Чумной Петербург

He has nothing to lose — Hamilton. An american musical.

В комнате было темно, душно и почему-то сыро. Тяжелые шторы на окнах плотно задернуты, как и пологи кровати. Только тихое надсадное дыхание выдавало присутствие все еще живого человека. Барыня пробыла здесь уже четыре дня, ни разу не выйдя на божий свет, лишь изредка вставала и бродила по комнате — кое-где были разбросаны вещи, сдвинутые слабой рукой в поисках опоры. Данила вошел, щурясь и придерживая платок на месте. Придирчиво огляделся и кивнул мнущемуся на входе Олегу. Тот взял на себя роль помощника — нес полотенца, таз с водой и сумку с лекарствами. — Входи. Вещей касаться можешь, барыни — нет. — Почему так? — удивленно шепнул Олег, следуя за лекарем. — Не знаю, — честно признался тот. — Я уже не первый месяц встречаюсь с песчанкой — на вещах она быстро дохнет, в воде не живет. Только люди. Даниила, как выпускника медицинского, такие вещи сильно сбивали с толку. Болезнь не поддавалась объяснению. Во всяком случае, разумному. Даниил изучал болезни давно — еще до того, как получил поручение от ректора, интересовался различными недугами и их лечением. Правда, в отличие от коллег, его привлекала не только традиционная медицина, но и народная. Нетривиальные решения деревенщин и, что еще важнее, степняков порой спасали даже самых неизлечимых, и это зажигало в глазах Даниила огонь. Именно тогда он и познакомился с твирью. Полумифической траве придавали настолько сильное мистическое и спасительное значение, что тогда еще студент Данила нехотя проникся этим странным степным духом. И твирь действительно спасала. Его, его близких, совсем незнакомых ему людей… Данила пытался научиться ее собирать — но все шло насмарку, строптивая трава не давалась в руки — там, где только что прошел он сам, ее спокойно собирали степняки. И вот, сейчас, столкнувшись с противником, который оказался ни одному сведущему человеку не по зубам, Данила был откровенно растерян, и надеялся лишь на знания степи. Существование Олега — который, по его собственным словам, не степняк, но при этом дружен с твирью как с простой полынью, который, вопреки всем напастям, выглядит здоровее быка — только подстегнуло уверенность Даниила. — Не иначе проклятье, — выдохнул Олег, ширя глаза. — Не говори глупостей, — Данила нетерпеливо цыкнул. — Любая напасть может быть объяснена с точки зрения науки, — он примолк, уставившись в одну точку. — Почти любая. Под твириновым дурманом ему казалось, будто кровать дышит. Не больная, что лежала за занавесью, а само пространство, как огромное агонизирующее сердце. И вокруг, в каждый угол, к окнам и дверям, от кровати расползались темные лозы. Лекарь тряхнул головой, осторожно приблизился к кровати, какое-то время не решаясь одернуть полог. — Я думал, барин будет здесь… Так странно, — пробормотал Олег, чуть повысив голос. Тут же раздался хриплый, тихий женский шепот: — Здесь есть кто-то?.. Кто-нибудь… Данила отодвинул грубую ткань, и его взору предстала больная. Это была женщина, еще совсем не старая, но изуродованная болезнью, отчего ее возраст было понять крайне сложно. Иссохшая, желтая кожа обтягивала тело, изнуренное отсутствием пищи, отчего женщина была больше похожа на бродячий скелет, чем на человека. Волосы были грязны и спутаны, глаза налились кровью. Женщина была закутана в простынь, от постоянного использования приобретшую такой же желтушный оттенок, что и хозяйка, и шаль. Смотрела на вошедших из-под полуприкрытых век и кривила бесцветные губы от боли. — Боже милостивый… — тихо произнес Олег, получив за это от лекаря несильный удар ладонью по груди. — Зачем вы сюда пришли?.. — произнесла барыня, силясь встать. Данила склонился над ней, мягким движением заставив лечь обратно. — Не надо… Не надо… — Мы здесь, чтобы вам помочь, — спокойно сказал Даниил, взявшись за распутывание простыни. — Помощь?.. Да… Да… Помощь… — женщина слабо улыбнулась и прикрыла глаза, не пытаясь помешать мужчине. — Где мой милый?.. — Он… он скоро придет, — неуверенно ответил Олег, наблюдая за уверенными действиями лекаря. Сильные изменения в барыне выбили его из колеи — это было жутко, страшно, но взгляда отвести он не мог. Ни уйти, ни помочь. Барыня повернула к нему голову, рассеянно улыбаясь и напрочь игнорируя существование Даниила. — Олежа… — протяжно выдохнула она. — Я так рада тебя видеть… — Я… Я тоже, — неуверенно ответил Олег и быстро замолк, однако немедленно поймал на себя взгляд Данилы: — Говори с ней, не молчи, — шепотом приказал тот и вернулся к осмотру. Он внимательно изучал больную, брал ее за руки и отворачивал края одежды, хотя подробный осмотр вряд ли был теперь ему нужен. Только подтвердились страшные догадки. Болезнь близилась к своему апогею — крупные вены, и без того прежде хорошо видимые на тонкой женской коже, приобрели совсем уж четкие очертания, потемнели и вспухли, будто грозясь порвать свою собственную оболочку. Ниточки сосудов опутывали ладони, запястья, плечи, шею, скулы, еще чуть-чуть — и станет простым глазом видно пульсацию крови в них. От вида умирающего человека мутило, пусть Даниил далеко не в первый раз видел больных и покойников. — А я, вот… Лекаря привел, — тихо продолжил Олег, не решаясь более смотреть на барыню. — Помощь. — Спасибо… — тихо пробормотала женщина, закашлялась, на мгновение затихла. — Ты молодец… — Давай сюда воду, — меж тем распорядился Даниил. — Все будет хорошо… Вам обязательно помогут… — поспешил заверить Олег, ставя на крепкий табурет таз с водой. Данила усмехнулся. Ему бы такую светлую веру во спасение, как у этого крестьянина. Поспешно, будто в погоне за незримо ускользающим временем, лекарь начал растирать больную, прежде бросив в воду немного своей чудесной травы. Жаль, конечно, расставаться с таким богатством, да авось вместо денег можно будет попросить набрать твири побольше. Уж в Столице она наверняка понадобится. Привередливая трава росла в местах особых, пряталась от людей, плутовка. И в окрестностях столь людного города наверняка не водилась. Больная вздрогнула от прикосновения прохладной влажной ткани. Желтушного цвета кожа покрылась мелкими мурашками. Олег попытался было придержать женщину, чтобы та не начала вырываться, но Данила резко рявкнул: — Даже не думай! — Пускай… Пускай он прикоснется… Отчего же нельзя? — с беспокойством спросила барыня, испуганно глядя на лекаря. — Нельзя. И все тут, — нехотя отмахнулся он, продолжая протирать тело женщины водой пополам с твирью. Не по человечески это было — говорить больной, что жить ей осталось не более суток. Поздно. Бессмысленно все это. Не бьется в агонии, не страдает — и на том спасибо. Хоть не перепугала весь двор. Пускай уж верит в последние часы, что будет все в порядке. Да и крестьяне их люди, видно, хорошие, незачем им так заранее скорбеть. Пускай уж тихо уйдет, а там… А там уже и беда не его. Отправится в Петербург. Может быть там — с техникой и деньгами государственными — сможет найти достаточно действенное средство на основе твири, раз уж травка эта чуму отгоняет. Да и с самим Олегом поговорить Данила был не против. Это же надо, в таком месте, где чума, кажись, должна была придти в первую очередь, целый двор жил так долго без беды! И присутствие человека, к которому твирь в руки идет, который еще и по-степному понимает… Без сомнения было в этом что-то общее. Барыня унялась. Дергаться перестала. Будто поняла, что бессмысленны все ее надежды. Лишь лежала и смотрела куда-то вверх — под полог кровати, где ножом были вырезаны символы на деревянных опорах. На второй день болезни их вырезала нянька. Все твердила, что они защитят. Помогут. Что-то про миры говорила. Про Явь и Навь. Глупости. Барыня никогда в эти сказки не верила. Был для нее один свет: у Господа Бога. А остальное — ересь. Но разве старуху переубедишь? Символы эти рассыпались по балкам, опорам. Сплетались в чудные узоры. Убаюкивали. И влажная ткань казалась уже не такой холодной. Лекарь снял с пояса флягу, осторожно помог женщине приподняться. Губ коснулась чуть пряная на вкус жидкость. Она не казалась горячей, но обжигала язык и горло тем, что крепка. Барыня закашлялась. — Это нужно выпить, — строго замечает Данила, заставляя пить еще. Настойки твири никогда не отличались приятным вкусом для тех, кто к ним не привык. Ну, а для людей, доселе не пивших алкоголя, так и вовсе похожи на тошнотворное варево. И это не зависело ни от способа варки, ни от добавляемых ингредиентов. Даня свой отвар на твири варил с соками моркови и редьки. Дрянь выходила крепкой и очень горькой. Капли отвратительного пойла скользили по подбородку барыни. У нее уже не было сил пить. Хотелось оттолкнуть врачевателя, но руки будто кандалами сковало. Наконец, пытка закончилась. Пойло закончилось. Ан нет. Это просто сам Данила убрал флягу. Начал крепко укутывать женщину в одеяло, пока не осталась на воздухе одна голова. Барыня проваливалась в сон. Резьба на кровати нагоняла покой пополам с легкой тоской. Глаза женщины закрылись. — Идем, — тихо повелел Данила Олегу, поманив следом за собой. На улицу они вышли молча. Лекарь куда больше оглядывал дом мимоходом. И везде — черная зараза. Действие дурмана спадало. Нити чумы казались блеклее, но их присутствие ощущалось всем нутром. Во дворе Данила стянул с себя перчатки, платок и отшвырнул их в сторону, коротко бросив: — Сжечь. Немедленно. — Что с барыней будет? — тихо спросил Олег. — Если повезет, умрет безболезненно, как умирала. Если нет, начнет агонизировать. Но все равно умрет, — отозвался лекарь. — Говорил же тебе, упрямец… Гиблое это дело… Не помочь ей. — Но ведь вы дали ей лекарство! — возмутился крестьянин. — А что толку? — тон мужчины остался таким же ровным и безразличным. — Только страдания облегчил. И то не факт. Хоронить так в этом саване и будете… Ни в коем случае не разворачивать. И не касаться ее… Ведун вышел за ворота. Оперся спиной на опору. Перед глазами — сколько хватало взгляда — расстилалось поле в золотом убранстве. Спокойный ветерок касался колосков пшеницы, мягко перебирая их. Будто заботливый родитель осторожно ласкает волосы своего задремавшего чада. Тихий гул напоминал колыбельную, неспешно текущую в воздухе. Осень неспешно убаюкивала природу. Как хотелось, чтобы эта осенняя колыбельная была лишь преддверием нового пробуждения! Мечталось, что после зимы вновь наступит весна. И поля эти проснутся. И вновь песни крестьян за посевной наполнят теплый воздух. Но куда больше Данила видел, как весна этим полям принесет подходящие вплотную кладбища с колокольчиками над могилами. Вместо крестьян, полных жизни и задора, в поля выйдут скорбящие, считающие и свои дни до кончины. Их задорная песнь сменится заупокойным воем, что протянется на многие версты, вещая о трагедии, дошедшей до мирных земель. Медленно действие твири исчезало. Совсем трудно стало разглядывать черные нити заразы. Дышать стало легче. Данила закрыл глаза, медленно опускаясь вниз — на землю. Яркий свет солнца пробивался сквозь веки. Или это сияние пшеницы отпечаталось на зрачке?.. Данила зажмурился сильнее. Думать не хотелось. Жить не хотелось тоже. На мгновение ему показалось, будто он снова за партой своего родного лектория, и вовсе не на земле возле богом забытого поместья где-то в глуши, потерявшись по дороге в Столицу. И заведующий кафедры смотрит на него привычно, с укором, за то что заснул посреди Лекции. Именно так, с большой буквы. Занятие очень важное, Данила и сам полночи готовился к нему, да только усталость взяла свое. — Даниил, Даниил, — недовольно цокает языком немолодой профессор. Данила отводит взгляд. — Лаврентий Федорович, не серчайте… — Даниил, Даниил, — повторяет старик. Даниле кажется, что его тянет куда-то, будто он опрокинулся в смолу и никак не может оттуда выбраться. Над головой проносится черная птица, заливисто каркающая о приближении Последнего Дня. Данила запрокидывает голову. — …Даниил, проснитесь! Рыжий лекарь тряхнул головой и распахнул глаза. Приснилось. До родного университета много верст, до Столицы — и того больше, а он все еще на сырой земле старого поместья. Данила поднял голову — над ним склонился обеспокоенный Олег. — Вы в порядке? — осторожно спросил он. — Устал, — сухо произнес лекарь, силясь подняться. Получилось раза со второго, и то, не без помощи крестьянина. — Вы, это… Осторожнее, ойгор, — негромко ответил Олег. — Мало нам чумы, так, а если вы захвораете еще чем — не видать вам Столицы, — у него даже немного грозный вид, хотя отчитывать господ крестьянин явно не привык. — Да будет тебе, — Данила отмахнулся. — Что-то случилось? Почему пришел? — Так это… Получить указания иные али помощь предложить, — Олег неуверенно пожал плечами. — Да и… Заплатить вам надо, как-никак, согласились, помогли… Матушка пошла барина искать — он заплатит… — Ничем я вам не помог, ты и сам понимаешь, — Данила вздохнул, отводя взгляд. Он ведь, действительно, не смог никого спасти. Сейчас — нет. Может, когда-нибудь… — Впрочем, — он снова взглянул на Олега. — Есть у меня одна просьба. Внимательный взгляд лекаря вдумчиво скользнул по крестьянину. Данила будто сомневался в том, что выполнить его просьбу действительно будет по силам Олегу. — Какая? — мужчина чуть насторожился. — Денег мне не нужно, — тут же предупредил лекарь. — На дорогу да еду хватает. Лучше набери мне твири. Сколько получится. Она для меня ценна, ты даже не представляешь, насколько. Олег криво улыбнулся. — Это я могу. Это несложно. Ее тут много, — и от сердца будто отлегло. Не знал он, смог бы расплатиться другой ценой али нет. — Вот и славно, — Данила кивнул. *** Получив в уплату помощи твирь, лекарь собирал нехитрый свой багаж. С собой у него был один чемодан, коему на вид исполнилось лет триста. В нем чистая одежда: пара рубах да под низ что надеть. Между вещами Данила заботливо укладывал драгоценную траву. Олег в дорогу лекарю собирал кое-какие угощения, чтобы тому не все по придорожным трактирам постными щами сытиться. Как раз в это время к ним вбежала старая нянька. — Олежа! Барин! Барин пропал! — будто испуганно крикнула женщина. Крестьянин изменился в лице. — Как? Когда? Вы все проверили? — Все, все! — закивала бабка. — И комнаты, и на кухне, и в саду! Нигде нет! — Скорее всего, он пропал еще до нас, — рассудил Данила, мало реагируя на происходящее, и Олег обернулся к нему с непониманием на лице. — Помнишь, мы думали, он будет у больной, но его там к нашему приходу не было? Олег кивнул в ответ. — Готов поспорить на что угодно, что он подхватил песчанку от жены, и, когда ты уехал за мной, поехал крышей. Побушевал малость и дал деру, — лекарь усмехнулся себе под нос, укладывая пучок травы поверх белой ткани. — Наш барин? — Олег покачал головой. — Да ни за что! — Болезнь и не такое с людьми делает, — собеседник его поджал губы. — Я, к несчастью, знаю, о чем говорю. — Я пойду его искать, — произнес кулинар. — Может, не все проверили. Не мог же он просто так сквозь землю провалиться. Да и лошади вроде бы все на месте были… — Ты не проверял и знать наверняка не можешь, — возразил Даниил. Олег только отмахнулся нетерпеливо и двинулся в дом. Сразу стало заметно, до чего новость оказалась для него внезапной — он словно стал в несколько раз живее и собраннее. — И вот еще что! — Данила окликнул Олега уже у дверей. — Если барин с кем общался тесно, касался кого — изолировать немедленно.