M A L I F I C I

Работая в полиции, сталкиваешься с различными обязанностями. Целый список таковых. Бывает, тебя посылают на опасные операции по перехвату преступников с контрабандой. Иногда нужно устраивать крупные облавы на штаб нелегалов в западном квартале. Помню, пару раз попадал на переговоры с террористами. Кстати, последние обожают подкидывать куда-нибудь взрывчатку, и с этим тоже приходится разбираться. Кошку с дерева я тоже как-то снимал, если тебе интересно. Помню работу под прикрытием. Засады на полночи — то еще развлечение для стойких. А если какой-то пьяница наткнется на свежий труп в подворотне, а особенно если оный будет изрядно потрепанный, — то все, возни на сутки, не меньше. И вот это вот все — примерно двадцать процентов моей работы. Все остальное — это кипа бумажной волокиты в отделе. Приказ на то, приказ на это. Перечень конфиската, списки кадетов и так далее. Как-то давно, лет семь назад, еще в университете мне угрожали тем, что работа в полиции со временем убивает в тебе человека. Делает холоднее, расчетливее, безжалостнее. Чужие смерти перестают удивлять, превращаются в рутину. Много чего говорили: от угроз смерти от шальной пули до изматывающей, разрушающей работы. От сломанной психики до физических увечий. Да даже про личную жизнь, которой не будет в итоге, говорили. Но, какого-то черта, про этот седьмой круг ада с бумажной волокитой они промолчали. Я пишу: 7-е ноября, сержант Ш… И я опускаю руку, откладывая ручку в сторону. Подношу руку к лицу, прищуривая глаза. Взгляд скользит по наручным часам, подмечает, что уже идет третий час ночи, и фактически уже 8-е ноября. Нервно усмехаюсь и думаю, что Барб до сих пор не легла спать. Скорее всего, с остервенением начищает серебряные приборы и проклинает меня, мою работу и то, что вообще со мной связалась. Думаю, мое повышение ее совсем не обрадовало. Все те камеры, что были у нас были в участке, почти полностью были забиты буйными преступниками, в то время преступность накрыла город волной после пары лет затишья. Так что Барб все чаще ложилась спать одна, а я все реже брал выходные. Такими темпами я рисковал обзавестись семьей в виде вандалов, торчков и местных извращенцев. Ах, да… Рыжего придурка я увидел тогда впервые. Его притащили, когда я был практически в бессознательном состоянии — засыпая над пачкой подписанных протоколов. Его, что-то вяло ворчащего и пускающего слюну, вволокли в одну из камер, едва ли не запихивая того ногами. Перегаром несло до самого моего кабинета. Я вышел из своей обители бумажного ада, сонно морщась и растирая пальцами веки под очками. — Это что за тело? — поинтересовался я у Арчи, который с брезгливостью рассматривал новоприбывшего, поправляя рукава рубашки на руках. — Выродок, — лаконично ответил он. Я нахмурился, и Арчи это заметил. Не любящий особо сильно объясняться, он нахмурился, но отрапортовать все-таки соизволил. — Бухим цеплялся к прохожим в центре города, сержант, — проворчал он. — И за это сразу в клетку? — О, сержант, — многозначно улыбнулась Мадлен, — Вы бы только видели, ка-ак… Мадлен, знающая толк во всяческих извращениях, своим многозначительным взглядом не предвещала ничего хорошего. — Угу… — проворчал Арчи. — Не хватило только публичного совокупления с бродяжкой, — фыркнул он ехидно. Дело шло к пятому часу ночи, и разбираться со всем этим катастрофически мне не хотелось. Я лишь отдал приказ Арчи написать рапорт самостоятельно и кинуть мне на стол, а сам пошел на кухню делать себе кофе. Намешав нечто, похожее больше на добротно разбавленную кипятком грязь, я пошел обратно в кабинет, попутно оценивая состояние ребят в участке. Знаешь, ночные смены лихо губят в тебе всяческое желание не только работать, но и жить в принципе. Наш участок тогда больше напоминал морг с живыми мертвецами, чем что-либо цивильное. Но ты в курсе, как наш дорогой Джетт умудряется устраивать свои извращенные сюрпризы. Внезапнее только землетрясение. Когда я проходил мимо камеры, не переставая зевать, до сих бесчувственное, провонявшее дешевым алкоголем тело вдруг бросилось на прутья клетки, вцепившись в те руками. От такого резкого прыжка я вздрогнул и опрокинул весь кофе на кафель под ногами. Еще не до конца поняв, что произошло, я покосился на решетку и вздрогнул повторно. Просунув покрасневшую рожу между прутьев и выпучив глаза, Джетт пялился на меня, пытаясь, видимо изобразить свой щенячий взгляд. Не хватало только скулежа. Он поднял опухшие глаза на меня и хриплым голосом выдавил: — Эй, служивый… Меня только от одной этой фразы, а также от амбре, что вырвалось наружу вместе с ней, перекосило лицо. — Брата-ан… Я не помню, что проворчал, и пошел дальше, но пальцы Джетта вцепились в мой свитер мертвой хваткой. Я затормозил и обернулся, мрачно посмотрев на его руку. — Дружище, сто-ой, — взвыл он. — Выпусти меня отсюда!.. За мной гонится монстр! Слышишь, отпусти меня! — взревел он. Испуг в его лице был таким же натуральным, как все признаки смертельного перепоя. Так как с рождения у меня стоическая непереносимость любого вида пьяниц, я раздраженно одернул холодную руку от своего свитера, а затем положил ладонь на взмокший от пота лоб Джетта и вдавил его голову обратно внутрь клетки, проворчав: — Сиди тихо, «братан». Переступая через лужу пролитого кофе, я пошел в свой кабинет, где поспешил найти влажные салфетки и вытереть руки. Ненароком наткнулся взглядом на свежий рапорт и поднял тот со стола, чтобы прочитать. Рыжего чокнутого звали Джетт Коссман, и взяли его за дебош на улицах города. Пока я с нарастающим раздражением вчитывался в кривой почерк Арчи, пытаясь разобрать подробности того самого дебоша, в участке стояла тишина, как я лишь потом понял — весьма обманчивая. От чтения рапорта меня отвлек лишь стук в стеклянную стену моего кабинета. Нахмурившись, я повернул голову, и от увиденной довольной физиономии у меня похолодели руки, и листок с отчетом выпал из пальцев сам собой. За стеклом, игриво махая мне рукой, стоял Джетт, скалясь. За его спиной был настоящий хаос. Офицеры пытались запихнуть обратно в камеру всех заключенных, которые выползли вместе с этим уродом. Его, к слову, в упор никто не замечал. До конца не понимая, какого черта происходит, я рванул к двери, и Джетт, заметив это, состроил испуганную физиономию и, шатаясь, поскакал к выходу. Я едва не пинком открыл дверь кабинета и тут же полетел на пол под тяжестью сразу двух тел. Это двое заключенных ухватили меня, видимо, решив избить. Я быстро вывернулся лицом к ним и, не особо целясь, зарядил по челюсти с правой одному из них. Отпихнув того мощным толчком колена под дых, я левым локтем врезал между ребер второго и живо вскочил на ноги. Ботинком прижав более ретивого мужика, я наклонился, доставая из-за пояса наручники, и сцепил голубков вместе, заломав предварительно тем руки. Те зашипели, ругаясь матом. — Калеб!.. — рявкнул я. Мужчина, который запихивал проститутку за решетку, обернулся на меня с растерянностью в лице. — Что случилось?! — Сержант!.. Он это… — замямлил офицер. — Что?! — Он погнул решетку! Руками! — ответил он, показывая взглядом на открытую камеру. Два прута в ней были сломаны пополам, не выдержав такого угла, под которым их согнули. Попутно думая о том, что преступники в оставшихся уцелевших камерах будут стоять стоя от недостатка места, я схватил чью-то кобуру со стола и кинулся к выходу, оставляя на плечи ребят разбираться с этим буйством в участке. А мне предстояло поймать его рыжеволосую примадонну.