Чумной Петербург

But damn, it’s getting dark, so let me spell out the name —Hamilton. An american musical.

Степь. Мистическое место, не принадлежащее миру Явному или Навному, существовало по особым законам, в коих иным от степняков живым существам ни веры, ни приветствия не было. Во все края простиралась Степь: от льдов севера до песков юга — и всюду застилали её травы, выше роста человеческого. Один раз поглядишь — так нет ничего, лишь копошится едва зримый степняк по своим делам. А как взглянешь на полную луну, так предстаёт взору величественная картина, до которой идти — не дойти, ехать — не доехать. Лишь живущие по низовьям Волги да степным территориям точно знали, где она на самом деле. Идёт кто на судне по берегам рек в тех местах, да видит редкие юрты степного люда, огромные костры пред ними, танцующих Невест. Прекрасных, как сон в летнюю ночь, наполненную душным цветением трав. С крепостной стены наблюдал за Степью в редкую минуту её появления генерал Илья Абрамов, опиравшийся на массивную трость. Человек этот не был молод или стар. Ни красив, ни уродлив. Лишь такой, какой есть — со всеми странностями. Друзья почитали генерала Абрамова, как доблестного военного и умелого дипломата, враги клеймили безумным тираном, дерущим три шкуры с солдат. За то и оказался славный генерал здесь — в крепостном Изборске, окруженном если не Степью, так полями да болотами, сколько взгляда хватало. Ссылка, официально указанная добровольным переходом на пограничную службу, доставляла лишь удовольствие. Дни генерал проводил в чтении книг, игре в шахматы и бридж, неспешных прогулках по полям или берегу озера, а самое главное — размышлениях около источника, что в паре минут пешком от крепости Изборск пробивал известняк и резвым шумом своим услаждал слух, утомленный долгими годами жизни в Московском штабе. — Говоришь, много о Степи знаешь? — прервал молчание Абрамов. Обращался он к оборванцу, сидевшему на каменном полу крепостной стены. Его не так давно доставили из ямы, служившей крепости лучшим казематом: ни сбежать, ни совершить диверсию. — Хотел бы знать меньше, — спокойно отозвался тот. Генерал бросил короткий, строгий взгляд на наглеца: не любил, когда кто-то позволял себе подобную наглость, нарушая субординацию, не считаясь с положением в обществе и службе. Но что взять с полумертвого оборванца, двое суток просидевшего на воде и черством хлебе? Его обнаружили местные слуги под стенами крепости. К чужаку отнеслись с подозрением: вдруг очередной засланец от Временного Правительства во вред армии? Такое случалось уже не раз. После того, как генерал в штыки воспринял действия новых власть предержащих умников, его окрестили персоной нон-грата в столице, а сам он буквально плюнул под ноги министру Синьяку. Без должного управления армией правительство долго не просуществует, решил про себя тогда Абрамов По таким причинам едва нашли оборванца незнакомого, так сразу под грязны руки передали часовым. Не долго думая, они отправили его в каземат: не в казарме же дожидаться решения генерала. — Сам на степняка ты не походишь. Уж не врешь ли? — Есть смысл? — пожал плечами собеседник. — У меня сейчас, кроме жизни да знаний, ничего за душой нет. Ни имени, ни папироски. Так без знаний вы у меня и жизнь отнимете. Я ведь из каменного мешка от того вернулся, что вам, генерал, Степь интересна? — Интересна, — согласился Абрамов, — а ещё интересно, куда ж ты имя потерял. Без имени человек не родится. — Верно, — согласился оборванец. — Имя дают по рождению, да только, если не оправдаешь его, вынужден отречься. Так и случилось. — С тобой? Ответом послужил спокойный кивок. — И как обращаться к тебе? — скорее из аристократической вежливости, чем от интереса, спросил Илья. — Я — Незванец. Так меня назвала Степь. Генерал приподнял бровь в изумлении. Истории о Степи интересовали его, много он знал о ней. Вот только чтобы Степь сама дала имя кому-то — о таком слышал впервые. Всё больше интереса появлялось к загадочному человеку, оказавшемуся в Изборске велением неизвестных сил. Беседу прервал полковник Васильев. Его тяжелые армейские сапоги дробью ударили о камень стены. — Ваше превосходительство, указание выполнено, — доложил полковник, вытягиваясь в свой богатырский рост. Стоило генералу узнать от часовых, что узник поёт о таинственной Степи, тут же потребовал к себе. Хотел на это доблестный полковник — верный вояка — заметить: уж не к песенкам прислушиваться да ради них оборванцев близко к себе подпускать, но против воли Абрамова сказать ничего не смел. Не понимал интереса к грязному бродяге, но указ отправился выполнять исправно. Приказано было отправляться в деревню, купить махорки и папиросной бумаги: уж больно кроме любой еды или напитков хотел узник курить. — Устраивает тебя, Незванец? — спросил генерал, кивком головы приказав Васильеву отдать курево. — А чего ж не устраивает? Дымит — и на том спасибо, — согласился гость, ловя сверток, заботливо собранный деревенским торговцем: генерала здесь чтили, а потому для людей его старались. — Вы можете быть свободны, полковник Васильев, — приказал Абрамов, не глядя ни на одного, ни на другого. — Как прикажете, ваше превосходительство. Вновь ударили сапоги. Звук отразился от камня, превращая шаг одного полковника в марш целого взвода. Незванец хранил степенное молчание. Его длинные жилистые пальцы заворачивали курево в бумагу, пока тонкий огонёк от спички не воспламенил вонючую смесь. Стоило тяжелому дурману подняться в воздух, он — наконец — заговорил. — Какой интерес к Степи у вас, генерал? — дым окутывал его, складывался узорами, в которых при должном разумении иные умели читать особые символы. — Знать хочу, для начала, как твоя Степь связана с Мором в нашей стране. — Никак она не связана, — просто ответил Незванец. — Неучастна Степь. Невиновна. Мор идёт от тех времён, когда пытались люди доказать превосходства одних над другими. — Вот как? — не очень поверил генерал в этот рассказ. — А что же, у генерала есть свои счёты с Мором? — сощурился чужак, выдыхая носом клубы дыма. — Есть, — кивнул Абрамов. — Не далее, как месяц назад от болезни скончалась матушка моей дражайшей супруги, а до него много добрых людей. Ни деньги, ни влияние не спасают. — Ни деньги, ни влияние. — Голос Незванца прозвучал туманным эхо. — Интерес у меня — расплатиться с болезнью за них, — пропустил повтор мимо себя генерал. — Знал я одного человека, который хотел с болезнью расквитаться, — оборванец закрыл глаза. — Где он теперь? Хотел бы я знать… — Ты от разговора в сторону не уходи, — одернул его Илья. — Не ухожу я, — отмахнулся чужак. — Вот только не мастак мне с Мором бороться. Знаю лишь, что он не из Степи идет, но ею излечен быть может. Ею и Навью. Да только гады навные на помощь не пойдут… Только если у человека помыслы светлые и душа чистая. — «Светлые да чистые», говоришь? И где теперь сыскать такого: «светлого да чистого»? — неприятно растягивая слова, поинтересовался Абрамов. Незванец задумался о своем: вспоминал человека, которого отчаялся искать. Как-то в пути рассказали ему глупую легенду о том, где Навь прячется. Многие, в том числе и искомый Незванцем, полагали: Чума — наказание Яви за Великую войну. Вот и загорелся он идеей через Навь найти лекарство. Но пропал в Петрограде… И где теперь сыскать? — Так может, выслушаете о человеке, которого я ищу? — поинтересовался он. — Только если он поможет мне. — Тот, кого я ищу… — Незванец усмехнулся. — Был доктором из студентов. Отправлялся в столицу по приказу покойной Императрицы. Если хотите с болезнью сражаться, он вам нужен… — клубы дурмана скользнули по его губам. — А до того никакие легенды не помогут. — Доктора, говоришь, — сощурился генерал. — Доктора, говорю, — просто согласился бродяга. Воцарилась тишина, нарушаемая стрёкотом кузнечиков. Задумался Илья Абрамов. В голове его появились идеи, как вывести чужака на чистую воду: лучше знать сразу, с кем имеешь дело, чем раздавать обещания в пустоту. Не окажется опасным — можно и о спасении доктора поговорить. Уж придумать, как на власть надавить он сумеет — не перевёлся ещё порох. — Знаешь ли ты, — вкрадчиво начал генерал, как голодный кот подбираясь к сытной цели, — что всех докторов по приказу Временного Правительства в Петропавловской крепости закрыли? Вопрос прозвучал громом в погожий летний день. Лицо собеседника резко изменило выражение с задумчиво-неопределенного на встревоженное. Он вскочил, бледняя. — Арестован?! Чужая тревога, как ароматное вино, вселило в Илью ощущение своего могущества. Любил он ломать людей, вселять в них требуемые эмоции. Сразу получалось читать, как открытую книгу, любого пришлого: будь то честный человек или засланный доносчик. — Так-то лучше, — генерал торжествующе блеснул глазами. — А теперь, Незванец, изволь без глупостей рассказать о том, откуда ты, как зовут и кого у тебя под арест отправили. Вздумаешь дурить — прикажу прогнать через строй, как при императоре Николае. — Подловили, генерал, — невесело кивнул Незванец, чуть успокоившись. — Зовут меня Дима. Старшим помощником был на баркасе «Его Величество Случай». Ходили мы от Урала до столицы. Возили товары разного рода по Чусовой с капитаном Гаврилюком, а от Перми на барже «Дурной Синематограф» капитана Сокола. Сам я из Саратова. Дмитрий начал свой рассказ о том, как в одну из навигаций — год назад — попросился к ним на баржу в Первоуральске студент по имени Сергей. Молодой доктор грезил помочь тем, кто борется с Чумой в столице. Энтузиазм и вдохновение его блестели, как капли росы на степных травах погожим весенним деньком. — Я люблю наблюдать за людьми, — Дмитрий посмотрел в небо. — Замечать что-то в лицах и взглядах. Никогда раньше не видел, чтобы у кого-то в глазах горели ночные звёзды. Он покачал головой, продолжил рассказ. Потрепанный вид экипажа не оттолкнул доктора от мечты. Любопытный, немного наивный, вчерашний студент с удовольствием слушал легенды и сказки о Степи, коих Дмитрий знал великое множество. В рабочем городе часто бывало, что Степных Невест брали приглядывать за детьми, так и сам Дима вырос под присмотром такой. От неё и выучил песни да легенды. Пути разошлись в Петрограде. «Дурной Синематограф» остановили для досмотра. Доктора вызвали на допрос в кабинет коменданта заставы, а торговцам поручили проходить на разгрузку. Тогда настроение у всех было приподнятое, дорога прошла хорошо, а в мечтах остались лишь выпивка да развлечения перед возвращением домой. Вот только душу разрывало странное беспокойство: Дмитрий сам толком не понимал, отчего алкоголь не доставляет прежнего удовольствия. Доктор их, до того радушный и приветливый, даже не вышел после допроса, чтобы поблагодарить экипаж. Капитан Сокол нарёк его простым наглецом, но согласился на поиски, дабы взять плату за путь. Поиски прошли тщетно. В госпиталях и больницах разводили руками: нет такого, не появлялся. На третий день поисков пришёл к Соколу человек в красном мундире, шепнул тихо на ухо о чём-то, а вечером следующего дня «Дурной Синематограф» отчалил от пристани в обратный путь. Дмитрий остался в Петрограде: не верил в такое окончание знакомства. Не мог так поступить человек, в чьих глазах отражаются звёзды так ярко. — Есть легенда… Она меня и остановила, — завершил он свой рассказ. — Я продолжил поиски, но раньше никогда дальше пары таверн не бывал в столице. Меня отловил один священник, накормил, дал немного денег и вывел за границу города. Сказал не соваться обратно. И доктора не искать… Одному. Советовал отправиться сюда — к вам в гости, генерал. Предупредил о вашей мнительности да интересу к Степи. — Сразу бы так и начал, — поджал губы Абрамов. — И остался бы в вашей яме сидеть, генерал, — справедливо заметил Дмитрий. Они затихли. Ведь прав был бывший Незванец: его на половине рассказа тут же могли оборвать и лишить пайка на несколько дней. Тогда как степные сказки вызвали любопытство. — И то верно, — усмехнулся генерал. — А что за легенда у тебя про этого человека? — поинтересовался он. — Не про него, — поправил Дима. — Про тех, кого прозвали Избранцами Чёрного. Он приготовился рассказать легенду о Воинах, Магах и Пророках. О Метке Чёрного, его великих Силах. О Смиренцах Белой, ведомых Судьбой под руку. О Противцах Алой, ведущих Судьбу под руку. Легенду старую, как Навь и Явь. Вот только первые слова прервал строгий женский зов. — Илья! Голос эхом разнесся по крепостному двору, застланному травой. Генерал Абрамов насторожился, как заяц, выбежавший на опушку и услышавший волчий вой. — Илья! Настойчивый зов повторился. Не стоило вглядываться в спускающиеся сумерки, чтобы знать: на пороге генеральского домика появилась невысокая, строгая женщина. Ксения Абрамова для генерала являла собой нечто страшнее любой болезни или войны. Его драгоценная супруга — дочь псковского купца первой гильдии Бахрушина — во всех смыслах была хозяйкой этого места. Мало, что Изборск в составе Псковской губернии подчинялся финансам купца Бахрушина, так и сама Ксения своей железной рукой установила в крепости строгие порядки. Сам Илья ещё в детстве оценил, насколько хрупкая девочка может быть сильной и опасной, когда получил несколько раз зонтиком по голове за невинную шутку. — Идём за мной, Незванец Димка, — занервничал Абрамов. — Поговорим в тихом местечке, куда не сунется моя драгоценная фурия. Забыл я сегодня об одном важном деле. Бывает такое. Припадая на левую ногу и помогая себе тростью, генерал живо поспешил вниз, увлекая Дмитрия следом за собой в приоткрытые ворота мимо часовых. Они, увидев генерала, тут же вытянулись смирно, салютуя ему. — Если Ксения спросит… — угрожающе начал Абрамов. — Мы ничего не видели, Ваше превосходительство! — Смотрите мне. Бывало такое пару раз в неделю, когда генерал Абрамов забывал о некоторых обязанностях перед супругой. Приходилось тайным путём покидать крепость, приказывая часовым молчать под любыми вопросами. Слишком уж грозной являла себя Ксения в минуты праведного гнева: такой под руку не стоит попадаться. А как поутихнет, можно и на мирные переговоры выйти. Илья трепетно относился к супруге, предпочитал общаться с ней спокойно и ласково, особенно после скоропостижной кончины её матери от Чумы. Сбегал он от фурии к озеру, расположившемуся рядом с источником. Тихая беседка, шум воды, отвлекающий от любой беды. Через несколько минут они останутся в спокойном уединении, где генерал выслушает интересующие его легенды, а сам постарается придумать план: как вытащить нужного Дмитрию доктора. Вместе с ним ещё парочку, если легенды и правда дадут зацепку, как Чуму лечить. Вечерело. В тихом Изборске постепенно таяло тепло дня, сменяясь приятным дуновением ночного ветра. Замирала работа, засыпали поля. Кое-где виднелись огни лучин и вечерних костров. Вдалеке слышались едва различимые напевы деревенских жителей, собравшихся после труда на заслуженный отдых. Живо представлялся стол, накрытый свежим хлебом, парным молоком, горячим картофелем и пирогами только из печи. Подумалось завернуть в деревню по пути, да разве пристало генералу просить что-то у гражданских. А деньги карман не тянули. Встретилась по пути сторожка егеря, следившего за лесом да озером, но он не вернулся ещё с вечернего обхода, а потому тоскливой тьмой проводили окна генерала и его гостя. Глядели они вслед беглецам, покуда не скрылись те под сенью леса по пути к воде, резво пробивающей древние камни.