ИБО, СОВЕРШИВ ГРЕХ, ЗАСЛУЖИЛ Я ТВОЁ НАКАЗАНИЕ...

***

– КОГДА Я ВМЕСТЕ С ТОБОЙ, то чувствую себя порой настоящей ведьмой, которая в состоянии управлять всеми четырьмя стихиями, – улыбаясь, прошептала я ему, обводя пальцем свежие следы от укусов на его плече и яркие, слегка кровоточащие борозды царапин на груди. Мы лежали на берегу, ощущая под своими обессиленными телами приветливо покалывающую мягкость пледа. Как Джейми вынес меня на берег, я не особо помнила, но придя, наконец, в себя, я обнаружила себя в теплых объятьях моего самодовольного мужа. На удивление он не спал, а просто наблюдал с улыбкой за моим «пробуждением». Потом, продолжая загадочно улыбаться, неторопливо и размеренно поцеловал меня в каждый глаз, лоб, щеки, нос, подбородок, губы и, с удовлетворенным вздохом, улегся рядом с моим плечом. – А я чувствую себя так, будто меня сварили в кипятке. Случайно, не знаешь почему, моя ведьмочка? Говорят, с иным водиться – что в крапиву садиться. Но я не думал, – он хмыкнул, – что это сбывается настолько буквально... Надеюсь, что я пострадал не зря, и весь этот пылающий геморрой в моей заднице, – он, морщась, поерзал по пледу, – часть какого-то специального отворотного заговора. Я правильно все понял? – Я бы назвала его очистительным, если ты не против. Но и да, ты прав. Я поставила заклятье. Так вот... если что, – я злорадно прищурилась, – у тебя член отсохнет, мой похотливый паренек. Хотя я бы предпочла, чтобы он сгорел. – Что-то такое я примерное и подозревал, – он удовлетворенно кивнул головой. – Да... ты всегда умела убеждать, Саксоночка. Кстати, могу тебе сказать, просто чтоб ты знала, мой жестокий доктор, холодная вода только добавляет приятственных ощущений в этот кишащий муравейник под названием крапивная припарка. Я елейно улыбнулась и совершенно случайно куснула его за ухо. От души. – АЙ! Хорошо, хорошо, Саксоночка. Кроме того, ты забыла про пятую стихию, душа моя, – он глубокомысленно поднял бровь, недовольно потирая пострадавшее ухо. – Пятая стихия, думаю, она важнее всего. И, полагаю, вместе мы здесь наверняка сможем справиться. Я приподнялась на локте, с интересом заглядывая ему в лицо. Луна зашла, но пространство вокруг заметно светлело с каждой минутой, готовое встретить восходящее солнце. – Ты имеешь в виду любовь, Джейми? – Любовь? Хмм… Что ж, да, мысль интересная… Но я вообще-то имел в виду время. Время, оно не сможет победить нас, пока мы вместе… – Если… мы вместе. – Что ты хочешь этим сказать, Саксоночка? – Я тут подумала, Джейми… – проговорила я не слишком уверенно, с повышенным интересом обводя пальцем разноцветные клеточки на пледе. Я не знала, когда ему можно сказать о том, что меня по-настоящему волновало, и решила, что, быть может, сейчас достаточно подходящий момент. А, может, и нет... Но, собрав все свои силы, продолжила со всей серьезностью: – Можно ли всю жизнь черпать вдохновение в одном человеке? Наверное, нет. И испытывающе взглянула на него. – Ты сейчас это про себя говоришь? – он уставился на меня испуганно. – Н-нет, скорее, про тебя. Послушай... Сейчас мне не до шуток, правда. Я понимаю, что не могу ожидать от тебя вечной любви. И, тем более, требовать ее. – ЧТО? Саксоночка, ты меня пугаешь, ей Богу. И очень сильно. – В общем, я что хочу сказать... – я сглотнула, почувствовав, как сжалось мое горло. – Я... отпускаю тебя... Джейми. Я услышала, как он поперхнулся, а дыхание его сбилось. Он ошарашенно помолчал. – Отпускаешь? Куда? Я что-то не понял тебя, Клэр. Я положила руку на его грудь, чувствуя с запоздалым раскаянием, как бешено колотится его сердце. – Это ты сам решишь. Но я не буду удерживать тебя, так и знай. Ты волен уйти... когда захочешь и... с кем захочешь. Та-а-ак. Момент, несомненно, был не подходящий. Наверное, я, все-таки, перегнула палку, Боже мой. Глаза Джейми расширились, сначала он побледнел как стена, при этом, определенно, дав фору окрасу брюха какой-нибудь протухшей камбалы, потом резко покраснел так, что я действительно испугалась за состояние кровоснабжения его мозговых клеток. В каком-то отчаянном порыве он подскочил и весь навис надо мной своим огромным телом. При этом я ощутила себя маленькой мышью в лапах огромного льва, крайне свирепого, на данный момент, между прочим. – Иисус! Ты сейчас о чем вообще толкуешь, Саксоночка? – очень тихо и размеренно прошептал он, продолжая багроветь. – Я правильно тебя понял, что тебе вовсе наплевать, где я и с кем я?! Я вся сжалась в испуге. Было ощущение, что сейчас, одним легким движением, он просто зашибёт меня и всё. – Н-н-нет. Что ты... Конечно же, нет. – Послушай, разумеется, я понимаю, что ваше женское призвание состоит в том, – тон его голоса наращивал обороты ярости, – чтобы выносить мозг нам, мужчинам. И, может, я в чем-то сегодня и заслужил твое негодование, признаю. Но не до такой же степени, черт меня раздери!.. Иисус твою Рузвельт Христос, ну почему я не промолчала?! Джейми буквально сотрясало от бешенства так, что даже слезы выступили на его глазах. – Я знаю тебя лучше самого себя, Клэр, – надсадно рычал он шепотом, – Я чувствую, когда ты улыбаешься, даже если не вижу твоего лица, по содроганию твоей брови, я уже понимаю, о чем ты подумала, и, если бы мне дали на выбор, я бы определил твои слезы по вкусу из тысячи других... КАК? Как ты хоть на секунду можешь подумать, что я в состоянии оставить тебя? Променять на кого-то другого? Нет, моя девочка... Может у меня и... кризис... хмм... как ты говоришь, возраста, но Я НЕ БЕСПРОБУДНЫЙ ИДИОТ! Последние слова он попросту проорал на весь всполошившийся берег. – Нет! Джейми, конечно же, нет, – я прижалась, вцепившись в него изо всех сил. – Я так не думаю. Правда. Просто я боюсь, что ты покинешь меня, что ты предашь меня, и все моя жизнь окажется пустой и бессмысленной. Я боюсь потерять тебя, Джейми. Ты мое всё! Я чувствовала, как тело его постепенно расслабляется в моих судорожных объятиях, и спазм гнева отпускает свитые мышцы. Наконец, он отстранил меня и, взяв за подбородок, четко и ясно проговорил, глядя прямо в мои заплывшие от сегодняшних бесконечных рыданий глаза. – Если. Еще раз. Кто-то. Об этом. Хотя бы заикнется. Я пойду, наломаю хворостин. Зажму чью-то восхитительную задницу между ног. И, поверь мне на слово, так ее взгрею! Что порку, которую она получила после форта Уильям, ее хозяйка будет вспоминать с блаженством. Договорились? Улыбнувшись с облегчением, я молча кивнула, не в силах, что-либо сказать, потому что слезы опять душили меня. Который раз за эти невероятные часы. – Ну, всё... всё... перестань. Я же люблю тебя, Клэр, и пока никто не в силах доказать обратного... – он осторожно промокнул большим пальцем катившиеся по моим щекам капли, потом слизнул их языком и удовлетворенно кивнул. – Да, определенно, я смог бы их отличить... Прижимая мою голову к груди, он долго покачивал меня в своих утешающих объятиях... – Знаешь, любимая, – его глаза были устремлены куда-то, в только одному ему ведомую даль. – У меня столько нежности к тебе... И я так невыносимо боюсь тебя потерять, что иногда мне кажется, что я... сам готов убить тебя – а потом и себя – только, чтобы избавится от этого безумного страха. – О! К тебе приходят такие мысли, Джейми? – у меня все сжалось от тоски и боли за него. Потому что я достаточно хорошо представляла себе это тяжкое ощущение ожидания чего-то катастрофического, которое у меня тоже иногда возникало. – Да... Не пойми меня неверно, и... не пугайся, я образно говорю, конечно. Просто, когда ждешь чего-то с ужасом, это... такая жуткая пытка. И это время... Оно течет так неумолимо, что, кажется, я физически чувствую, как каждая секунда утекает капля за каплей, словно вода из ладоней – никак не удержать, – он почти застонал. – Никак. Его, наверное, осталось уже так мало. Да. Господи, а я еще не успел… налюбиться тебя... и дочь... и внуков. В такие моменты паника накрывает с головой, просто до дрожи. – Я понимаю тебя, Джейми, – я ведь тоже страшно боялась потерять его… их всех. Прижавшись к твердой груди, я ощущала, как гулко бухает его сердце. – Согласна, тут есть от чего паниковать. – И... когда я думаю об этом... я... – он так отчетливо сглотнул, будто его горло перехватил железный обруч, – конечно, хотел бы умереть первым, чтобы не жить без тебя ни секунды. Я опять испуганно всхлипнула. – А я? А как же я, Джейми? – Да, вот такие малодушные мысли приходят ко мне, порой, Саксоночка. И я просто ненавижу себя за них, – он помолчал, стиснув меня так крепко, что мне трудно стало дышать. – Но... но еще я понимаю одну вещь... – я слышала, как воздух сипло клокочет, не находя выхода, в его груди, будто сдавленной тисками, – Если ты любишь меня так же, как я тебя, я представляю, КАК тебе будет тяжело. И поэтому... и поэтому... Боже, я не могу сказать это, – он тоже всхлипнул и сильно потер лоб пальцами. – Джейми? – Я... молюсь... о том, чтобы ты... когда настанет этот миг... нам расстаться... – Что? – Чтобы ты умерла первой, Клэр, – очень быстро, практически на одном дыхании проговорил он, словно боясь, что ему не хватит сил закончить. – Я не хочу, чтобы ты страдала без меня. – О!.. Спасибо, родной... – Да, вот так, – он решительно кивнул, – Наверное, ты скажешь, что я старый дурак? Я покачала головой, нежно поглаживая его по щеке. – Скажу, разумеется, не сомневайся... Ты самый беспробудно глупый дурак и идиот, какого я знаю... Он засмеялся с удовлетворением. – И ты права, несомненно. Но ты не думай, я, конечно, молюсь еще и о том, чтобы это случилось очень не скоро. Как можно попозже, Саксоночка. Думаю, у нас с тобой еще есть пара десятков лет, а? – довольно оптимистично заявил он, внезапно выплывая из своего душераздирающего настроения. Мы посидели некоторое время молча, заслуженно наслаждаясь этими минутами в объятьях друг друга, потом Джейми опять заговорил, будто размышляя вслух. – Как бы научится этому, девочка? Вся жизнь... она состоит из потерь, правда... мгновения уходят и никогда больше не вернутся. Никогда. Всё. Каждую секунду мы теряем... эту секунду, – он чуть насмешливо, но больше с горечью, хмыкнул, бережно сохраняя меня в объятьях. – Ничего больше не повторится снова, Саксоночка, ты понимаешь? И этого момента здесь, с тобой, больше не будет никогда. Как научится спокойно отпускать это? – Джейми, милый, не знаю, – у меня опять защемило в груди, – Может, просто не думать об этом. Жить себе и жить. – Но, ведь, на место ушедшему мигу приходит новый. Приходит что-то другое, Саксоночка. Не всегда радостное, но, наверняка, важное. А мы можем не заметить и так же точно потерять это навсегда. – Мы что-то теряем, а что-то находим... – осипшим голосом процитировала я, как можно более глубокомысленно, все еще тихонько всхлипывая. – Хочу научиться такому – принимать с радостью то, что мне дано, и уметь в полной мере наслаждаться этим, – просто сказал Джейми и, заправляя мокрую прядь мне за ухо, поцеловал меня в висок, – и смириться, что это дар, который у меня тут же и заберут. Поэтому хотел бы отпускать все это как-то безропотнее... – Аминь, – прошептала я, – надеюсь, Бог услышит нас. Потому что я тоже этого очень хочу. Мы еще посидели немного, прижавшись, отходя от переживаний этого безумного вечера и ночи, пока глаза мои не начали мучительно слипаться. Потом Джейми со вздохом изнеможения повалился на плед, подтягивая меня к себе в гнездышко и уютно укутывая нас другим краем одеяла. – Хотя... – услышала я за спиной его сонный голос, ехидно бормотавший мне прямо в ухо, – если ты настаиваешь... любимая, у этой Марины вполне себе даже аппетитная грудь... может, я все-таки расточительно недооценил такую удачную возможность? А-ай, Клэр! Я же пошутил. Зачем же так сразу локтем под ребра? О-о-о! Я сегодня уже сполна за все рассчитался, разве нет? У меня и так стойкое ощущение, будто с меня содрали всю кожу... И, вообще, – он, приподняв голову, не без усилий сосредоточив на мне теряющий ясность взгляд, – кто-то, помнится, обещал заботливо полечить мою ошпаренную задницу своими... колдовскими зельями. – Что ж, давай, поворачивайся кверху своим пострадавшим местом, мой храбрый солдат, – безудержно зевнув, я потянулась к корзинке, чтобы достать масло с алое и подорожником и превосходную противовоспалительную мазь собственного изготовления из тысячелистника и календулы. – Определенно, тебе очень повезло с женой. Как ни крути... У нее всегда найдется, чем смазать твои боевые раны. – Кто бы сомневался, Саксоночка… – невнятно пробормотал он заплетающимся языком и тут же уснул, едва донеся голову до подстилки.