***
Суета сует и всяческая суета. Братья Стругацкие
КОГДА Я ЖИЛА ТАМ, В БУДУЩЕМ, С ФРЕНКОМ, я часто ходила на прогулку в парк с маленькой Брианной. И, каждый раз, пребывая там, я встречала несколько пожилых супружеских пар, которые праздно блуждали по дорожкам, под ручку или, даже, представьте – взявшись за руки! Ладонь в ладонь. Будто юные влюбленные. Они о чем-то разговаривали тихонько, либо шли совершенно молча, просто бесцельно глазея по сторонам. И о чем они там думали, было известно только им одним. Я всегда завидовала этим людям, их теплому родству душ, потому что понимала, что мы с Френком так не будем гулять. НИКОГДА. Не говоря уж о Джейми... И вот теперь, мы с Джейми шли по дорожке, совсем близко друг к другу, среди пропитанного солнцем звенящего леса, наполненного сладким благоуханием нагретой смолы и зелени, и лучи света, знойно проникая сквозь вековые кроны, вычерчивали идеальные косые линии, по которым спускались на землю утренние потоки жизни. Мелкие частицы мироздания завораживающе искрились в этих течениях, а птицы привычно заходились в своих неутомимых весенних пересвистах. Тропа, перевитая корнями и усыпанная хвоей, мягко пружинила под нашими босыми ногами. И моя ладонь лежала в его руке. Бессознательно. А пальцы сплелись. Просто потому, что имелась такая естественная потребность – быть рядом и чувствовать друг друга через прикосновение, которое чудесным образом превращало нас в единое целое. Мы редко могли себе позволить бродить размеренно и бесцельно, но сегодня неожиданно выдалась такая возможность, и мы шли молча, вдыхая теплые ароматы леса и наслаждаясь неожиданной утренней прогулкой и незатейливым пейзажем вокруг. Я посмотрела на него, а он – на меня, и мы улыбнулись друг другу, а он чуть крепче сжал мою ладонь. Комары периодически зудели возле моего уха, нарушая расслабляющее блаженство нашего уединения, и я, на пару секунд оставив руку Джейми, подошла к кустику у дороги и сломила лохматую от листвы ветку – отмахиваться. Упругость лозы в моей руке внезапно напомнила мне недавние события... – Джейми, ты уверен, – проговорила я с сомнением, разглядывая гибкий прутик, – что наших пареньков так уж надо было розгами наказывать, разве мало им было крапивы? Да еще такого публичного позора? Неужели, думаешь, они не достаточно все уразумели? Джейми помолчал, поглядывая на меня с удивлением – действительно ли я не осознаю столь очевидных вещей – потом все же проговорил нехотя. – Ну, на собрании они были наказаны за рукоблудие, но ты же понимаешь, Саксоночка, что это не та вина, за которую следует наказывать, как мужчину, так и... женщину. Я был не согласен с этим, правда. Категорически. Но я ничего не мог поделать, к сожалению. Я не могу противопоставлять себя общине. Это чревато большими последствиями. С народом Риджа я – лэрд, и это накладывает на меня определенные обязательства... Я должен поступать как предводитель, чего бы мне это не стоило. Да, кажется, я уже это объяснял... – Да, объяснял, и я тебя понимаю, Джейми. И поддерживаю тебя. Но дома же – другое дело, ты мог бы простить их, раз они уже пострадали от своей глупости. – Мы пострадали, Саксоночка, от их глупости. Мы все, согласись. Вот в этом-то и дело. Они должны были думать о своих близких и защищать их всеми силами, а они даже сначала не поняли, что подставили нас, подвергли ужасным неприятностям, когда так беспечно следовали своим сиюминутным желаниям. Я, хмыкнув от души, посмотрела на него скептически, приподняв одну бровь, и он, заметив мой сарказм, слегка стушевался и интенсивно потер пальцами о бедро. Хотя, что ж, если разобраться, он сам наказал себя за свое неожиданное легкомыслие достаточно жестоко – здесь к нему не было претензий. – Да, да, вот именно, за каждую безответственность, – он ухмыльнулся, – всегда следует расплата – наши охламоны просто обязаны были уразуметь это как следует. На будущее. Хорошо, что все еще обернулось достаточно безобидно, но ты сама знаешь, чем бы это могло закончиться в самом крайнем случае. Я видел, что Роджер Мак готов был отдать за них свою руку. Так же как и я. Я вспомнила свой ужас по этому поводу, и у меня захолонуло сердце, а опора потихоньку стала уходить из-под ослабевших ног. Джейми, почувствовав мое смятение, твердо взял меня за локоть. – Я хочу, чтобы парни приучались думать не только своими «хотелками», но и головой. Я тоже не горел желанием сечь их, но я должен был. Дома у меня также есть определенные обязанности перед своими близкими и, иногда, Иисус, выполнять их еще труднее, смею тебя уверить. Особенно, когда дело касается воспитания того, кого любишь больше жизни. Я ж на самом деле хочу только, чтобы они хоть раньше своей смерти не умерли, Саксоночка. А?.. Он немного растерянно посмотрел на меня, видимо заново переживая момент наказания мальчишек, и теперь желая оправдаться за него, наверное, прежде всего, перед собой. – Им же еще жить дальше, Саксоночка, растить детей, защищать свои семьи. Они не могут быть слабаками и думать только о себе. Так ведь? – Конечно, Джейми, ты прав, – я погладила его по руке, неосознанно стиснувшей мое плечо, и он немного ослабил захват. – Просто такой публичный позор, разве это не самое страшное наказание для них? Джейми негромко рассмеялся. – Знаешь, дорогая, публичность это всегда немного позор, ты не находишь? Независимо от того, секут ли тебя при этом или же ты говоришь что-то важное для тебя, да хотя бы даже просто стоишь перед всеми. Люди все равно что-то думают о тебе: приятное ли, либо неприятное – это никогда точно не известно, но почему-то, мне кажется, скорее, последнее. В лучшем случае, они относятся к тебе снисходительно. И редко кто с восторгом. Да. Так что... немногим это и отличается от порки, полагаю. Я расширила на него глаза, а он озадаченно почесал в затылке. – Помнишь, я тебе когда-то рассказывал, что мой отец частенько порол меня на глазах у кого-нибудь из арендаторов. – Да, помню, это было как раз в тот момент, когда ты лицезрел Его Величество, короля Франции на горшке? Публично справляющем свою нужду... Джейми кивнул. – Да, поверь, то еще было зрелище. Не считая моих ощущений при этом, когда нужно было делать вид, что все нормально, ребята, я каждый день наблюдаю, как король Франции восседает на горшке, словно на троне. Пришлось тогда крепко держать себя в руках, Саксоночка, чтобы моя ошеломленная физиономия меня не выдала... Он захихикал. – Так и что про твоего отца? – напомнила я. – Ну да... Как сейчас помню, обычно свидетелей того, как он нагибал меня над забором, чтобы выдать горячих, было достаточно. И теперь я думаю, что он таким жестким образом, надо отдать должное моему старику, да, хотел приучить меня к этому столь «приятному» ощущению публичности. Знаешь, может быть, он был не так уж и не прав, в самом деле... Зато страха у меня сейчас особого как-то нет. Право, я стал в курсе, как чувствует себя король на горшке... Я рассмеялась, в свою очередь, представив себе эту картинку с Джейми в главной роли. – Что ты хохочешь? – он тоже посмеялся немного смущенно. – Считаешь, что я не прав, Саксоночка? Просто, когда к этому привыкаешь, оно даже начинает тебе нравиться. Этакая свобода, знаешь, когда можешь думать хотя бы о чем-то еще, а не только о том, как нелепо ты выглядишь. Начинаешь управлять ситуацией как-то... Потихоньку. Мы закатились вместе, отчего птаха, с червяком в клюве, расположившаяся пообедать на ветвях ближайшего к нам куста, в негодовании упорхнула дальше. Отсмеявшись, я поглядела на него влюбленно: – Знаешь, милый, мне все время не дает покоя один вопрос: в кого это наш внук такой балбес несусветный?.. И, кажется, сейчас я начинаю смутно догадываться, кто бы это мог быть... Джейми слегка обиженно поджал губы, хотя ноздри его трепетали, сдерживая ухмылку: – Хмм... сдается мне, тут без участия Роджера тоже не обошлось вообще-то. – Ну, так не берусь отрицать. – Зато все хорошее, несомненно, от вас с Брианной, – проговорил он с некоторым сарказмом, подтягивая мою голову поближе для поцелуя в лоб. – Мы стараемся, – скромно проговорила я, пытаясь делать вид, что не замечаю иронию. – Я это учту, любимая, – многообещающе хмыкнул он, и в контексте разговора эта фраза прозвучала немного зловеще. Нежно посмотрев друг на друга, мы молча продолжили свой путь по тропе, которая теперь спускалась под горку. В конце этого спуска уже начинался поворот на нашу беседку, которую Джейми вместе с Йеном построили на берегу, как только война ушла из наших мест. Это было чудесное место уединения для тех, кто решил провести время в тишине и покое, почитывая книжечки и глазея на пейзажи, на манер великосветских кавалеров и барышень. Но времени ни у кого особо не было, и беседка потихоньку зарастала папоротником и другими неприхотливыми растениями. Пару раз Брианна, а потом и я, пытались навести в ней порядок, и Бри даже высадила вокруг какие-то кусточки-цветочки и свои вьющиеся розы, но и они потихоньку затягивались сорняками. «Эх, гулять, так гулять», – решили мы с Джейми и повернули к беседке, перекусить, наконец, перед полноценным завтраком, а то последние силы были на исходе – ноги наши подкашивались, и животы недовольно бурчали. В корзинке, на наше счастье, мной предусмотрительно было упаковано пара кусков вчерашнего пирога и небольшая фляга с элем... И тут, сквозь редеющие к реке деревья, мы явно услышали голоса, которые в прозрачном утреннем воздухе раздавались особенно звучно. Брови Джейми взметнулись вверх. «Кто это, интересно?» – одними губами вопросил он. Вроде бы как, мы улавливали знакомые нотки подросткового баска, прерываемого неожиданным фальцетом, и, вторя ему, раздавался чей-то, очевидно женский или, даже, девичий голосок сдобренный легким немецким акцентом. Переглянувшись напряженно, мы, не сговариваясь, сошли с хрустящего гравия дорожки на мягкий мох и продолжили свой путь крадущейся походкой индейских разведчиков. Это уединенное местечко скрывалось за небольшим скальным выступом, который тропа огибала, продолжая свой путь к беседке. По дороге, ближе к берегу, Роджер зачем-то установил скамейку, которая, как оказалось, в дальнейшем стала пользоваться гораздо большей популярностью у обитателей Фрейзер-Риджа, чем сама беседка. Может потому, что стояла она, хоть и у самой воды, но на более солнечном и сухом месте, под сенью столетнего разлапистого вяза. А может, идти до нее было просто чуть поближе, чем до беседки. Расположившись на ней, можно было любоваться неспешным течением реки, воды которой, наполненные солнечными лучами, будто светились изнутри зеленоватым прохладным светом и с величавым достоинством скользили мимо тебя в какую-то неведомую даль, а так же и самой беседкой, которая выглядела со стороны очень даже уютно и живописно: аккуратная, сбитая из дерева, с покатой шестигранной крышей – правда, сейчас слегка уже пошарпанной – и широкими ступенями из камня, спускавшимися прямо к небольшой тенистой заводи, усеянной белоснежными водяными лилиями. Эх, надо бы заняться этим райским уголком, а потом приходить сюда почаще... Я забыла, когда последний раз что-нибудь читала – дела, заботы, одни, другие... Хорошо бы плюнуть на все и выкроить хотя бы часик в день для себя любимой. Ну, ладно, хорошо, в неделю... Тем более, лето впереди. Благодать... Так или иначе, течение моих благих мыслей было прервано открытием того, что в данный конкретный момент на этой самой, Роджеровской скамейке как раз кто-то обитал. И нам пришлось поверить своим глазам, так как этот кто-то, на самом деле, была моя недавняя пациентка Хельда Рихтер собственной персоной, а рядом с ней, по своему обыкновению, опираясь на лавку двумя руками, осторожно восседал наш достопочтимый внук, Джеремайя Фрейзер Маккензи. Ну, надо же, вот так сюрприз с утра пораньше! Парочка сидела к нам спинами и потихоньку перебрасывалась неловкими, малозначащими фразами. Мысль о том, что делали эти двое в таком неприметном месте, да еще в этакую относительную рань, слегка настораживала. Мы с Джейми остановились, как вкопанные и спрятались за скалой, позволившей нам без помех наблюдать всю умилительную картину свидания двух юных голубков, а так же и слышать весь их разговор. Да, конечно, вроде как подсматривать нехорошо, но если вы осуждаете нас, значит, у вас никогда не было детей-подростков. Я осторожно высунула нос из-за скалы, в полной мере чувствуя себя злодейской шпионкой. Ох ты, Боже ж мой! Ну, надо же! Наш паренек выглядел так, будто собрался в воскресную школу, но ненароком, представьте себе, счастливо завернул в кукольный театр. Волосы его были причесаны и даже – небывалое событие! – свиты во что-то наподобие косы или хвоста, а снизу, в просвете скамьи, наблюдались самые настоящие башмаки, да еще и натертые гусиным жиром, которые вообще-то этого обормота сроду летом одеть не заставишь. Если дополнить сей благообразный вид приличными, почти не штопанными чулками, не слишком умело завязанным галстуком и давненько пылившимся в сундуке жилетом, который, я с досадой заметила, был ему уже слегка тесноват в груди, то дело, похоже, принимало серьезный оборот... Вот незадача-то!.. Мальчик наш старательно басил и поглядывал весьма стеснительно на предмет своего обожания, которая сидела тут же на скамье, потупившись и скромно возложив поверх юбок свои пострадавшие ручки. Некоторое время ребята, смущенно переглядываясь, любовались – или делали вид – на полноводную реку перед ними, пронизанную лучами восходящего солнца, и беседовали исключительно на салонные темы, как то – сколько кошка родила котят под крыльцом и какие прелестные цыпочки в этом году у них в курятнике... А еще, как третьего дня мистер Берн – представляете, мистер Маккензи, вот умора! – напился и упал с лошади прямо в сточную канаву. Смеху-то было право, когда он выкарабкивался из нее весь в грязи! Акцент Хельды не был таким заметным, как у Марины, наверное, сказывалось, что она все-таки, большую часть своей жизни, слышала английскую речь, но все равно мягкий перелив ее голоса и подчеркнутые шипящие звуки, несомненно, добавляли ей очарования. Парочка благопристойно посмеялась над злоключениями несчастного мистера Берна, а потом Джем, в свою очередь, гордо поведал про величину рыбин, пойманных ими с Айданом в прошлую среду на отличные блесна, которые сами и они сделали под руководством дяди Йена, потому что его дядюшка – совершенно точно, мисс, могу хоть дохлую крысу съесть, если вру – настоящий индеец и умеет разговаривать по волчьи, а так же про гнойную рану на заднем копыте барана, которого пришлось в итоге зарезать. На что его «фея с лазоревыми волосами» охнула с ужасом и прижала ко рту свои перебинтованные руки. Чуточку манерно, я бы отметила... – Ой, что вы говорите, мистер Маккензи! Мне матушка в этом году подарила барашка, я о нем так забочусь, знаете ли... Назвала его Фиксик, и мне бы совсем не хотелось, чтобы его когда-нибудь съели, сэр. – Хмм... а что еще с баранами можно делать, мисс Рихтер? – совершенно искренне изумился Джем. – Хотя... конечно... – поспешно забормотал он, увидев, как синие глазки девицы стремительно наливаются слезами, – можно и шерсть с них стричь, а еще... чтобы он овец это... ну... в общем... Тут он совсем стушевался и умолк, и мы из своего укрытия могли наблюдать, как пунцово загорелись уши у обоих собеседников. Джейми посмотрел на меня многозначительно и с сомнением скривил рот, двинувшись в сторону голубков, воркующих, по мнению моего мужа, уже не столь безобидно. Но я, покачав головой, удержала его, прильнув к груди. – Как ваши руки, мисс Рихтер? – Джем мужественно сделал попытку возобновить светскую беседу. – Благодарю вас, мистер Маккензи, уже лучше. Ваша бабушка – очень искусная знахарка. Она смазала их какой-то гадкой мазью, и теперь – почти совсем не болит. Позавчера я так напугалась, знаете ли, когда мои пальцы стали распухать, а кожа... лопаться и слазить прямо на глазах. Это так ужасно. Джем во всю ширь раскрыл глаза, видимо, воочию представив занятную картину. – Ух ты, наверное, вам было очень больно, мисс Рихтер? – Да, – девушка печально вздохнула и опять потупилась, – хотя ужаснее всего было там, на собрании, когда мистер Кромби заставил нас с Ингэ выйти перед всеми... А потом... Ох, я просто ничего не соображала от стыда. Она споткнулась вдруг, быстро взглянув на погрустневшего кавалера, осознавая, что невольно коснулась слишком уж щекотливой темы. Ведь и Джем был там не последний участник сего действа. Я увидела, как ноги парнишки беспокойно заерзали под лавкой. И даже с нашего места было слышно, как Джем смущенно засопел. – Не знаю, сможете ли вы меня простить, дорогой мистер Джеремайя? – девушка протянула руку и осторожно положила забинтованный сверток на колено нашему внуку. На что Джейми опять невольно дернулся и был удержан мной за рукав. «Да, погоди... – прошептала я одними губами, делая большие глаза, – не вмешивайся, пусть поговорят... Пока же ничего страшного. Видишь, Джему это необходимо». Паренек опустил голову и хмуро сидел, все так же опершись на руки, но от прикосновения Хельды явственно вздрогнул. – За что же, мисс Рихтер, мне вас прощать? – он потер руку об другое колено. Могу поклясться, ладони у него вспотели. – Хельда. Вы можете звать меня Хельдой, если пожелаете. Джейми, возмущенно фыркнув, закатил глаза. – Ладно, мисс Хельда. А меня можно звать Джем или Джемми. Меня все так зовут... родные. А Джеремайя – он коротко взглянул на нее, – это только когда выпороть хотят. – О, вас, наверное, часто наказывают, мистер Джем? – любопытная Хельда была полна сочувствия, казалось. – Мне кажется, вы такой невозможный озорник. – Да нет... вроде не особо часто, – Джемми бросил на нее озадаченный взгляд и тяжело вздохнул, – если только си-и-ильно накосячу. Отец всегда очень занят. Ему как-то не до меня. – Да? А вот нас с сестрой так очень часто, – в ее голосе почему-то не было слышно никакой расстроенности, просто констатация факта. Джем посмотрел на невозмутимое синеглазое чудо довольно заинтересованно. – Вот как? И за какие же провинности вас... наказывают, мисс Хельда? – Ну, за разное... Папенька у нас очень строгий, мистер Джем. Не любит, когда мы бываем нерасторопны или непочтительны. Особенно он серчает, если мы не сразу его указания выполняем – очень уж следит, чтобы мы послушными росли. Иногда и просто так, без вины особой нас сечет... прямо в постелях перед сном, после того, как помолимся... Готовьтесь, говорит, приду сегодня вечером вразумлять вас, бесстыжих. Ну, мы с Ингэ молитвы произнесём наскоро и лежим, ждем папеньку, сердечко только, знаете, трепыхается... Страшно так... ужас. Но, это как ему в голову придет, бывает и не часто… – Да за что же, мисс? – Джем просто оторопел от такой вопиющей несправедливости. – Право, не знаю, мистер Джем. Говорит, для про-фи-лактики, – Хельда явно споткнулась на мудреном слове и пожала плечиками, – это на всякий случай, чтобы его седины не позорили, – пояснила она недоумевающему собеседнику. – А если папенька сечь возьмется, знаете, то прямо хоть помирай – так больно!.. – тут глаза девицы доверительно расширились, видимо, в свою очередь, в ожидании сочувствия. Заметно, что у Джема сие признание вызвало весьма животрепещущий интерес, поскольку он буквально недавно претерпел нечто подобное. – Ну... меня тоже вчера высекли, – как-то даже с гордостью похвастался он, не желая, что бы какая-то девчонка его обошла в таком важном вопросе. – Прутьями. Сначала дед, а потом отец добавил. Очень сильно. Но, вообще-то, мне ни капельки не больно было!.. – насмешливые глаза деда при этом его признании недоверчиво расширились, – Ну... разве только что чуть-чуть... – Вы такой храбрый, мистер Джем, – Хельда с большим уважением посмотрела на паренька, от похвалы зардевшегося словно раздутый уголек. – И на собрании вы даже ничуточки не пикнули, хотя было ужасно больно. Я-то уж знаю. – Ну да... – Джем самодовольно приосанился. – Признаюсь, было чертовски больно. Но для меня это раз плюнуть, мисс. Паа-а-адумаешь, эка невидаль, крапива. Розгами, правда, больнее. – Ну не скажите, крапивой просто жуть как больно! А за что вы получили розги, мистер Джем? – Ну, за то, что я... мы подсматривали... там, у реки... это... за вами... – Джем вдруг опять вспыхнул в страшном приступе смущения, осознав, что и кому он говорит. – Ой, это вы меня простите, мисс Хельда. Я не должен был этого делать. Ну, смотреть... я имею в виду. Черт, мне... крайне неловко... право... Но, правда... если позволите вам это сказать, – Джем поднял голову и смело посмотрел прямо в расширенные глаза девушки. Видно было, как он сглотнул, по крайне мере, голос его стал звучать заметно глуше, – черт… вы очень красивая, мисс Хельда. Некоторое время они, замерев, смотрели друг на друга, и блики отраженного от воды света мягко освещали, подрагивая, их завороженные лица. Наша парочка сидела так тихо, что бабочка, потрепетав над их головами, приземлилась прямо на напомаженные волосы Джема. Паренек озадаченно скосил глаза на свой лоб, видимо, так уморительно, что Хельда рассмеялась довольно приятным заливистым смехом, сразу преобразившим ее милое синеглазое личико в нечто невероятно симпатичное, излучающее теплый сердечный свет. О! Ого!.. Ну что ж, может она и хороша сейчас – в пятнадцать-то лет – эта юная нимфа, но, на мой, сугубо эстетический взгляд, слишком ширококостна и основательна. Настоящая немка. Не факт, конечно, но, кажется, в скором времени она будет такой же грузной, как и ее мамаша. Особенно после родов... «Так, стоп! – остановила я сама себя в испуге, – Что за... черт? Это просто первое подростковое увлечение, а ты ей уже в зубы заглядываешь! Ох уж этот, материнский инстинкт, Иисус твою ж, никуда от него не деться... Хотя... дети у них были бы симпатичные...» Я одним глазом посмотрела на недоверчиво покачивающего головой Джейми и снова пожала плечами. Тем временем, бабочка упорхнула, и я с ужасом увидела, как Джем, ободренный благоприятным моментом, потянулся к лицу Хельды, явно намереваясь – Нет! Боже! Не может быть! – поцеловать свою русалку прямо в полураскрытые прелестные губки. Джейми прямо весь напрягся, словно коршун на добычу. Каким чудом он удержался, чтобы не вмешаться, не представляю. Но, видимо, нежная интимность момента его остановила, все-таки он решил деликатно пощадить чувства юных голубков, может быть, вспоминая свой, не слишком удачный опыт в эти годы. Хотя, если на то пошло, вмешаться мы всегда успеем. Благо, в последний момент, что-то в ее хорошенькой головке щелкнуло, и Хельда вдруг резко отвернула свое личико, а незадачливый влюбленный неловко ткнулся губами куда-то в ее ухо. Мы перевели дыхание. Хельда вздрогнула, слегка наклонив голову, и поежилась, видимо, от щекотки, а потом продолжала прерванный разговор, как ни в чем не бывало. Будто и не заметила порыва Джема, стервочка мелкая. А тот сидел, слегка обалдевший от своей неслыханной дерзости, забыв, как дышать. – Да, несомненно, вы повели себя невоспитанно, мистер Джеремайя, – проговорила девица голосом строгой лазоревой феи, которая прописывает своему подопечному Пиноккио касторки. – Но, по правде говоря, я на вас не сержусь... – ее глазки опять нежно блеснули в сторону крайне смущенного воздыхателя. – Ну, тогда, и вы меня все же простите. – За что, мисс Хельда? – прохрипел наш паренек, с трудом собрав разбежавшиеся мысли. – За то, что моя сестрица, Марина, позволила нас уговорить подшутить над вами так жестоко. Джейми при этом признании многозначительно приподнял брови и кивнул головой. – Вот видите... – девушка рассудительно повернулась к Джему, – мы с вами оба пострадали, мистер Маккензи... и все из-за своей глупости и беспечности. Она явно повторяла воспитательную тираду кого-то из взрослых, скорее всего, своей мамаши. И пока Джем, в знак согласия, качал ей головой, она вдруг мимолетным движением задрала ворох юбок на правом боку и, сокрушенно вздыхая, продемонстрировала что-то на своем голом бедре, чуть повыше завязок на чулках. Я видела, как глаза моего мужа ошеломленно расширились: «Гммм... Кажется, где-то я уже видел подобное», – с сарказмом пробормотал он, но опять остался стоять на месте. Все-таки, он, по-видимому, считал, что вторгаться в беседу в такой момент было верхом бесцеремонности. Может, на такое и был способен его дядюшка Дугал, но Джейми, надо отдать ему должное, не мог себе позволить оставить у Джема столь неприятные воспоминания неловкости об этом достаточно важном для внука свидании. – Вот видите, как папенька меня высек после того, как узнал, что мы купались тогда совсем… голые при вас – хлестал без остановки, до крови прям! Сказал, что мы его опозорили, и он запорет нас до смерти, распутниц бессовестных. До сих пор вспоминать страшно. Больно было, жуть... Хельда чуть привстала и задрала юбки еще повыше, чтобы потрясенный Джем мог получше рассмотреть столь катастрофически пострадавшие места. Джейми совсем прикрыл глаза ладонью, посматривая на происходящее сквозь пальцы с очень уморительным выражением лица. «Боже-боже!» – говорила его крайне развеселившаяся физиономия. Но опять же не вмешался. – Ох, ты, как... – Джем зачарованно протянул руку и хотел, видимо, коснуться столь доверительно приоткрывшегося девичьего тела, но передумал и только сокрушенно поцокал языком. – Ох и сильно же вам досталось, мисс Хельда, право. Это после собрания? – Нет, что вы. Это сразу же, как только я домой вернулась тогда, после скандала у реки, когда вас поймали. А после собрания руки мои уже разболелись и жар поднялся. А то папенька бы точно еще добавил. Ингэ вон еще раз досталось, бедняге. Ух и крепко!.. Она даже на следующий день пошевелиться без слез не могла, бедняжка. Да и меня он все равно заново сечь собирался, но Марина не дала, уговорила отложить. А наутро к вам повела, потому что мне совсем плохо сделалось... Но когда все заживет, думаю, папенька уж точно не забудет про меня. Джейми поиграл бровями, всем своим видом изображая: «Вот видишь, как интересно люди-то живут, а ты говоришь!..». Он явно наслаждался спектаклем. Я невозмутимо пожала плечами.