Учитель Ким

Джэхим скалится в недоулыбке, когда взгляд его касается губ Сехуна. — Хватит ломаться. Сколько мне еще за тобой бегать, а? — Джэхим пальцем проводит по шее Сехуна, и тот дергается, уходя от прикосновения. Ему не то чтобы противно — чужие касания для него не табу, — но то, что это делает Джэхим, неприятно. Есть в этом человеке нечто, что отвращает, отталкивает Сехуна. — Руки убери. — Он выдыхает это себе под нос, потому что в темном коридоре они одни, и страх уже под кожей: скребется кошками, отнимает голос и последние силы. Сехуну лишь и остается, что шептать и сильнее вжиматься в стену, так неудачно вставшую за спиной. — У меня от тебя уже крыша едет, понимаешь? — Джэхим его не слышит, и это самое страшное. Сехун делает слабое движение влево, но его ловят и, сжав плечи больно, возвращают на место. — Не смей меня игнорировать. Я предлагал встречаться по-хорошему — ты не захотел. Значит, будем по-плохому. — Я сдам тебя, богом клянусь. — У Сехуна внутренности сжимаются в комок и куда-то проваливаются, когда в ответ на его слова Джэхим шумно, с яростью, втягивает носом воздух и поднимает руку. — Не угрожай мне, мразь... — Ученик Ли, ученик О, почему вы не на уроке? — Властный голос учителя Кима разносится по коридору. Сехун вздрагивает всем телом и закрывает глаза. Джэхим легко, чтобы не осталось следа, бьет его по щеке тыльной стороной ладони и отступает на шаг. У Сехуна подгибаются колени, и он цепляется беспомощно за стену, чтобы не упасть. Джэхим хватает рюкзак, что бросил к ногам Сехуна, и убегает. Сехун зажимает рот ладонью и, закусив кислую, пахнущую старыми кроссовками кожу, борется с истерикой. Джэхим не впервые зажимает его по углам, но бьет, пускай и не сильно, — в первый раз. Это не больно, но унизительно, и Сехун в очередной раз проклинает природу, которая создала его омегой. — Я с ним поговорю. Он больше тебя не тронет, — слышится совсем близко, и Сехун разлепляет мокрые ресницы, чтобы посмотреть на учителя мутными от слез глазами. — Ты должен был сразу прийти ко мне и рассказать, что тебя обижают. Сехун икает, и это тоже некрасиво и унизительно, но ничего с собой поделать не может. Учитель Ким смотрит ему в глаза, и отвернуться, избежать его взгляда не получается: не дает. Он властный очень, этот учитель Ким, и очень хороший. У Сехуна от него громко и больно бьется сердце и тает под кожей все, что только может растаять. Его затопляет нежностью и невыносимым желанием погладить густые, жесткие даже на вид волосы, смуглые щеки и твердые, крепкие плечам. — Успокоился? — Учитель Ким стоит в двух шагах от него, но прикоснуться не пытается, хотя от его прикосновений Сехун бы точно не сбежал. Никогда. Сехун кивает, кое-как выпрямляется, стирает с лица подсохшие слезы и поправляет рюкзак, сползший с плеча. — Почему ты не на уроке? — Меня... отпустили. — Сехун шмыгает громко и сам же стыдится этого звука. Некрасиво очень, не по-омежьи. — Мне нехорошо. — Говорить, что, кажется, у него начинается жар, Сехун стыдится. — Хорошо. Я уже освободился и могу тебя подвезти. — Не надо. — Сехун мотает головой. Это точно будет лишним. Учитель Ким смотрит пристально, довлеет над Сехуном, вынуждает принять предложение, которое омега в поре не должен принимать. Конечно, учитель Ким не тот, кто позволит себе лишнего, но Сехуну все равно не по себе. Потому что сам он этого лишнего очень хочет. Он ждет учителя у кабинета, а после долго не может поверить, что сидит в его машине, вдыхает густой, остро-пряный запах — запах учителя Кима — и не знает, куда себя деть, ведь этот запах будит все то омежье, что есть в Сехуне. Учитель Ким останавливает машину у подъезда и провожает Сехуна до самой двери. Сехун говорит, что это лишнее, и сует руку в карман толстовки, но там пусто. Он помнит, как выложил ключи из рюкзака и бросил их в карман, когда выходил из класса, но все равно проверяет и рюкзак, и форму. Ничего. — Ключей нет, — шепчет он потерянно. — Где видел их в последний раз? — В классе. Положил в карман... — Сехун снова сует туда руку, но чуда не происходит: пальцы нащупывают лишь обертку от конфеты. Вспоминает путь от кабинета до своего шкафчика и вдруг все понимает. — Это Джэхим. Он взял ключи. Я уверен. — Дома кто-нибудь есть? Сехун мотает головой. — Соседи? Сехун напрягается. Не может же он в таком состоянии пойти к соседям? Если кто и дома сейчас, то только господин Квон, а он холостяк, да еще и альфа. — Не могу... п-пойти. — Сехун буквально выдавливает из себя по слогу и отводит взгляд в сторону. Учитель Ким делает еще один шаг навстречу и мягким, вкрадчивым шепотом спрашивает: — Что такое, Сехун-а? Сехун краснеет и опускает голову так низко, как только может. Лишь бы учитель Ким не увидел, как горит его лицо и блестят нездорово глаза. — У тебя жар, да? — Только начинается, — бурчит Сехун и трет лицо ладонями. — Сосед альфа, не могу к нему. — Понятно. — Учитель Ким отступает от него чуть дальше, чем Сехуну хочется. — Друзья? — Они еще в школе. — Дедушки? Дяди? Сехун отрицательно качает головой. — И как мне с тобой быть? Не оставлю же в таком состоянии на улице. — А можно к вам? Папа в семь будет дома. — Сехун-а, я тоже альфа... — Но вы же ничего мне не сделаете. — Сехун поднимает глаза и неуверенно, но с надеждой смотрит на учителя Кима. Тот колеблется. — Лекарства? Ты принимаешь какие-нибудь подавители или блокираторы? Сехун смотрит на него с ужасом. — Нет, мне нельзя! — шепчет он жарко, торопливо, задыхаясь. — Ах... — Омегам до первой сцепки принимать подобные препараты строжайше не рекомендуется, и учитель Ким это знает. Не может не знать, ведь учитель биологии как-никак. — Пожалуйста, я посижу тихонько. Учитель Ким сомневается, и Сехун не может его в этом винить. Он и сам сомневается в верности принятого решения, но ведь учитель прав: оставаться на улице в таком состоянии не годится. Мало ли, кто соблазнится на еще чистый запах омеги. Терять невинность непонятно с кем Сехун не хочет, да и боится жутко, иначе бы давно уступил Джэхиму. — Ладно. Только родителям позвони и предупреди, где ты и с кем. — Учитель Ким кивком указывает на машину. Сехун послушно вынимает телефон и пишет папе сообщение. Живет учитель Ким недалеко от школы, в новостройке. Квартира небольшая, но и ее, должно быть, много для холостого альфы. Одна комната служит гостиной и спальней, вторая же пустует. В ней нет ничего, кроме подвесных полок, заставленных виниловыми пластинками и дисками с записями незнакомых Сехуну музыкантов, проигрывателя у широкого окна и — что очень неожиданно — балетного станка у зеркала во всю стену. — Вы танцуете? — Сехун не скрывает изумления. — Хобби. — Учитель Ким улыбается легонько, уголками рта, и на левой его щеке, у твердо очерченной скулы проступает ямочка. Сехун сглатывает нервно и сжимает пальцы, которые так и тянутся к ней прикоснуться, в кулак. — Ты есть, наверное, хочешь, но у меня ничего съестного в квартире нет, — говорит учитель Ким виновато. — Я закажу что-нибудь. Чего ты хочешь? — Не знаю. — Сехун в самом деле голоден, но понять, чего бы ему хотелось, не может: запахи розмарина и любистка овладевают им полностью. — Хорошо. Закажу на свой вкус. Вон там ванная; я буду на кухне. — Учитель указывает на дверь самой нужной Сехуну комнаты, а сам уходит на кухню: чтобы не смущать. Сехун все равно смущается, ведь учитель Ким прекрасно знает, чем он будет там заниматься, но заставляет себя об этом не думать. Все необходимое у Сехуна с собой: папа с первой течки научил его думать и заботиться о себе, так что он справляется со всем скоро и, оставив рюкзак у обувной полки, идет на кухню. Учитель Ким заваривает чай. Взглядом показывает на стол, мол, садись, и Сехун послушно делает, что говорят. Ему неловко — он всегда так чувствует себя дома у малознакомых людей, — но в то же время и волнительно, потому что учителя Кима он знает три года и два из них безнадежно в него влюблен. — С сахаром? — Учитель Ким ставит перед Сехуном кружку. — Пожалуйста. За кружкой следует сахарница и крохотная чайная ложка. Учитель Ким пьет без сахара, и это очень ему подходит. Он сам такой: немного горький и с вяжущим послевкусием на кончике языка. — А теперь расскажи мне об этом Ли Джэхиме. Он часто тебя достает? — Учитель Ким смотрит прямо, взгляд его буквально требует от Сехуна правды. Сехун прячется за кружкой, пьет чай маленькими глоточками, чтобы отсрочить неизбежное, а затем долго собирает в кучку нужные слова. — Он считает, что я его поощряю. Даю повод предполагать, что он мне интересен, играю с ним. Обычно он ведет себя сдержаннее, но у меня жар, и это, должно быть, его спровоцировало. Но я его не защищают, не подумайте! — Сехун вскидывает голову и в панике заглядывает учителю Киму в глаза. — Он ведет себя отвратительно, не понимает, когда ему говорят "нет", поднимает на меня руку... — Он часто тебя бьет? Ты кому-нибудь об этом говорил? — Учитель Ким сцепляет пальцы в замок. Внешне он выглядит спокойным, но ноздри его подрагивают, выдавая с трудом подавляемую ярость. — Нет, сегодня впервые. Раньше он только приставал. Мог полапать, прижаться, но ничего больше, а сегодня как с цепи сорвался. Но я не хочу, чтобы это повторилось. Мне неприятно. Он мне неприятен, я ничего не хочу... с ним. Вы понимаете. Да? Учитель Ким кивает. — Я с ним поговорю. И с родителями его — тоже. Надеюсь, он поймет, чем ему грозит подобное поведение. — Спасибо. — Сехун снова опускает голову и возвращается к чаю, которого всего-то на пару глотков и осталось. — Сехун, запомни: омега не должен молчать. Если альфа ведет себя непозволительно, ты должен об этом говорить. Если Джэхим поймет, что ты никому ничего не скажешь, он будет продолжать тебя донимать. И в следующий раз ударит сильнее или сделает то, чего ты не хочешь, чтобы с тобой делали. — Я не буду. — Ты должен был сразу пойти ко мне. — Простите. Учитель Ким ничего не говорит. Сехун уверен, что он понимает, почему к нему не обратились. Учитель Ким альфа, альфа молодой и статный, и говорить с ним о подобных вещах неловко. Через двадцать минут доставляют заказ, и учитель Ким отправляет Сехуна в гостиную. Они едят под мерное бормотание телевизора. Сехун не обращает внимания на происходящее на экране и украдкой, урывками, запоминает: как учитель Ким держит палочки, как облизывает губы, когда на них попадает кисло-сладкий соус, как улыбается, когда диктор говорит что-то забавное, как хмурится, глядя в тарелку. Всё это мелочи, но из них и состоит учитель Ким, и для Сехуна это важно. Он поглощает это с большей жадностью, чем содержимое картонных коробок, но насытиться не может. — Ты смотришь, Сехун-а. — Голос учителя Кима звучит вкрадчиво, тихо, а у Сехуна от него волны гадских мурашек от копчика до загривка. Учитель Ким откладывает палочки и, сложив руки на коленях, смотрит на него пристальным, предвещающим серьезный разговор взглядом. — Пока есть возможность, поговорим об этом. Сехун медленно прожевывает и сглатывает ставший пресным кусок курицы. — Сехун-и, мне не семнадцать — я разбираюсь в омегах. Я вижу, как ты на меня смотришь, и так не должно быть. Я твой учитель, твой классный руководитель: все это может испортить тебе жизнь, а меня — лишить работы и репутации. Сехун молчит, опустив голову. Ему так стыдно, что он даже дохнуть нормально не может. Учитель Ким говорит правильно; он и сам это понимает, поэтому ни на что не надеется, но заставить себя не смотреть и не мечтать не может. Потому что кто бы что ни говорил, а влюбляться — правильно. Ученикам в своих учителей, которые умные, воспитанные и заботятся о них — правильно. — А если бы, — голос не слушается, ломается, крошится в глотке, но Сехун все равно говорит, — я не был вашим учеником? — Он поднимает глаза и смотрит с тоской и надеждой. — Тогда бы я пригласил тебя на свидание. У Сехуна сердце бьется быстрее, и он вспыхивает смущением и удовольствием. Улыбается и снова роняет голову на грудь. — Ты очень хороший мальчик. Ты умный и воспитанный, и знаешь себе цену. Альфы мечтают о таком омеге. — Я не хочу, чтобы обо мне мечтали альфы. — Они будут, хочешь ты этого или нет. Ты слишком красивый... Эти слова срабатывают, как спусковой крючок. Миг — и Сехун уже целует учителя Кима в щеку. Жарко, несдержанно, словно это последнее, что он может сделать в этой жизни. Целует так близко от жестко очерченного рта, что чувствует на своей щеке короткий, горячий вздох. — Сехун-и... — Учитель Ким сжимает его плечи и мягко отстраняет. — Не искушай. — Он качает головой, и Сехун должен бы обидеться, засмущаться еще сильнее, но не получается. Он смотрит учителю Киму в глаза и улыбается. Потому что видит в ответном взгляде нежность и с трудом подавляемое желание обладать: властно и несдержанно, как и положено альфе, когда его омега в поре. — Я не имею на тебя права, понимаешь? — Мне уже девятнадцать... — Это не отменяет того, что ты мой ученик. — Но я хочу и могу быть не только вашим учеником. Учитель Ким до скрипа сжимает в пальцах край сидения. Он не позволяет себе прикасаться к Сехуну, и это несправедливо, ибо больше всего на свете Сехун жаждет его прикосновений. Его ладоней на своих бедрах, его губ на своих губах. Его всего — внутри: глубоко и желанно. — Плохая идея — помогать омеге в поре. — Учитель Ким измученно улыбается и ласково, чтобы не обидеть и не причинить боли, подталкивает Сехуна к дивану. Сехун, должно быть, круглый идиот в душе, потому что чувствует себя непозволительно счастливым. Он прикрывает рот ладонью, чтобы спрятать улыбку, и занимает свое место. Доедает остывший ужин и смотрит телевизор, пока не звонит папа и не говорит, что уже едет домой. Учитель Ким возвращает его родителям в целости и сохранности. Передает из рук в руки, а потом просит папу на пару слов. Они говорят в прихожей, и Сехун из своей комнаты мало что слышит. Он уверен, что учитель Ким рассказывает папе о случившемся в школе, и это смущает порядком больше, чем поцелуй, который они разделили. Когда учитель Ким уходит, папа стучится к Сехуну в комнату и просит помочь с ужином. Выбора нет, и Сехун идет на кухню, где его ждет долгий разговор о доверии, альфах и контрацепции.

***

Первый, кого Сехун видит, придя в школу после жара, — это Ли Джэхим. Он дожидается его у школьного крыльца. Выглядит Джэхим раздраженным и смотрит на Сехуна так, словно вот-вот вгрызется ему в глотку зубами. — Твое. — Джэхим протягивает ему ключи. — Ты обронил. Сехун знает, что ничего не ронял, но говорить об этом не собирается. Ему не нужные лишние конфликты. Тем более, с Ли Джэхимом. — Я больше не буду тебя доставать, так что можешь расслабиться. Но знай — я тебе этого не прощу. Сехун молча кивает и, обойдя Джэхима стороной, поднимается на крыльцо. — Ты сам виноват. Если бы согласился быть моим, я бы тебя и пальцем не тронул. Сехун замирает в нерешительности. На это ему есть что ответить, но вряд ли Джэхим его поймет. У него иное представление об отношениях, и он верит в него с отчаянным упрямством. — Как бы омега к тебе ни относился, ты не имеешь права поднимать на него руку. Ты ведь сильнее. Ты должен омегу защищать, а не обижать. Надеюсь, ты поймешь это раньше, чем причинишь боль тому, кто захочет тебя полюбить. — Сехун толкает дверь и входит в вестибюль. Джэхим за ним не идет. Учитель Ким говорит с секретарем, а когда Сехун проходит мимо, бросает на него беглый, словно поцелуй украдкой, взгляд. Сехун опускает голову, чтобы скрыть улыбку. Пускай между ними ничего не может быть, но он знает, что его чувства взаимные, и это немного, но скрашивает его жизнь. И когда после уроков, на подходе к остановке его останавливает короткий автомобильный гудок, Сехун улыбается шире и уже не скрывает этого. — Ты притягиваешь к себе слишком много внимания, Сехун-а, — говорит учитель Ким, когда Сехун пристегивает ремень безопасности. — Я обещал твоему папе приглядеть за тобой. — Это будет дорого вам стоить. — Да уж, омега — удовольствие не из дешевых. — Он бросает на Сехуна короткий, властный взгляд, и на твердые губы ложится тень улыбки. — Мне не дает покоя мысль, что тебя могут обидеть. — Люди будут говорить. — Это просьба твоего папы. — Они все равно будут говорить. — Мы ничего не делаем. — А если папы других омег решат, что их сыновьям грозит та же опасность, что и мне? Вы и их развозить по домам будете? Учитель Ким смеется. — Ты меня отговариваешь? — Вы сами говорили о репутации... — Я решил, что ты дороже. Сехун прерывисто вдыхает, но воздух в грудь так и не попадает. Встает комом посреди горла, и не туда, и не сюда. Учитель Ким находит его руку и сжимает его пальцы в своих. Они горячие и жесткие, и это так же приятно, как ощущать чуть шершавую кожу щеки под губами. Сехун наслаждается этим чувством и не замечает, как учитель Ким останавливает машину у его подъезда. — Можно я вам буду писать? — Только не на "вы" и по имени. — Хорошо. — Скажи это. Сехун облизывает губы и шепчет едва слышно: — Джонин. Это имя расцветает у него в груди пышным цветом, и дышать снова становится сложно. — Всего хорошего, Сехун-и. — Джонин отпускает его руку и, улыбаясь, провожает взглядом до самой двери. Сехун улыбается ему в ответ и переступает порог совсем другим человеком. Теперь у него есть альфа, и он должен учиться быть для него хорошим омегой.