They’ll tell the story of tonight — Hamilton. An american musical.
Давным-давно, когда руки улус, народа людей, еще не посягнули на священную чол, степь куртов, жил среди своих собратьев храбрый Тюрег. Он был хороший и добрый агаш — так степняки называют одного из своих, никогда не смешивая понятия курт и агаш — степняки и степняк, так же как не смешивают они понятия улус и кижи — людей и человека. Все у Тюрега было хорошо — добрая мать и добрый отец, степь была к нему добра и щедра, одаривая твирью и савьюром когда бы юноше того ни захотелось. Одно было печально для него — был он одинок. Ни одна из его славных соседок не привлекала его, и из иных деревень он не нашел ни одной достойной девушки для себя. И чем дальше так продолжалось, тем грустнее был Тюрег. Не мог он сойтись ни с кем. Движимый горькой мыслью, он отправился далеко в глубины чол, надеясь найти хотя бы там себе возлюбленную. Так долго пролегал его путь, что однажды увидел он вдалеке границу степи, где она соединялась в причудливом танце с торбак, землей. Много слышал от отца Тюрег об этой границе. Запрещали старшие приближаться к земле, ибо злые улус не желали добра куртам. Но любопытство победило в нем осторожность, и он приблизился к границе торбак. Там — на чужой земле, увидел он деву, красы которой было не сыскать во всей Яви. Должно быть, она могла сравниться с черноокой Карой по своей красоте и танцу. Разные сказатели по-разному зовут эту девушку — Санаа, потому что она была легка, словно мимолетная мысль, или Сания, ибо то имя улус, значащее «Сияющая», но мне по душе имя Сюн, ибо девушка была прекрасна не только лицом своим, но и душой. Полюбил Тюрег эту девушку. И так случилось, что Сюн тоже полюбила его, лишь увидев однажды. Счастливы они были в этой любви, ибо более никого не представляли подле себя. Но союз между агашем и кижи был немыслим, ибо никак их народы не соединялись и, больше того, отказывались мириться друг с другом. Отец девушки разгневался, ибо была его дочь уготована сильному и могучему Маасу. Настолько он был зол, что сказал ей: — Более я не твой отец, и не моли меня о милости и доброте. Иди сама, куда хочешь, и пусть с тобой сделают, что хотят. А Маас, желающий себе Сюн не для семьи, но для похоти, забрал свою невесту в свой дом, а Тюрега вызвал на бой на своей земле. Не было у юноши выбора, ибо полюбил он Сюн больше жизни, но и боялся он, ибо не мог получить поддержку родной чол, оставаясь в границах торбак. Крепко бились Маас и Тюрег. Они бились день, и ночь, и еще один день, пока Маас не выбил Тюрегу левый глаз и выкинул его в воду, и там, где он упал, образовался остров Кос. Тогда рухнул храбрый юноша на колени, и воскликнул Маас: — Сдайся сейчас, степняк и, возможно, отпущу я тебя, одинокого, в родную степь с миром. Если же нет, то умри. Понимая, что сдаться — значит потерять любимую Сюн, Тюрег взмолился: — Родная чол, справедливая чол, помоги мне победить того, кто не желает в мире любви! Услышала его всемогущая чол. Когда-то давно она любила торбак, и потому была между ними крепкая невидимая связь, сквозь корни и воздух, и потому же она была милосердна к чувствам Тюрега. Ощутил тогда юноша, как силы поднимаются к нему сквозь неродную землю, и встал на ноги, вновь бросившись в бой. Продолжилась битва Мааса и Тюрега, но в этот раз одолел своего противника юноша — уронил он Мааса на землю, и торбак приняла его. После битвы забрал Сюн юноша с собой, и они решили вернуться в его дом, ибо надеялись, что родители его будут добры, ведь происходили они из мирных куртов. Даже несмотря на потерянный глаз, девушка все равно любила Тюрега, и был он за это ей благодарен. Однако без одного глаза не мог он точно найти обратную дорогу. Долго плутали влюбленные по степи, теряясь средь зарослей твири, и никак не могли найти ни одного агаша. Отчаявшись, взмолился Тюрег во второй раз: — Родная чол, справедливая чол, укажи нам верный путь к родному дому, чтобы не пришлось нам остаться на съедение воронов! Услышала его чол и в этот раз, и подарила влюбленным незарастающую дорогу сквозь траву и твирь. С тех пор ни одна добрая тропинка не зарастала травой, как-то было ранее, и если вам встретится среди безлюдных полей тропа, знайте — это тропа, дарованная самой чол. Быстро нашли тогда влюбленные родной дом Тюрега и поспешили, радостные, к нему. Но ошиблись они, решив, что будут родители милостивы к их чувствам. Разгневались родители на такой выбор, и отец юноши, яростный Бычак, отбросив своего сына в сторону, вспорол Сюн живот, подарив ее кишки и легкие чол. А чтобы не смог больше Тюрег увидеть ни одной красавицы из улус, выколол ему правый глаз, а на том месте, где он упал, образовалась прекрасная сопка Кестер, что имеет кратер с белыми стенками и ярко-голубой водой и где покоятся чудные взгляду камни. Но разозлилась всемогущая чол на Бычака и его жену, что не приняли они влюбленных детей в свой дом, и что подарил Бычак ей такой ужасный подарок, и забрала их в свои объятия, не оставив после них ни следа. Вне себя от горя был Тюрег. Слезы боли и потери лились из его пустых глазниц. Наощупь нашел он тело Сюн и обнял его со всей любовью, что была в его сердце, и тогда взмолился он чол в третий раз: — Родная чол, справедливая чол, забери меня себе, ибо не смогу я без своей прекрасной Сюн! И чол услышала его. Любила она храброго юношу и не смогла ему отказать и в этот раз. Обвила она влюбленных крепко-крепко, и превратила их в прекрасные ветвистые деревья, что имели разные корни, но сплетались стволами и ветвями в причудливом танце. И с тех пор все девы куртов стали походить немного на Сюн, и стали танцевать столь же прекрасные танцы для чол. Говорят, что до сих пор где-то стоят эти причудливые два-дерева-в-одном, поражая и куртов, и улус своим видом и немыслимой в иной природе красотой, но найти их никому из живых еще не удавалось.***
— … С этих самых пор степные невесты на явных похожи более, чем на навных. Команда баркаса «Его Величество Случай» в количестве пяти человек остановилась на ночлег в безвестной деревушке, стоящей на берегу по пути следования их судна. Деревня эта состояла буквально из нескольких домов и жила, в основном, за счет хозяйства да таких вот путешественников, сплавляющихся вниз по реке. Команду приняла в маленьком местном трактире радушная чета степняков. Сергей, не выезжавший прежде за пределы Екатеринбурга, был удивлен, впервые вживую встретив степных, да еще и уживающихся бок о бок с людьми. По рассказам однокурсников, обычно подобное казалось чем-то исключительным. Во всяком случае, ни в одном из хоть сколько-нибудь крупных городов степняки не жили и не работали на равных правах. Зато в деревнях вроде этой — пожалуйста. Поводом для долгого рассказа Димы стало то, что Сергей проводил, казалось бы, невинным взглядом молодую девушку, что предложила команде домашней похлебки. «Не заглядывайся на нее особо, — предупредил он, — это тебе не какая-нибудь деревенская девка, это степная невеста.» Разумеется, Сергей его не понял, поскольку во всех этих тонких терминах был не силен. В ответ, под одобрительный взгляд капитана Алексея и тяжкий вздох Марина, Дима завел свою шарманку. — Да я и… Не думал ничего, — смущенно заявил Сергей после рассказа. — То-то же, — Дима улыбнулся. — Они красивые, конечно, но совсем иного склада. — Но ведь… — Сергей вдруг поднял удивленный взгляд. — В твоей истории степняк и человек друг друга полюбили. — Ну и куда это их привело? Молодой доктор не нашелся, что ответить. Капитан, весело хмыкнул, поблагодарил хозяев за вкусный ужин, а сам вышел на улицу, подставить, по его собственным словам, свою тушку под задержавшийся апрельский морозец. — Смурно выглядишь, капитан, — заметил вышедший следом боцман. Он был спокоен, немного весел. Подобные остановки ему, в сравнении с капитаном, доставляли некоторое мирное удовольствие. Природа маленьких прибрежных деревенек, похожих одну на другую, дарила ощущение дома в каждом месте. Марин давно прекратил их различать по названиям. Церковь на пригорке, кладбище под ним, одна улица, десяток домов, пристань, трактир и кривенький сарай с динамо-машиной, приводимой в движение водяным колесом, чтобы получать электричество. И все же было в таких местах особенное очарование. С середины весны деревушки утопали в зелени и ранних цветах, наполняясь невероятным букетом ароматов. Обильное цветение сопровождалось песнями крестьян на полях. Они засевали пшеницу, восхваляя природу для обильного урожая. И каждый раз Марин изумлялся, насколько чудна культура этих людей. Около православного храма восхваляли они языческую веру. — Мысли всякие, — кивнул Алексей, неотрывно вглядываясь в лунную дорогу на воде. — Неспокойно. Власть в столице поменялась, досмотры всякие… Вроде ничего запрещенного не везем. И здоровы все, как кони… А беспокойство никуда не девается. — Наше дело небольшое, — с некоторым задором заметил боцман. — Выгрузимся в порту, получим у перекупщика деньги и домой. Если так переживаешь, можем и на берег не сходить. — А доктор? Мы обещали его доставить в город… Они задумчиво замолкли. Доставить Стрельникова в город не являлось ключевой целью путешествия, но раз уж получили деньги и кое-какую помощь, требовалось исполнить обещание. Конечно, мастером судоходства доктор не был, но все же чем мог, старательно помогал. И это в некотором роде облегчало жизнь команды. — Доберемся до Перми, там пересядем с грузом и доктором на баржу Сокола, — наконец, решил капитан. — В Петрограде передадим груз, возьмем деньги, а Сокол, пока будет оформлять свои декларации, поможет пассажиру пройти досмотр. С этими словами Алексей направился к воде. Хотелось привести в порядок мысли. Не смотря на принятое решение, он сомневался в том, что вообще необходимо направляться в Петроград. Повернуть на юг? В Астрахани есть возможность сбыть пушнину. На вырученные деньги снять средних размеров баржу, все лето возить по низовьям Волги фрукты. А ближе к осени поворачивать обратно. С другой стороны: что все-таки делать с доктором? Пересадить его на баржу Сокола одного? А если купец откажется брать пассажира? Он, конечно, приятный и дружелюбный человек, но прибыль ставит не на последнее место. А что взять со студента? Нет. На вкус Алексея глупых размышлений уже хватало предостаточно. К тому же, этак можно всю ночь голову ломать. За несколько дней пути на баркасе толком спать не удавалось, а тут еще различные глупые размышления никак не дают спокойно отправиться на ночлег. Пускай кровать без сомнения кишела клопами, а в ночном воздухе уже слышался мерзкий писк комаров, сон оставался неотъемлемой необходимостью.***
Удивительно прекрасно спится после длительной, тяжелой работы. Сергей в полной мере ощутил радость сна только проснувшись в кровати после нескольких ночей сна под покачивание баркаса на речных волнах. Однако студент толком не успел открыть глаза, как в дверь постучались: — В… войдите! — крикнул он, накидывая на плечи льняную рубаху. В комнату вошла степнячка. Та самая, что вчера разносила еду. Со скорбным видом подошла ближе к студенту: — Сережа, не надо… — О чем вы? — юноша растерялся, не в силах припомнить, когда называл свое имя. — Возвращайся домой… Худо будет… Она оказалась совсем рядом. Красивое, но омраченное скорбью лицо ее оказалось совсем рядом. Она взяла Сергея за руку, поднимая выше, предлагая ему взглянуть. Юноша резко отшатнулся. Мертвенно-белая, изъеденная гнилью собственная рука показалась отдельным организмом. — Не надо… Не делай… Степнячка сделала шаг назад. Теперь перед ним стояла высокая женщина в белых одеждах. Белые волосы и лицо. Белые глаза и губы. Она смиренно смотрела на доктора, повторяя лишь две фразы: «Не надо. Не делай». И становилось так холодно, будто вновь наступила глубокая зима. Сергей стоял босиком на снежной подушке. Ледяной ветер пробирал до костей, заставляя обхватить себя руками. Хоть немного согреться. — О чем ты? Постой! — закричал он удаляющейся фигуре. — Она не остановится… Не станет отвечать… — над ухом зазвучал чужой голос. Медик резко обернулся. Лишь линзы мелькнули перед его лицом.***
— Как спалось, соня? — весело поинтересовался Женя, встретив утром Сергея перед баркасом. Димка все еще о чем-то болтал с местными, капитан расплачивался за ночлег и еду, Марин наслаждался прохладной водичкой, полоская в ней босые ноги, а юнга маялся бездельем. От того и был рад встретить их случайного попутчика. — Ужасно, — Сергей покачал головой. — Сон снился странный… Про лед… Еще там была женщина. Вроде работницы из таверны, а потом и не она вовсе… И голос… Странный такой голос… — А! Не обращай внимания! — Евгений махнул рукой. — Я вообще полагаю тут, что степняки эти во всю еду свою траву мешают. Вот и снится с непривычки тебе всякое. Он чуть задумался, глядя на совсем уж растерянный вид доктора. — Но если станет легче — поговори с Димкой. Он обожает… Подобное… Сергей кивнул. От возможности поговорить с кем-нибудь о своем сне настроение немного улучшилось. И солнышко приятно пригревало, заставляя забыть об ужасном морозе, сковавшем ночью. Впрочем, к чему удивляться? Весна в этих местах непостоянная — днем тепло, а ночью может и снег пойти. Вероятно, стоило еще вечером спросить о втором одеяле. Тогда мороз не вызвал бы таких сновидений. К моменту, как капитан объявил об отплытии, Стрельников полностью убедил себя, что сон — лишь следствие ночного мороза и впечатления о рассказе Дмитрия о происхождении Степных Невест. Да и другой интерес появился. И про него спрашивать было как-то менее странно. А потому ничуть не смутило. — Мне так и не дает покоя, откуда ты узнал легенду о степнячках? — задал Сергей вопрос Диме, когда они поднимались на борт. В самом деле, немногие могли похвастаться хоть каким-то знанием о степняках. А он рассказывал так уверенно, будто знал наизусть. Обычно степняками так никто не интересовался. Одни ненавидели до презрения, а другие… Ну есть и есть. Работают, много не требуют — и ладно, черт с ними. А в отношении старшего помощника… Будто он и сам из степняков — так уверенно рассказывал. Да еще и слова их пояснял. — Я из мелкого городка. По одну сторону Волга, по другую степь. У нас многие, кто хотят легко деньги поднять, берут на работу степняков. Мужчины их мало говорят, а вот девки болтливые. Когда я мелким был, нас сдавали няньке, она из степнячек была. И на дневной сон каждый день новую историю рассказывала, — рассказал старший помощник, поднимаясь к штурвалу. — Слушай, — Сергей начал чуть менее уверенно, боялся показаться навязчивым. — А откуда вообще степняки явились? Наверное, про это тоже какая-нибудь легенда есть. — О да, — Дима улыбнулся, воротнув штурвал от берега. — И, знаешь ли, даже не одна. Хочешь? Расскажу. Доктор, в глазах которого загорелся неподдельный интерес к новым знаниям, с готовностью кивнул. — Ну слушай, пока Леха не загрузил. Дима прокашлялся, сбивая сонливую охриплость, медленно вывел баркас к середине реки, где каменистое дно не угрожало расцарапать корпус «Его Величества Случая», закурил. Лучи утреннего прохладного солнца выглянули из-за отвесной скалы, касаясь судна и его экипажа. Подставив свету лицо, чуть сощурившись, парень начал рассказ. — Давным-давно, когда сущее было еще молодо, что твириновый побег, далеким Миром-За-Гранью правили три сестры. Одна, черноокая Кара, владела силами двигать бесконечную реку событий. Вторая, белощекая Апагаш, плела нить дум и чаяний. Третья, алорукая Кызыл, держала ось дум и действий. Лицо Сергея на миг омрачилось, хотя он и не подал виду. Отчего-то ему вспомнился сегодняшний сон. — Но случилось однажды неведомое, — продолжил тем временем Дима, не заметив изменений в настроении своего слушателя. — Полюбила черноокая Кара великого Тера, что был хранителем Тверди и носил свет и тьму в полах своего одеяния. Кара отринула своих сестер и свое значение и поклонилась возлюбленному. Рассказчик отвлекся ненадолго, чтобы баркас не повело в сторону, пока он совсем не забыл, что он, вообще-то, за штурвалом. — Кара подарила Теру свою кан — так у степняков зовется кровь — которая превратилась в воду. И чач — то есть волосы — что стали древесными побегами. И от союза двух великих пошли степные курты. Сергей слабо улыбнулся. История показалась ему излишне короткой и простой — вот были два «бога», вот они полюбили друг друга, и от них появились степняки. И что, степняки теперь сплошь полубоги? Но, как выяснилось, Дима вовсе не закончил — просто отвлекся на папиросу. — Но союз этот был запретный, — пояснил он. — Нельзя было Каре покидать свой дом, потому что телом и духом своим она питала могучую силу Мира-За-Гранью. Чахли и умирали без нее Кызыл и Апагаш, а без них и Кара тосковала. А еще были улус, родные дети Земли, и они не могли принять куртов и были против этого союза. Улус, это, значится, мы. Лицо молодого доктора озарилось пониманием. Он почему-то явно представил себе своего ректора, который с изрядной долей негодования заявлял, мол, степная медицина — худшее, что может использовать настоящий доктор в лечении своего больного. Потому что эти степняки «никогда из своих хибар не вылезали и настоящего света не видели». Вот уж кто точно форменный улус. — Так вот, — Дима выдохнул дым перед собой и затушил папиросу. — Кара поняла, что разорваться у нее не получится, и взмолилась Теру. «Забери, мол, тело мое, но суть верни в дом, ибо родные мои не смогут без сути моей так же, как ты не сможешь без тела», — он коротко усмехнулся. — Не удивляйся, даже в легендах проскальзывают убеждения, что мужикам от женщины только одно и надо. В общем, Тер нехотя согласился, и превратил тело Кары в чол — бескрайнюю степь, где могли бы жить ее дети, курты, в мире. А сам он, не терпя расставания с сутью любимой, стал торбак, землей, на которой остались жить улус. Тер обнял тело Кары крепко-крепко, и так они заснули, укрытые ветром и омываемые кан. Он остановился, тем самым знаменуя окончание легенды. Сергей открыл рот: — А что за Мир-за-Гранью? Это что же, Навь? — Почти так, — Дима улыбнулся. — Навь — это загранник без правителя, после разделения сущности Кары он на долгое время превратился в огромную черную сущность, в которой одним скопом существовали и сестры Кары, и все навные, и, наверное, даже древние явные. Ну, а Явь, это, соответственно, Твердь без правителя. Просто шарик, как в учебнике, болтающийся где-то там, — он неожиданно добавил, усмехнувшись. — На научную точность всех этих легенд я, понятное дело, не претендую. — Да я и не собирался… — молодой доктор смутился. — Не переживай так, — хохотнул Дима. — Это я так. К слову. Еще историю?.. Солнце медленно поднималось к зениту. Баркас «Его Величество Случай» продолжал свой ход.