тоска серой тучей насела на опущенные плечи Рафаэля. — Думал, она лезет в драки, только чтобы мне помочь, а теперь она может не беспокоиться и вернуться к семье и друзьям, а не играть в супергероя по ночам. — «Она»? — изумился Сплинтер, с трудом сдержав улыбку. — Значит, у неё есть семья? Вдруг Рафаэль со смесью изумления и ужаса посмотрел на отца. — Я не знаю. Я никогда не спрашивал, — как-то тихо ответил мутант. — Что ж, тогда вам с братьями стоит найти её и убедиться, что у неё всё хорошо. Расскажи им про напарницу. Кстати, как её зовут? — Я зову её Дарк — тень Ночного Всевидящего. — Похоже, пришло время узнать, есть ли у неё другое имя. Позови сюда своих братьев и расскажешь всё с самого начала, — попросил Сплинтер. О причинах тревог сына крыс больше не собирался спрашивать. Было ясно как белый день — Дарк очень дорога Рафаэлю. Неудивительно, что он так себя вёл — любой бы впал в уныние, потеряв свою тень.* * *
Рафаэль стоял на крыше и уже минут двадцать свистел в собачий свисток так, что губы устали. Беспокойство грызло похлеще бешеного бульдога. Он был уверен, даже несмотря на то, что они разошлись, она прилетит по его зову, как всегда. — Может, она слишком далеко и не слышит? — предположил Донни. — Она бы услышала даже с окраины, — сухим голосом ответил Рафаэль, опуская глаза. Она не могла не слышать. Может, она вернулась к семье, к простой жизни и не хочет отвечать на его призыв? Почему-то от таких мыслей становилось тошно, хотя он убеждал себя, что должен радоваться, что так для неё будет лучше. — А ты не знаешь, где её можно найти? Она что-то говорила тебе о том, где живёт? — спросил Лео подходя к брату и кладя руку тому на плече в знак поддержки. — Не говорила, — совсем тихо. «А я и не спрашивал, вот кретин! Я не о чём не спрашивал, только о своём трещал, как этот придурок Майки. Да что вообще я о ней знаю?» — про себя продолжил Раф. — «Что всегда могу на неё положиться», — ответил на свой вопрос он. — Чёрт! — выругался мастер сай, пнув какой-то ящик так, что тот разлетелся в щепки. — Но есть убежище, где мы бывали вместе. Может, там остались какие-то её вещи, хоть что-то, что подскажет, как её найти, — вспомнил он. — Ты про логово Ночного Всевидящего? — обрадовался рядом с братом Майки. — Там он хранит свои примочки? Рафаэль отвесил тормозу подзатыльник, а Лео только театрально закатил глаза к небу. И где был этот оболтус, когда сам Раф описывал историю своего становления грозой ночной преступности? Самого Леонардо эта история проняла — не ожидал он, что его брат успеет так сдружиться с неизвестным мутантом. Достаточно было вспомнить, как владелец красной повязки светился, пока рассказывал о своих приключениях с напарницей, ночных полётах и весёлых прогулках во время преступного затишья.* * *
Под прикрытием ночи четыре тени прошмыгнули по тёмным крышам сияющего ночным освещением Нью-Йорка и забрались на чердак очень старого, почти заброшенного здания на окраине. Их взглядам открылось достаточно убранное помещение с большими окнами. Из мебели был диван и телевизор, а в углу — неприбранная койка. Ковёр на полу был неприглядный, но вполне пригодный, как и всё остальное. Везде лежал небольшой слой пыли. Уборку не делали с тех пор, как Рафаэль покинул это место. Похоже, она ушла сразу же после него. Неужели ей действительно было куда идти? — А здесь как-то по-простецки, — заметил Майки. — А где все прибамбасы Всевидящего? — На первом этаже, там гараж для мотоцикла, — отстранённо ответил Раф, внимательно осматривая знакомое помещение на предметы вещей напарницы. — Не похоже, чтобы она оставляла здесь какие-то вещи, — заметил Леонардо. — Здесь есть ещё одна комната, — ответил мастер сай, направляясь в комнату, в которой часто находил Дарк, заваливаясь сюда отдохнуть от братьев. Пройдя через коридор с пятью дверьми — в гостиную, откуда они только что вышли, в ванную, на выход, на кухню и в другую комнату, — мутанты очутились в комнатке поменьше, но более обставленной. Здесь была и кровать, и шкаф, и письменный стол, и даже комод с косметикой и прочим. — Не слишком ли много её вещей для логова, в котором она лишь иногда бывает? — обратил внимание Донни. — Ну, не знаю сколько всяких штучек нужно девчонкам, — ответил Рафаэль, неуклюже взяв в руку какую-то расчёску с комода, который он осматривал. Донателло уселся за письменный стол, отмечая, что ноутбук у Дарк неимоверно древний, но вроде работает. Леонардо открыл шкаф со скрипучими дверцами, осматривая полки, а Майки сунулся под кровать и вылез, ничего не найдя, весь в пыли, и чихая. — Выглядит так, будто она ушла без вещей, — заметил лидер под скрип закрываемой дверцы шкафа. — В ноутбуке ничего нет. Она только фильмы с него смотрела да музыку скачивала, — отчитался Донни, выключая устаревший прибор. — Разве не все так делают? — удивился Майки, отряхиваясь от пыли. — Все, — согласился владелец фиолетовой повязки. — Но обычно это делают с домашнего компьютера. Я не думаю, что у неё был другой комп, — высказал предположение черепаший гений, разглядывая стопку книг на столе. Они были либо старыми, либо очень потрёпанными. — Жаль, что ты не спросил номер её телефона, — заявил Лео. — Да зачем мне её телефон, мы всегда пользовались рациями, — вспылил темпераментный мутант. Осуждающие интонации брата начали уже доставать, а ему и без упрёков было не по себе. Всё здесь действительно выглядело слишком обжитым, но в то же время резко заброшенным. Беспокойство только усиливалось. — Здесь какие-то записи, — объявил Донателло добравшийся до нижнего ящика стола при обыске. — Кажется, это дневник. — Мы не можем это читать! — тут же заявил лидер в синей повязке, услышав последнюю фразу черепашьего гения. — Правильно, нельзя читать чужие дневники! Это же личные мысли и чувства, — поддакнул старшему брату самый младший, от чего все остальные призадумались, а не ведёт ли сам весельчак личный дневник? Трое братьев столпились за спиной сидящего за столом Донни. — Как же тогда узнать, что случилось? — возмутился Раф. — Мы просто должны прочитать самую последнюю страницу, — предложил мастер шеста Бо. — Только одну. — Ладно, давай! — Рафаэль, не дав никому возможности возразить, вырвал у брата из рук толстую тетрадь с неприметной серой обложкой, и пролистав до последней записи, начал читать: «Он сказал: „Мне больше не нужны твои крылья“. Больше не нужны. Он вернулся к семье. Я больше ему не нужна, и теперь мне нет смысла оставаться здесь. Я так и не смогла найти места среди людей. Похоже, и среди мутантов мне места нет. Что же, я давно хотела попробовать жить как зверь — если приму полную форму волка, то, может, какая-нибудь стая примет меня за свою. Я хочу попытаться найти себе место в мире зверей. Мне нечего терять. Я отправляюсь в лес...» Дальше была указана местность, видимо адрес леса. <i>«...Когда-то, когда я ещё была человеком, я провела там целую неделю, просто ночуя в шалаше. Но теперь я могу охотиться, чтобы добывать себе еду, а всё остальное в полной форме зверя мне не нужно. Я всё оставляю здесь — в своём последнем жилище. Единственное место, которое я могла называть домом, покинул единственный, кого я могла называть семьёй. Всё-таки мне очень больно прощаться с Рафаэлем. С ним мне было легко и весело, как ни с кем прежде. Впервые меня не презирали и не прогоняли. Но он нужен семье, а я не хочу им мешать. Я должна радоваться, что он с братьями, и у него всё хорошо. Прощай, Рафаэль, ты был для меня самым дорогим существом в мире. Будь счастлив.» У Рафаэля больно сжалось в груди, когда он прочёл последние строки. «Береги себя» — прозвучал бесцветный голос в голове. Это последнее, что она ему сказала, когда он объявил, что завязывает с Ночным Всевидящим. Не сказала, что ей больше некуда идти, не попросилась присоединиться к черепахам. Неужели она действительно верила, что он её прогонит, если она попросит помощи? И тут до него дошло — она решила, что раз он ушёл, значит, больше не хочет её видеть. Леонардо в растерянности смотрел на очень помрачневшего Рафа, сжавшего тетрадь так, что она помялась, а костяшки пальцев посветлели. Полные боли глаза под красной повязкой блестели так, будто он собирался плакать. Мастер катан положил руку на плече брату. — Теперь мы знаем, где её искать! — подбадривающее сказал лидер. — Что? Там всё-таки написано, где она живёт? — попытался подлезть ближе Микеланджело, которому, в отличие от Лео, было неудобно читать через плечо Рафа. — Я должен её найти!!! — заявил Рафаэль, бросившись с тетрадкой в руках из логова Всевидящего. — Постой! Ты не можешь ехать туда прямо сейчас! Это далеко! — помчался за братом Леонардо.* * *
До Рафаэля доносились негромкие голоса Кейси и Эйприл, переговаривающихся в кабине фургона со сдутой черепашьей головой на крыше. Сам он трясся внутри уже, кажется, целую вечность. Когда Раф выскочил из заброшенного логова Ночного Всевидящего, намереваясь немедленно поехать к Дарк и предложить жить с черепахами и Сплинтером, стать их семьей, Леонардо всё-таки его остановил. Добираться туда нужно было довольно долго и, если всё как следует не обдумать, дорога могла затянуться. Первым делом они вернулись домой и сообщили Сплинтеру о том, что узнали. Уехать из Нью-Йорка все вместе они не могли — кто-то должен присматривать за городом. К счастью, Кейси и Эйприл участливо предложили сопроводить Рафаэля, а заодно, устроить себе небольшой отпуск, сняв на время поиска небольшой домик на опушке. Фургон подпрыгнул на особо большой кочке, и из сумки черепахи-мутанта, стоящей рядом, вывалилась толстая серая тетрадка. Владелец красной повязки потянулся, чтобы поднять тетрадь и замер с нею в руке. Он вёз дневник, чтобы вернуть его хозяйке, но с того момента, как прочитал последнюю запись, его не оставляло беспокойство и желание узнать: какой была жизнь Дарк до встречи с ним, почему она осталась совсем одна и что случилось с ней такого, что она потеряла надежду найти себе место среди людей? Конечно, она уже не была человеком, но ведь Дарк не единственный мутант на Земле. Но по её последней записи было ясно, что она даже в теории не допускала возможности быть принятой другими мутантами. А она ведь совсем не страшная, даже наоборот, по-своему милая, немного загадочная и даже обворожительная. На взгляд мутантов уж точно, да и на человеческий, Раф был уверен, тоже. Из-за чего же она настолько утратила уверенность в себе? Немного поколебавшись, мутант всё же открыл тетрадь на первой странице и устроился поудобнее для чтения, уверенный, что потом сможет сделать вид, будто прочитал только одну, последнюю запись. «Здравствуй, дорогой Дневник! Меня зовут Анна Найт. Мне девять лет, и у меня совсем нет друзей, а мне так хочется с кем-то поговорить и поделиться своими мыслями и чувствами. Поэтому, я взяла эту тетрадь и теперь буду всё писать в неё. Наверное, я не единственная девочка, у которой нет хорошей подруги, но у всех других девочек есть простые подруги, с которыми можно поболтать о чём-нибудь простом на перемене или по дороге домой, а со мной никто не говорит. Одноклассницы со мной не разговаривают и не отвечают, когда я к ним обращаюсь. Мальчишки дразнят нищей и чумазой, а когда увидели синяк на руке, от того, что отчим, когда ругался, больно сжимал руку, стали всем кричать что меня бьют родители. Старшеклассники когда видят, соревнуются, кто попадёт в меня плевком, поэтому я стараюсь не попадаться им на глаза и, увидев, обхожу издалека. А самое обидное, что я ничего не могу исправить. Когда пожаловалась отчиму, он меня отругал и сказал, что я не заслужила новых вещей, что их надо заработать, а такие вещи, как у моих одноклассников, носят только воры и богачи. Чумазой меня обзывают, потому что один старшеклассник, сговорившись с мальчишками, высыпал землю из цветочного горшка мне на голову, а не потому, что я грязная. Я умываюсь и чищу зубы три раза в день, как положено! Всё же, без подруг я привыкла, но мне очень грустно, что мама не хочет со мной говорить. Она всегда говорит, что очень устала, и ничего не говорит отчиму, когда он ругается или бьёт меня. Он бьёт меня не сильно, но иногда, у меня остаются синяки, и тогда я стараюсь их спрятать, чтобы мальчишки опять не говорили, что я специально прошу родителей меня бить. Больше на отчима мне пожаловаться некому, потому что мама говорит, что если я буду кому-то рассказывать, она вернёт меня в детдом. Мама взяла меня оттуда два года назад, когда у неё был другой муж, и поэтому я не жалуюсь. Я не хочу обратно в детдом, там заставляют есть кашу с комками и вареный лук, а за то, что я странно смотрю на воспитателей, меня каждый день ставят в угол. Я так и не научилась правильно смотреть на взрослых. Я всё жалуюсь тебе, мой Дневник, но это всё не беда — я уже привыкла и почти никогда не плачу! Только когда отчим приходит пьяный, смотрит как я делаю домашнюю работу и больно дёргает за волосы, когда я отвлекаюсь хоть на чуть-чуть. Настоящая беда, из-за которой я вчера и сегодня всю ночь плакала, это уход моего брата. Он — сын мамы и её старого мужа и никогда не называл меня сестрой, но он говорил со мной и не прогонял, когда я с ним говорила. А однажды, когда у меня было день рождения, он купил мне мороженое. Пять дней назад брат ушел в школу и не вернулся. Отчим долго ругался, называл его неблагодарным щенком и словами, которые хорошие девочки не должны повторять. А вчера к нам пришел какой-то человек в костюме, наверное, из полиции, и сказал, что брат умер. Отчим стукнул кулаком по столу и сказал, что неблагодарный щенок сам виноват, что сбежал, и отчим рад, что он подох под забором. А мне очень не хватает брата. Он меня не любил, и когда я жаловалась ему, он говорил, что я сама виновата, что не заступаюсь за себя, а я просто не могу по-злому поступать с другими. Я не хочу никого обижать. Пусть брат никогда не заступался за меня перед мальчишками или отчимом, но он никогда меня не обижал, не обзывал и даже говорил со мной обо всём, о чём я спрашивала. Он самый лучший мальчик на свете, а теперь я никогда его не увижу. Дорогой Дневник! Вчера были похороны брата, но мама не разрешила мне пойти. Она сказала, что мне нечего там делать, что брата хоронят „в закрытом гробу“. Я не совсем понимаю, что это значит, но я тоже очень хотела пойти, сказать, что люблю брата, и что он самый лучший брат на свете. Я никогда его не забуду! Пока мамы и отчима не было дома, я стащила у них одну из фотографий, на которой есть брат. Я бы хотела фотографию где только он, но они все по одной, а фотографий где мы вчетвером, целых пять в альбоме…» Сидя в духоте фургона, Рафаэль холодными пальцами коснулся фотографии приклеенной к листу бумажным скотчем по уголкам. Двое взрослых стояли позади: бритый мужчина с руками в татуировках, приобнимал понурую блондинку с опущенным взглядом. Перед ними стоял черноволосый мальчик с усталым видом, а рядом, загнано смотрела в камеру светло-голубыми глазами с сиреневым оттенком девочка с чёрными волосами в потёртых джинсах и слишком большой рубашке с закатанными рукавами. Прочитанное вызывало горестные до тошноты ощущения, но Раф решил читать дальше, уже беспокоясь за дальнейшую судьбу девочки, с которой он только что заочно познакомился. «Дорогой Дневник! Завтра мне двенадцать лет и мне очень страшно. Я ухожу из дома! Я уже три месяца подрабатывала уборщицей в книжном магазине и раздавала листовки. Я сказала отчиму, что хочу купить себе подарок на день рождения (мне никогда никто не дарил подарков, кроме мороженого от брата). Отчим сказал „ну-ну“ и я думаю, он задумал что-то плохое, но уже завтра я возьму все свои деньги и вместо того, чтобы пойти в школу, постараюсь уехать автостопом. Я жалею только об одном — я не знаю где прятался брат, когда убегал из дома. Дорогой Дневник! Это было ужасно! В день перед моим двенадцатилетием я уже почти спала, когда в мою комнату ввалился пьяный отчим и стал требовать у меня деньги. Кроме моего брата у меня нет ничего дороже этих денег, ведь без них, я не смогу уйти. Поэтому, я отказалась и отчим ударил меня кулаком в лицо. Он никогда не бил меня по лицу раньше, и я от неожиданности упала на пол. Он трижды ударил меня ногой, но, к счастью, попал только по руке и совсем чуть-чуть в живот. Теперь у меня огромный синяк на левой руке ниже локтя, но это можно вытерпеть. Самым страшным было то, что он нашел мои деньги! Я долго плакала лёжа на полу, потеряв надежду, но потом услышала его храп из гостиной. Он спал на диване, а на столике лежал кошелек. Я вытащила свои деньги и всё остальное, что было там, забрала собранную заранее сумку и тихонько вышла из дома. Ночь я провела в беседке в парке, спрятавшись под скамейкой, на случай, если меня будет искать отчим. Я позавтракала печеньем и соком, что заранее взяла с собой и теперь время отправляться в путь. Дорогой Дневник! Мне понравилось ездить автостопом: я иду по обочине под жарким солнцем или порывами ветра, смотрю на окружающий пейзаж и ничего не боюсь, потому что ни о чём не думаю. Это потрясающе! Подолгу не видеть людей и не терпеть их косые взгляды, и не слушать презрительные слова. А когда я вдалеке вижу машину, то показываю большой палец и, если в машине хороший человек, я вру, что еду искать свою родную маму (я-то знаю, что и она и мой родной отец мертвы), говорю что мачеха разрешила мне вернуться к маме, но не дала денег, а мама меня очень ждёт в ближайшем городе. Если встречаю плохих людей, я стараюсь сбежать или притвориться, что ничего не понимаю, и сбежать при первом удобном случае. Один мужчина предложил мне денег „за ночь“, а когда я отказалась, он предложил больше. Когда я всё-равно отказалась и попыталась выбраться из машины и уже открыла дверь, он ударил меня прямо в глаз. К счастью, я просто вывалилась из машины и в слепую побежала. Он не стал меня догонять. Из-за синяка на весь глаз, я не могла продолжать ехать на попутках, зато я нашла работу в кафе — я мыла посуду и пол. Платят очень мало, зато можно ночевать в подсобке, а злая заносчивая официантка не хочет забирать свою часть объедков, и для меня есть бесплатная еда. Впервые я рада, что есть злые люди. Но добрых тут совсем нет. Начальник называет меня „мусорной девчонкой“ и шутит, что будет платить объедками вместо денег. Я ничего ему не отвечаю, даже головы спрятанной в капюшон не поднимаю. Я очень боюсь, что отчим подал в розыск, ведь из-за того, что я не хожу в школу, наверняка узнали, что я пропала, и ему перестанут платить за моё содержание, как за всех приемных детей. Я никому не показываю лица и говорю только по делу, а меня никто ни о чём не спрашивает. Даже если я по неосторожности попадаюсь на глаза, все смотрят сквозь меня и никак не реагируют, будто моя белая ветровка, под капюшоном которой я и прячу своё лицо, на самом деле плащ-невидимка. Когда я ходила в школу, то мечтала однажды утром проснуться со сверхспособностью — стать невидимой, чтобы обидчики больше меня не замечали, но теперь мне кажется, что я тоже умерла, как Дэвид. Только брат отправился в рай и, опять же, не может мне помочь. А меня в раю видеть не хотят, как и везде. Недавно посетителей не было и меня позвали убирать пораньше. Все пили чай, а телевизор у бара не выключили. До этого я очень долго не смотрела телевизор, только слушала старенькое радио да читала книги, купленные у старого лавочника, работающего через дорогу от кафе. По телевизору шла передача о дикой природе, о жизни волков. Эти потрясающие животные красивые, как собачки, но живут в красивом лесу большой семьей и делят всю работу и добычу. Как хорошо бы было стать волком и тоже жить с ними! Дневник! У меня всё прекрасно! Сегодня мой день рождения — мне четырнадцать! Я купила себе большое пирожное и зажгла свечку для торта, вставленную в сладость. Ещё меня ждёт купленный мной самой подарок — новый плеер! Пусть модель очень старая, но он новый, не подержанный! Я очень давно ничего здесь не писала не потому, что мне было с кем говорить, а просто было некогда. В том кафе было хорошо работать, синяк совсем сошёл с лица, да и взрослые придирались всё сильней. За последнюю неделю там мне вообще не заплатили, и я решила не искушать больше судьбу. Путешествия автостопом больше не казались мне весёлыми. Чем ближе я была к большим городам, тем недоверчивей были водители, и тем чаще встречались желающие меня „купить на ночь“. К счастью, мне повезло — меня не изнасиловал ни один педофил, не обокрал и не убил ни один грабитель. Хотя с десяток раз я едва спасалась бегством и из-за боли от побоев едва могла идти. Тогда мне приходилось где-то останавливаться, зарываться в самый неприметный угол и надеяться, что меня не обнаружат. А когда приходила в форму, продолжала путь. Я так и не завела друзей, и поделиться своим горем одиночества и радостью тёплого ночлега могла только с братом, обращаясь к нему мысленно перед сном. Однажды он даже мне снился: он улыбался и протягивал мороженое, как в тот день рождения. Сейчас я обменяла бы и пирожное и плеер на то мороженое, но брат давно на небесах. Хотя я уверена, даже из рая он слушает мои жалобы и хочет, чтобы я сама училась постоять за себя. Но несмотря на трудность моего пути, я рада, что покинула дом мамы и отчима, ведь в итоге я оказалась в самом лучшем городе — в Нью-Йорке. Сперва, узнав куда едет водитель согласившийся меня подвести, я хотела отправиться в обратный путь сразу, как доеду до окраины. Мне казалось очень плохой идеей заезжать в большие города, где на каждом углу полицейский, который может меня опознать и вернуть к отчиму. Только гораздо позже я сообразила, что уже достаточно подросла, а среди такого большого населения, ну разве кто заметит пропавшую беспризорницу? Попав в казавшийся непомерно большим город, я совершенно не представляла, что мне делать, и прекрасно понимая, что без документов и образования мне никак не устроиться на работу или хотя-бы подработку. Я решила, что покину этот остеклено-бетонный улей при первой же возможности и вернусь к ставшей привычной жизни попутчика. А пока была еще в городе, мне очень захотелось побывать в зоопарке и увидеть настоящего волка. Я хотела этого настолько, что не замечала ни презрительных взглядов, ни перешёптываний за моей спиной из-за моего бродяжнического вида. Это было самым лучшим в моей жизни после того мороженого от брата, потому что именно там я нашла себе работу. Самую лучшую работу на свете. И пусть она грязная и тяжелая, зато мне всегда открыт вход в зоопарк, и я каждый день вижу трёх потрясающих волков живущих здесь. Каждый день, когда зоопарк закрывается, я прихожу чистить клетки и мыть прочие помещения. Для той работы совершенно не нужны документы, и начальству даже хорошо, что не надо составлять со мной договор и платить процент государству. Даже с жильем вопрос решился как по волшебству: закончив с работой в свой первый день, я присела на скамейке напротив клетки моих любимых серых обитателей зоопарка, чтобы отдохнуть и подумать, куда податься на ночь. Кто-то из „коллег“ спросил, чего я домой не иду, и я по привычке соврала что дом сгорел. По счастливому стечению обстоятельств, незнакомец как раз съезжал в более престижную квартиру из самого дешёвого жилья, что он первое время снимал по приезду. В этом „самом дешёвом жилье“ я теперь и живу — маленькая комнатка, объединяющая гостиную и кухню, а ещё санузел. И это всё только моё — большего счастья и пожелать нельзя! Теперь я совсем не похожа на бродяжку: дешевая одежда, часто из секонд-хенда, но всегда чистая, не рваная и вполне симпатичная. Я приучилась принимать душ каждый день, аккуратно подводить глаза и подкрашивать ресницы. Волосы всегда расчесаны и уложены, а в ушках звездочками блестят пара серебряных серёжек-гвоздиков. Мне приятно смотреть на себя в зеркало, и если кто и косится на меня, то я точно знаю — это лишь из-за моей бедности. А глупой я себя не чувствую, хоть я и бросила школу, зато всё свободное время посветила книгам, в том числе и обучающим. Даже кое-как могу промекать пару предложений на французском и японском. Изучать языки в одиночку очень тяжело, но по крайней мере я знаю как спросить „Где находится американское посольство?“, хотя с отсутствующими документами эта фраза никак бы мне не помогла. Но вывод один — теперь я живу как человек! Как последний человек на Земле, потому что поговорить мне всё ещё не с кем. Поняв, что, наверно, совсем достала брата на небесах, я понемногу перестала обращаться к нему. Иногда я пытаюсь выйти в интернет со своего старенького, но верного ноутбука, но общения хотя бы на пару недель, не говоря уже о дружбе, не складывается. Чаще всего я говорю по душам с волками, пока убираю их клетку, а они сидят запертые неподалеку. Их клетка хоть и мала, но довольно уютна — там и дерево и имитация логова. Их маленькая „пещерка“ так уютна, что её даже облюбовали парочка летучих мышей. Я спугивала их пару раз, и они, задевая мои волосы своими кожистыми крылышками, упархивали в ночное небо на слепую охоту. Удивительно, как они спят вниз головой, уцепившись нижними лапками? Дневник, если бы кто рассказал мне, что со мной случиться, я бы отправила того в психушку, потому что это безумие. И не просто безумие, а ДВОЙНОЕ БЕЗУМИЕ! Я даже не могу подобрать слов, чтобы описать что со мной случилось. Я изменилась, и это очень мягко сказано. Несколько месяцев я не желала осознавать и обдумывать то, что со мной происходит, потому что думала что-либо схожу с ума, либо умираю. Но я не умерла, хотя насчёт безумства не ручаюсь. Изменения мои в основном физического рода — я больше не человек! Хотя моё осознание себя как человека всё ещё при мне. Думаю, можно сказать, что я не потеряла души. Тело же приобрело способность меняться. Я могу быть волком! В прямом смысле. Моё тело, двигаясь, трансформируется, как по волшебству приобретает форму большого черного пса. Но это не всё — есть ещё одна полная форма. Я могу преобразиться в большую летучую мышь, — руки и ноги обретают точь-в-точь мышиные когтистые лапки, только больше. Мои человеческие уши вытягиваются в чрезмерно большие локаторы, а на спине прорастают кости скелетов крыльев, быстро покрываясь чёрной, как ночь, кожей. Но я совсем не теряю рук, в привычном понимании. Крылья прорастают чуть ниже лопаток, и я чувствую, как под кожей, вокруг ребер грудной клетки, шевелятся, быстро набухая, дополнительные комплекты мышц — более мощные чем для рук, ведь крыльям нужно несравнимо больше силы. Я стала много есть, раза в четыре больше, чем раньше, но вес мой упал до сорока пяти килограмм, при многодневном бездействии поднимаясь до пятидесяти. Тело приобрело утонченную, в меру худую и в меру накаченную форму. И можно было бы сказать, что моя новая фигура повод для „завести“, но есть одно гигантское „но“: Я потеряла человеческий облик! Когда моя форма уравновешивается между волчьей и мышьей, я прихожу в самое близкое к людскому состояние. Близкое, но не людское. Мои некогда людские уши приобрели заостренную форму, и всегда остаются черными и мохнатыми снаружи, а розоватыми внутри. Волчьи уши также всегда венчают мою голову, даже при превращении в мышь они остаются маленькими холмиками меха, похожими на меховые рожки. В среднем состоянии они имеют довольно крупный размер, начиная расти сразу за заостренными, что были людскими. А в полном волчьем виде, уши мыши, что чуть меньше, торчат снизу от волчьих. Ногти на моих руках всегда напоминают собачьи, но вот ноги насовсем приобрели подушечки, и до пятки обросли шёрсткой. К счастью, они ещё влезают в кроссовки самого большого размера. Самым же неудачным своим приобретением я считаю полуметровый пышный волчий хвост, проводя по которому, я будто провожу рукой по всему позвоночнику. Хотя, если его вымыть и вычесать, он становиться мягким и приятным на ощупь. Но всё это можно было бы спрятать, если бы не изменения на лице: глаза чуть увеличились и скосились, а зрачки увеличились до ужаса, так что я первое время не могла даже своему отражению в глаза смотреть. Тонюсенькая, грязно-сиреневая радужка видна только на очень близком расстоянии, и вместе со зрачком она занимает две-третьи глазного яблока. Но и это можно было бы спрятать под солнцезащитными очками. Хоть я и наловчилась платком, что ношу на шее, скрывать нос и рот, на близком расстоянии это не сработает. Мой нос навсегда стал волчьим, хоть и в среднем состоянии имеет едва сероватый цвет, но он по-собачьи мокрый и холодный. Спинка носа ровная от самого лба, а под носом, над губами, скрывающими нечеловеческие длинные клыки, торчат несколько маленьких серебристых вибриссов. Вибриссы растут и из бровей, окончательно придавая моему лицу вид морды. Теперь уж точно никому не захочется со мной общаться. Хоть надо признать, это всё придаёт мне не человеческие силы: двойные уши слышат на колоссальном расстоянии, но способны защищаться от громких звуков. Я почитала и поняла, что последнее вполне свойственно летучим мышам. Изменённый нос подарил собачье чутьё, а непонятно изменившиеся глаза поражают дальностью виденья, что оказалось незаменимо при полётах. И к тому же, теперь я обладаю ночным зрением, которому, наверно, даже кошки позавидуют. А поверх этого я с большим трудом, но всё же обучилась эхолокации. Принимать эти сигналы мне легко, ведь даже волчьи уши их слышат, а вот издавать нужный стрекочущий звук я научилась гораздо позже, чем волчьему вою. Но стоило мне понять принцип, как всё остальное доделала упорная практика. И в довершение ко всему этому, взрывающему по началу мне мозг, мои натренированные крылья раскрыли мне свою тайну в виде длинного, острого и прочного шипа на концах каждой кости скелета крыльев. Научиться вытаскивать их при желании мне удалось ещё тяжелей, чем испускать ультразвук. Тем не менее, взяв отпуск и не имея других занятий, я до бесконечности тренировалась на заброшенных складах и чердаках покинутых зданий. В итоге мои крылья стали настоящим смертоносным оружием, которое, тем не менее, я не намеревалась применять. И все это не бред, Дневник. Это действительно со мной произошло. Я, вроде бы, уже стала осваиваться, поняв, что не умру и не потеряю в превращении разум. Мне даже больше не больно менять форму. Я наловчилась прятать все свои странности, умело управлять каждым малюсеньким изменением, приноровилась выбирать и подшивать одежду так, чтобы не портить её при трансформациях (не считая полной волчьей формы). И неудивительно, ведь когда я наконец осознала, что не умираю, я всё свое время посветила тренировкам превращений. Теперь я не импульсивный зверь, который портит посуду, случайно сжав руку сильнее необходимого, или уносится в небо, прорвав крыльями одежду, испугавшись незначительного звука, как было в первый день. Случилось это со мной в клетке моих любимых волков, когда я в очередной раз случайно спугнула летучих мышек и они, вереща, упорхнули во тьму. Вдруг раздался оглушительный удар, сплющив искусственную пещеру волков, будто на неё наступил невидимый гигант. А меня откинуло ударом, облив чем-то горячим. Когда я пришла в себя, то не узнала свои руки, а потом гам звуков и запахов чуть не свёл меня с ума. В себя я пришла уже на крыше какого-то старого здания на окраине, осознав, что держусь за стену не только руками и ногами, но и третьей парой конечностей, наделённой на сгибе здоровенным когтем. Тем не менее, не о своём преображении хотела я тебе рассказать, дорогой Дневник! Представь себе, есть более безумная история, чем история моего преображения. Сегодня я встретила другое существо! СУЩЕСТВО, не человека! Хотя, судя по всему, у него тоже душа человека. Он обозвал меня „чудо-юдо“, но я на него не злюсь. Хах, я и сама иногда себя так зову, когда смотрю в зеркало. Самое главное, что я такая… „не человек“ не одна. Хотя я так и не поняла, кто он. У него зелёная кожа и нет волос, а торс закрывает костный нарост. Он сказал, что тоже мутант, хотел о чём-то поболтать, но мне было не по себе. Его появление меня так ошарашило, так удивило, что я испугалась и улетела. Главное, что я не одна такая. Мне стало немного легче. Дневник! Рафаэль это нечто! Это не я чудо-юдо, это он чудо-юдо! Вспыльчивый, взбалмошный, храбрый до безрассудства. И я, как его напарница, будто уносимая торнадо. Но с ним я как за каменной стеной — на него всегда можно положиться. У меня ещё никогда не было друзей, и я очень рада, что моим первым другом стал именно он. С ним всегда весело, всегда можно поболтать или просто помолчать. Он потрясающий! Похоже, я только и могу, что расхваливать его. Дневник, то самое зелёное существо, что напугало меня, однажды появившись в темном переулке, оказалось черепахой-мутантом по имени Рафаэль. От рождения он был маленькой черепашкой, но мутировал, видимо от того, от чего и я. Его с детства учили мастерству ниндзя. НИНДЗЯ, представляешь? И учили его, чтобы защищать простых жителей Нью-Йорка и прочих людей. Но семья его забросила это дело, а у него, похоже, кулаки чешутся. И вот он встретил меня, даже непонятно какого вида зверя. И не испугался (ну, он и не из трусливых). И не отвернулся, не стал меня презирать. Даже не поладив при первой встречи, столкнувшись со мной вновь, он попытался опять. И опять. С ним оказалось весело и спокойно. Его дело тронуло меня — его не принимают и боятся, но он всё равно старается помогать людям и не сдается. Никогда! Мы решили образовать команду. Он облачился в железную броню, чтобы случайно его не узнала семья, а я всего лишь нацепила шлем, чтобы иногда кататься с ним на его байке. Он просто потрясающе ездит. Но ему не меньше нравиться со мной летать. Поначалу было трудновато долго лететь с таки грузом, ведь прежде я никогда не тренировалась переносить по воздуху вес больше собственного тела. Но потренировавшись, я потихоньку освоила и это. Теперь он гроза преступности — Ночной Всевидящий, а я Дарк — тень Ночного Всевидящего. Дарк я представилась при первой встрече, всё ещё опасаясь за раскрытие своего прошлого. Хотя кто захочет связываться с двойным мутантом вроде меня? Радуйся, братец, с небес, я давно могу постоять за себя, и не раз вставала в бою спиной к спине с Всевидящим! Дневник! Есть плохая и хорошая новость. Плохая: мне проткнули крыло, когда я не смогла по-другому прикрыть Всевидящего. Хорошая: он нёс меня на руках до самого нашего убежища. О, мой герой! О, мой джентльмен! Просто рыцарь в блестящей броне! Я, кстати, там теперь живу — в убежище Всевидящего. Из-за моей внешности, мне осталось мало вариантов работы, за квартиру не заплатить — едва на еду хватает. Ну, у Всевидящего на этот счёт смешанные чувства — он об этом не знает! Но я не думаю, что мешаю ему, ведь он проводит там не слишком много времени, а иначе бы и сам заметил, что я туда переселилась. Днём я слышу, как он зовёт меня собачьим свистком, и вспархиваю в окно. Нет ничего лучше ночного полёта — никто не видит меня, а я вижу всё! Нет ничего лучше полёта в небесах с другом! Нет никого лучше Рафаэля! Здравствуй, Дневник. Всевидящий обзавелся ещё одним напарником. Он его старый друг, и он обо мне не знает. Наверное, хорошо, что Всевидящий может с кем-то поделиться этим весельем. Но мне что-то беспокойно. Хоть он отсылает меня домой при появлении Кейси Джонса (вроде так его зовут), но всё так же приветлив со мной. Думаю, парням легче дружить с парнями. Главное, что про меня он не забывает. Дневник, уезжавший брат Всевидящего вернулся. Я была свидетелем того, как вернувшийся, не признав под бронёй брата, погнался за ним. Всевидящий приказал по рации мне не вмешиваться и возвращаться домой. Я послушалась, но всю ночь себе места не находила. Жаль у меня нет его телефона — никак не узнать, всё ли с ним в порядке. Надеюсь, они оба в порядке и не сильно поссорились. Мне очень неспокойно. Он сказал: „Мне больше не нужны твои крылья“. Больше не нужны. Он вернулся к семье. Я больше ему не нужна, и теперь мне нет смысла оставаться здесь. Я так и не смогла найти места среди людей. Похоже, и среди мутантов мне места нет. Что ж, я давно хотела попробовать жить как зверь — если приму полную форму волка, то, может, какая-нибудь стая примет меня за свою. Я хочу попытаться найти себе место в мире зверей. Мне нечего терять. Я отправляюсь в лес в