***
Реанимационный отдел в городской больнице отличался своей мёртвой тишиной. Только, если прислушаться, писк аппаратов доходил до ушей. В палаты никого не пускают, можно понаблюдать за пациентами только через стекло. Парень, ступая тихим шагом по пустому коридору, соответствуя удушающе спокойной атмосфере, направляется к одному из них, чтобы посмотреть на искорёженное молодое тело и, быть может, мысленно пожалеть, хотя не стоит. Остановившись у белой рамки, он глубоко вздыхает и прикрывает глаза, собираясь, а после направляет взгляд на койку. Чонгук не сдерживается и накрывает ладонью губы, чтобы звуков лишних не издать. И пусть увидел мало, ведь всё практически в бинтах, но так страшно стало, и где-то в глубине души ему больно за этого человека. Насколько сильно нужно не любить жизнь, чтобы помочь сотворить судьбе с собой подобное. Заметив огорошенного парня у окна, врач закончил с капельницей и направился к двери, чтобы поговорить с близким, как ему показалось, человеком для пациента. Как-никак это первый, навестивший его за два дня, гость. — Здравствуйте, — поздоровался мужчина, протягивая руку. — Вам интересно, в каком состоянии сейчас находится пациент Ким? — Нет, — отрезал Чонгук твёрдо, сжимая кулаки. — Он жив, я вижу, больше меня ничего не интересует. — Он в коме, молодой человек, так что говорить о том, что он жив, смысла сейчас нет. Этот парень даже за жизнь не хочет бороться, так что шанс, что он проснётся, ужасно маленький. Чонгук голову опустил, не находя слов для продолжения разговора с врачом, и резко повернулся к выходу. Зачем он вообще поднялся на этот этаж? Он не хотел испытывать жалость к тому, кто чуть не угробил его девушку, но сейчас, чёрт подери, жалеет его. Тэхён не заслуживает этого. — Здравствуйте, я искренне рад, что сегодня появились люди, которые интересуются состоянием здоровья этого паренька, — снова заговорил врач, а Чонгук, кажется, только сейчас проснулся. Перед ним уже стояли двое мужчин и молодая девушка, держащая пакет с фруктами. — Как там наш сын? — а волнение-то в её голосе и глазах показушное. — Док, назови цену и лечи его уже нормально. Это мой единственный наследник. Чон в ужасе и с некой озлобленностью, взявшейся неизвестно откуда, уставился на парочку, сбежавшую из цирка, никак иначе, и подошёл вплотную к мужчине смело. Отец и мачеха Тэхёна вызывали только отвращение и гнев. — Блять, твой сын умирает уже год, а ты и носом не повёл! — процедил сквозь зубы он, довольно громко возмущаясь. — Ты хоть когда-нибудь косяк из его рук выдёргивал? Ты хоть когда-нибудь спрашивал, что происходит с ним? Да даже сейчас, видя, как он умирает, тебя заботит, кому передать наследство? Стань хотя бы в эти последние для него дни отцом, ублюдок. Пальцы, ухватившие воротник дорогой рубашки, ослабли, давая свободу раскрасневшемуся от похабности паренька мужчине. До Кима вряд ли дошёл смысл сказанного, его волновало только то, как он выглядел в глазах своей женщины и врача. Как этот щенок посмел его унизить? ТЫ-кать, да и ещё помять рубашку? — Ты хоть знаешь, кто я? — начал наступать мужчина, но вовремя был остановлен врачом. — Помните, где вы находитесь. — Я тебе с рук такое не спущу, — грозится Ким, чуть ли не слюной давясь. Глаза его краснющие от злости, но Чону все его угрозы — пустой звук. Он скоро сам всё поймёт, как только потеряет. Чонгук уходит, взглядом осуждающим прощаясь. Мерзкий тип с ужасным пофигизмом на то, что сын умирает через стену. И ему теперь даже хочется оправдать поступки Тэхёна полным безразличием отца к его жизни. У этого парня, правда, никого не было — он всегда был одинок. Остановившись на лестнице, парень старается привести дыхание и мысли в норму, но получается погано. Ему так жаль… так жаль. Не уехав бы, он не допустил бы этого. В этой больнице не лежало бы два человека. Чонгук не уберёг ни одного из них. Поорать бы, расколотить что-нибудь, остужая себя, но в руках только телефон, а на площадке образуется эхо. Вибрация в ладони — спасительный звонок. Входящий от отца Викки, который так волнителен. — Очнулась, спускайся.***
Пятки тонут в прогретом песке, солнце нещадно печёт в две чёрные головы, он и она, держась за руки, несутся навстречу волне, чтобы запомнить этот миг как можно надолго. Такие юные и такие беззаботные, но уже разбирающиеся в чувствах. Худощавый юноша держит крепко за руку девчонку в лёгком бежевом сарафане, смотрит и улыбается сквозь грусть от прощания. Это последние догонялки с морем, это последний раз, когда они так смотрят друг на друга. — Я ещё на бабочек хочу насмотреться, — она помладше и многого пока не понимает, потому и грусти особо в её глазах не прочесть. Ей жаль, что Гукки не поедет с ней в Манчестер, она скучать, конечно, будет, но как же круто повидать такой огромный город — Викки в предвкушении путешествия. Это интересно. Чонгук ведёт без колебания её в их самое любимое место, к тому самому орешнику — дому синих мотыльков. В последний раз она на них смотреть будет…в последний раз он на неё смотреть будет. Квин всегда восхищалась ими, пускай видела практически каждый день, и даже сейчас рот открывает, зачарованно взгляд всё выше поднимая — провожая их полёт. А Чон всё за ней наблюдает и грустью своей давится. Останься. Нет, невозможно. — У меня есть идея, — вдруг встрепенулась Викки, спуская с плеча свой школьный рюкзак. Покопавшись в нём и вытащив перманентный маркер, который украла в гараже отца, направилась к орешнику. — Что ты удумала? — парень озадаченно направился следом, пытаясь рассмотреть за её спиной, что она делает. «Вика+Гукки=лубовь» — маркером по самой толстой ветке безжизненного орешника. — Дурында, там «ю» должна быть, — Чонгук захохотал и тыкнул пальцем в её голову, но по-доброму, ведь смысл этого письма его порадовал. Такая очаровательная глупышка перед ним надувает губы и чешет свою голову, лукаво обижаясь, а паренёк вдруг взрослым себя почувствовал и впервые решился сделать нечто серьёзное. Он вплотную подошёл к ней, застенчиво кусая губу свою, борясь с собой, а она всё взгляды грозные бросала, а после наклонился и, зажмурившись, поцеловал Викки Квин, коснувшись её губ своими на секунды две. А она, бедняжка, красная, как спелый помидор, распахнула глаза и за щёки свои схватилась. — Ты мне на орешнике в чувствах призналась, а я вот такой тебе ответ придумал.***
Чонгук несётся со скоростью стрелы в палату этажом ниже, где наконец проснулась Викки. За её жизнь, как убедил врач, волноваться не стоило, так как девушка оказалась в автомобиле пристёгнутой и обошлась ушибами и небольшим сотрясением. Но видеть её в больничной койке без сознания было безумно тяжело. Парень ночевал здесь вместе с её отцом и глаз не спускал. Он так сильно злился, что в голове обдумывал, как отчитать за глупость, но стоило ему посмотреть в это лицо поцарапанное от осколков лобового стекла, как все ругательства относил к себе — Чон винил себя за то, что оставил. Ворвавшись в палату взбудораженным, брюнет остановился в паре метров от кровати и посмотрел на девушку, в чьих глазах была досада и некая вина. — Сегодня под вашу ответственность вы можете забрать её домой. Два часа сейчас ещё отлежаться, а послезавтра явиться на перевязку и осмотр, — заявила медсестра с добродушной улыбкой на лице, помечая что-то у себя на бумаге и покидая палату. — Вы можете ехать домой, я завезу вашу дочь, — обратился Чон к отцу Викки. — Не переживайте. Мужчина наклонился к девушке и поцеловал в лоб тепло, прощаясь на короткий срок, а после подошёл к парню и, кивнув, похлопал того по плечу. — Спасибо, что ты у неё есть, — напоследок искренне поблагодарил его мужчина и отправился следом за медсестрой. Викки и Чонгук наедине остались, но от этого совсем не легче. Парень молчит и смотрит на неё придирчиво, а ей оправдываться совсем не хочется, голова невыносимо раскалывается. Брюнет спокойно уселся на стул, ближе к ней, скрестив руки на груди, и отвел голову к окну. Помолчим. Ему тоже говорить не хотелось, и так понятно, что он от волнения за её жизнь мог сам оказаться в этой чёртовой больнице. Узнав от матери о случившимся, бросил всё и сорвался, как умалишённый, обратно. Ему было всё равно на возможное будущее, которое обещал тренер после увиденных результатов, плевать он хотел на это сотрудничество, ведь всё равно, как бы там ни было, Чонгук так сильно за эти дни соскучился по семье и Викки, что осознал — его место там, рядом с ними. Два часа они молчали, иногда соприкасаясь взглядами, два часа скучали друг по другу, боясь дотронуться. Квин винила себя, Чонгук винил себя. Только помогая девушке подняться, придерживая за талию, она дыхание на мгновение задержала и голову от него отвела, потому что вдруг заплакала. Он пахнет родным, тёплый — так сильно обнять его захотелось, но казалось, что она не имеет на это право сейчас. Он в машину её усадил бережно, а она всё кусала губы и слёзы тайно вытирала со щёк. Муторно, да так погано. Ехали под любимый закат, но без музыки, как обычно, что подводило к мысли, что Чонгук не нацелен примериться. Грустно и обидно. Девушка чувствовала холод. Да, она оборвала его будущее этой ситуацией. От неё только одни проблемы. Он грезил о большем, а Викки всё разрушила. Истерика подкатила к горлу, и девушка всхлипнула неосознанно громко. Всё вырвалось наружу вместе с её слезами. Чонгук съехал с дороги и остановился на грунтовой земле, спешно выбравшись из салона авто. Ему нужно проветриться и прийти в себя как минимум. Схватившись за голову, он прошёл несколько метров, переваривая всё за сегодняшний день. Тяжело. Квин долго не заставила себя ждать и тоже поспешила покинуть авто, прихрамывая на левую ногу, но подойти к нему не осмелилась. — Прости, — прокричала она ему в спину сквозь слёзы. — Я разрушила твою карьеру… Я не хотела так, Чонгук. Брюнет обернулся резко, ошеломлённо уставившись на неё. Она шутит? — Дура, — выплюнул он ядовито, направившись к ней. — Какая, к чёрту, карьера? Прижал беднягу к дверце, наконец давая себе волю высказаться. — А если бы на месте Тэхёна умирала бы сейчас ты? Господи, я напредставлял себе столько ужасного, что с ума чуть не сошёл! В голове совсем ничего не осталось, да? Какого чёрта ты пошла за ним? Какого, блять, чёрта, села в его машину? — впервые настолько злой, что венки на лице выступили. Он орёт, оглушая. — Он разбил стаканы в баре, я не знала, как его остановить, — дрожа. — Да пускай бы он там всё разнёс! Боже, — Чонгук рукой своей лицо протирает, пытаясь хоть немного остыть. — Глупая, глупая, глупая. Он так сильно волновался за неё. — Глупая, — повторила отчаянно его обзывательство девушка и отвела взгляд. Похолодало ещё на пару градусов такое чувство, то ли дрожь по другой причине к телу подошла. Квин поёжилась и обхватила свои плечи, затем попыталась выйти из его барьера, но парень не позволил. Так неожиданно обнял, уткнувшись носом в волосы, теплом своим делясь. Сцепились руки крепко на её спине, а дыхание размеренное словно убаюкивало. Они оба находят утешение и спокойствие в этом объятии. Оба до безумия соскучились. — Я злюсь так сильно на тебя, — прошептал он выдержано. — Гукки, — прикусив губу, решила она обратиться к нему так, как обращалась в сегодняшнем сне. Он тут же отстранился и растерянно посмотрел в её глаза. — Как ты меня назвала? — переспросил на всякий случай, головой качая. — Отвези меня к бабочкам, пожалуйста, пока ещё не стемнело. Просьба подвергла в лёгкий шок, потому он и не знал, как реагировать. Так странно. Всё же согласившись, машинально кивнув, но до сих пор недоумевая, Чонгук усадил Квин в авто и сам занял место водителя, а после завёлся и вырулил на дорогу. Ему приходилось только теряться в догадках и косо посматривать на девушку, что удивила его до выпученных глаз своим «Гукки». Она вспомнила? Нет, навряд ли, просто услышала от его матери, наверное, ведь она его тоже в детстве так называла. И зачем ей эти бабочки? Да ещё и сейчас? Ей бы домой отдохнуть. Но небольшой такой каприз Чонгук всё же выполнил, и сейчас неохотно перепрыгивает павшие ветки в лесу, да и ей помогает переступить, чтобы дойти до этого орешника. Солнце почти село, потому темновато становится, но упорство Викки Квин добраться к месту именно сегодня просто поражает. Что она там хочет найти? Это место из любимого превратилось в самое ненавистное для него и её. Ужасное видео с тошнотворным содержимым снято именно здесь, отчего мурашки неприятные по коже прошлись. — Такие пугливые, — прокомментировала она быстрое исчезновение мотыльков, стоило им приблизиться к орешнику на расстоянии метров пяти. — Вика, куда ты пошла? — не поспевая за рвущейся к орешнику девушкой, протянул брюнет устало. — Ты так сильно головой ударилась? Включив фонарик на своём телефоне, Квин молилась господу, чтобы то, что она увидела во сне, оказалось отрывком из прошлого. Навела на ветки орешника свет, недолго обводя в поиске, а после замерла и визгнула. — Ударилась? — взволнованно поторопился к ней Чон. Он не понимал, что она там вообще выискивает. Девушка выпрямилась и закрыла спиной находку, еле сдерживая своё ликование. — Ты помнишь, что ты сделал в день нашего с тобой прощания? — Это было так давно, — он улыбнулся и посмотрел на неё как на чудачку какую-то, которая странности толкает. Но Квин уверена, что он помнит, просто признаваться не хочет. — Говори, — потребовала дерзновенно. — Да господи, поцеловал тебя, дурочку такую. Чонгук быстро сдался и раскрылся, но почему-то не додумался, почему она привела его именно сюда для выяснения. Он, видимо, уже давно смирился с тем, что она его не помнит. — А ты помнишь, что сделала я на прощание? — прикусив щёку до боли и сморщив лоб, поинтересовалась девушка. Он думает. По спокойному выражению лица было сложно выяснить прогрессивность его дум, что даже злило немного. Не верится, что с такой хорошей памятью, как у этого парня, можно такое забыть. — Так, отойди, — попросил он вдруг деловито и, выхватив телефон из её рук, посветил на ветку мёртвого орешника. Нашёл. Наполовину вымыло дождями, но прозрачный текст ему понятен. «Вика+Гукки=лубовь». — Ты прав, я так сильно ударилась головой, что даже тебя вспомнила. Глупая, немного нелепая улыбка на её лице в ожидании его реакции. Он оторопел на мгновение, на пару секунд даже сомневаясь во всём происходящем, но быстро пришёл в себя и обернулся, чтобы на неё посмотреть сейчас. То, как сгрёб Чон волосы ладонью, зачёсывая назад и открывая свой лоб, у Викки вызвало тепло и некий трепет, ведь точно так же он делал в её сне — его привычка явно. — Может ещё раз стукнешься головой своей? — предложил он удивительно серьёзно и приблизился. — Вспомнишь, как сильно меня любила. Викки не сдержалась и фыркнула, поморщившись от последней фразы. — Я была ребёнком, какая любовь? Чонгук усмехнулся. Обманщица. Опустившись к её ногам и обхватив аккуратно чужую спину, он поднял девушку на руки, вынуждая удивлённо пискнуть. — Не хочу тебя ещё раз потерять в этом лесу, — прокомментировал он своё действие чувственно и быстро поцеловал. Она смутилась немного. Тогда — в годы юности, и сейчас. Тем более темнеет на глазах, а споткнуться и упасть и без того покалеченному телу он точно не даст. — Ты с ума по мне сходила, — глядя в горящие глаза той, заявил он бесстыдно. — А я сбегал и прятался от такой назойливой фанатки. Ох, терпеть тебя, конечно, было трудно. — Фу, какой же ты всё же противный. Отпусти, сама доковыляю. — Нет уж, терпи теперь ты меня! Викки притворно захныкала в его шею и только обняла крепче. — Что будет дальше? Ты уедешь? Конечно, уедет, как всегда хотел и мечтал. Глухая деревня, да и сам Скарборо ему не подходят — слишком хорош для этой локации. С такими мозгами и амбициями, Чонгук должен далеко пойти. Молчание парня подытоживает мысли Квин. — Ответь, — поторопила она его мягко, нетребовательно. — Я пойму. — А что дальше? — повторил он вопрос флегматично. — Выберу одно из предложенных хороших рабочих мест в Скарборо, буду работать и вас раздражать своим видом каждый день. — Не поняла, здесь? — Я не уеду, Вика. Наверное, только покинув вас на эти дни, я понял, что моё место здесь. Все эти мечты о жизни в большом городе мне теперь кажутся глупостью какой-то. Приоритеты расставлены правильно и не подлежат изменению. Его дом — это они. Его дом там, где кружат синие мотыльки, где ещё столько неоткрытых воспоминаний в голове, нежно припавший к его плечу. Их дом там, где они нашли себя и друг друга повстречали вновь. Их дом — Уитби — город синих мотыльков.