Этот дурацкий проект

Хартмут напрочь отбросил мысли, которые бесцеремонно лезли в его голову: почему он, не имея не то что сексуального — поцелуйного опыта, с такой готовностью предавался оргиям, иначе и не скажешь, со Златоверхим, и почему, черт побери, ему это понравилось? Мало того, захотелось продолжить, да еще как продолжить! Не разово, нет! Так, чтоб в любой момент можно было завалить Златоверхого и трахнуть, вжаться в его тело, почувствовать под руками гладкую, загорелую кожу, поцело… Damn!!! Неее, надо с этими соплями заканчивать, а то можно дойти до того, что захочется этому придурку позвонить, поболтать перед сном… Тьфу! Нужно взять себя в руки — билеты в Германию заказаны, так что осталось всего ничего. А еще лучше взять в руки учебники и готовиться к следующему тесту. Он выбрал математику, английский и немецкий, пойдя по пути наименьшего сопротивления, потому что при поступлении в Германии что бы он ни сдавал в Украине, все равно не играло никакой роли. Может ли быть такое совпадение или это что — божественное чудо, что у Златоверхого оказались к сдаче те же самые тесты, что и у Хартмута? И теперь перед каждым он забирал его от подъезда, а по окончании привозил к себе с вполне прозрачными целями. Единственное, что добавилось — Илья перед тем, как подняться в спальню, стал кормить Хартмута обедом, да и после не отпускал сразу, а тянул то в бассейн, то в сад, то опять же уговаривал поужинать вместе. К хорошему привыкаешь быстро, а к очень хорошему — еще быстрее. И как Хартмут ни пытался прекратить эти нездоровые отношения, он в них сам втянулся и те несколько дней между тестами начинал скучать, скучать по сексу и, как ни странно, по самому придурку Златоверхому. Порочную связь нужно было рвать с корнем, и Хартмут дождаться уже не мог последнего теста, чтобы это сделать. Ну не нужна она ему, не вписывается в его распланированную жизнь. Иногда в груди начинало что-то противно ныть, но Харт утешал себя тем, что это от переутомления: уж слишком много в его жизни появилось секса и душевных терзаний плюс ко всему этому экзамены, что тоже не добавляло здоровья. Вечером при прощании Хартмут сказал Илье, что это была их последняя встреча, так что пусть он себя не утруждает и больше его общества не ищет. В машине, пока Николай вез его домой, он занес номер Златоверхого в «черный» список. Дома первым делом настропалил мать, чтобы в случае, если его кто будет разыскивать, сказала, что Хартмут с друзьями уехал за город на неделю, с палатками. Пусть поищет его по всем лесам и дендрариям Славянского района. Там и с вертолета не найдешь, если захочешь, к тому же район заслуженно пользуется большим успехом у туристов. Первый день «каникул» Харт блаженствовал, вроде бы. Ну приятно же, когда тебе не нужно никуда спешить, готовиться, никто не дергает, можно валяться целый день на диване, неспешно пролистывая каналы телевизора, и даже немного повозиться с малыми, помогая им собирать лего. Почему-то вместо ожидаемого удовлетворения спокойно проведенным днем появилась боль в отлежанных боках и раздражение на надоедливую малышню. До самолета оставалось шесть дней, а Хартмут уже зверел. Даже пойти вечером пообщаться с дедом не хотелось. Ночь тоже почему-то прошла беспокойно. На следующий день, взяв себя в руки и начав рационально мыслить, он решил создать матери запасы долгосрочных продуктов: ей самой и так придется с близнецами нелегко, оставить их не на кого, а с ними не очень-то побегаешь по магазинам. Если хлеб еще можно купить в «хлебной» будке, гуляя с ними на улице, то продукты в их маленьком продуктовом магазинчике здесь же во дворе вечно несвежие и по завышенным ценам. Поэтому теперь Хартмут каждый день ходил в огромный супермаркет на углу их квартала и таскал полные пакеты сахара, муки, подсолнечного масла и различных круп. На третий день мать схватилась за голову: — Сынок, дедушки не будет всего две недели, а ты нас отоварил уже до самого Рождества. Но Хартмут упорно доказывал, что у них должно быть все необходимое, а ему несложно принести. Вот и после завтрака, с наслаждением поругавшись с матерью, что хоть ненамного помогло приглушить непонятную тоску, прописавшуюся у него в душе, Харт, забывшись, выскочил за дверь в чем был, только кошелек взял и в шлепки влез. А был он в связи со все усиливающейся жарой в коротких домашних шортах и тонкой майке-боксерке. Отец установил перед своим отъездом дома кондиционер мультисплит системы на две комнаты, но этими комнатами оказались кухня и зал. Родительская спальня находилась на северной стороне, и солнца там не бывало априори, в отличие от комнаты Харта, расположенной на южной стороне в одной параллели с залом и кухней. Но отец, то ли поскупившись, раз Хартмут все равно переезжает в Германию, то ли не посчитав нужным, у него кондишен ставить не стал. Чего в очереди на него пялились девчонки-подружки, хихикая, перешептываясь и строя ему глазки, он понял, когда вышел из магазина с руками, оттянутыми тяжелыми кульками, и случайно заметил свое отражение в черных стеклах супермаркета. Выматюкавшись про себя, он свернул в проулок сбоку магазина — самая короткая дорога домой, прошел несколько метров и выматюкался еще раз. Проулок между глухой стеной супермаркета и такой же, только огороженной, трансформаторной будки был очень тихим и мало используемым. Казалось бы, в нескольких метрах кипит жизнь и ходят толпы прохожих, здесь же шли навстречу три дебила, которые радостно засияли при виде Хартмута. — Вот это девочка! Ну и ножки! — радостно присвистнул один. — Тебе помочь, малышка? — Это пацан, лошара, — гигикнул другой. — Да какая, блядь, разница? — подключился третий. В шлепках и с руками, занятыми тяжелыми пакетами, да против троих… Пожалуй, с одним Харт бы справился. А так, из оружия только кульки с продуктами, с другой стороны, если удастся ими хорошенько размахнуться, то есть шанс сбить с ног этих мудаков и сбежать. Покупки придется бросить, но тут уж ничего не поделаешь. *** Каждое утро Илья, без аппетита позавтракав, отправлялся на объезд квартала, в котором жил Айхгольц. По несколько раз на самой маленькой допустимой скорости Николай объезжал подшефную территорию, потом они возвращались домой и после обеда опять приступали к этой бессмысленной процедуре, которая порой затягивалась до самого ужина. Вернувшись вечером, Илья шел в спортзал и выбивал из боксерской груши всю дурь, которой она была набита. Это утро ничем не отличалось от трех предыдущих, разве что смазливый блондинчик в коротеньких шортиках, открывавших длинные стройные белые ноги, вышедший из супермаркета, был похож на Айхгольца. Но Златоверхий даже в самом эротическом сне не мог представить, чтобы тот ходил в таком виде на улице. Илья уже собрался отвести от него глаза, как парень, махнув головой в характерном жесте убрать челку с глаз, повернул за угол. Машина проехала пару метров, и Златоверхий дал сигнал остановить. Он, открыв дверь, не отрываясь, смотрел на ровные плечи и знакомую походку. Это был Айхгольц! Харт с удивлением смотрел на неописуемое выражение, которое появилось одновременно на всех трех физиономиях его визави: это была нелепая смесь слепого восхищения с животным ужасом. Смотрели они куда-то за его спину, обернуться и узнать, что привело их в такое состояние, Хартмут опасался — кто ж поворачивается к врагам спиной? — Бегите, девочки, — неожиданно раздавшийся над самым его ухом медовый голос беззвучно подошедшего Златоверхого заставил Харта вздрогнуть и чуть не выпустить кульки из рук. Что увидели в глазах Ильи те придурки, Хартмут не знал, но мог догадываться, учитывая, как они шустро развернулись и слиняли. — Айхгольц, — теплый воздух прошелся по уху и шее, щекоча их и вызывая… вызывая… А! Черт! Ничего он не должен больше вызывать! Ни мурашек этих клятых, ни возбуждения! Но тем не менее все тело Харта напряглось в ожидании прикосновения, поцелуя, крепких объятий. Бляяяяядь… — Какого хуя ты от меня прячешься? Хартмут даже не подозревал, что он так сильно соскучился по этому козлу. Что вообще можно так сильно соскучиться хоть по кому-то. Его сердце билось почему-то в горле, и, видимо, из-за этого он не мог ничего ответить. Илья забрал у него один пакет, и они, молча, пешком пошли к Харту домой, правда, когда подошли, у подъезда уже стоял знакомый джип. Хартмут впал в легкое сомнамбулическое состояние и даже не понял, о чем Златоверхий говорил с его матерью. Он так и стоял слегка оглушенный в коридоре, пока тот, забрав и его пакет, относил их на кухню. А мог ведь пойти переодеться! Ясно ж было, что Илья его здесь не оставит. *** Целовать Илья начал сразу, как за ними захлопнулась дверь его дома, сильно, напористо, сжав плечи руками так, чтоб и дернуться не мог. А Хартмут и не собирался никуда дергаться, наоборот, всем телом влипал в Златоверхого, отвечал на поцелуи грубо, чуть ли не кусаясь. Вдруг Илья резко забросил его себе на плечо и помчался наверх по лестнице, Харт только ойкнуть возмущенно успел и тут же с силой сжал ягодицы Ильи, простонав: — Ёбаная задница. — Сейчас будет, — согласился Илья, влетая в свою комнату и сбрасывая Айхгольца на кровать. Как с них слетела одежда, Харт даже не заметил, благо лето и ее немного. И вот уже Златоверхий навалился сверху голым телом, жарко шепча в ухо: — Выеби меня, ну же, выеби. — Выебу, блядь, так выебу, что мало не покажется, — Хартмут столкнул с себя Илью, опрокинул на спину и впился в губы крепким поцелуем. Оторвавшись, он пьяным взглядом повел вокруг, зацепившись за небольшой предмет рядом с подушкой. — Даже так, — блядски усмехнулся и потянулся к тюбику лубриканта. Пальцы пихал в Илью, с трудом удерживаясь, чтоб не впихнуть кое-что другое. Златоверхого кидало то в жар, то в холод, он мотал головой на подушке, сходя с ума от зашкаливавшего возбуждения, внутри все ныло невыносимо, хотелось только одного. — Трахай уже давай! Не могу, как хочу! Хартмут быстро смазал член и с рычанием голодного медведя, по меньшей мере, толкнулся в анус Ильи. Тот застонал от острого наслаждения, чувствуя, как его словно поднимает в воздух, как волна удовольствия разливается по всему телу от той самой волшебной точки в заднице. Каждый толчок словно прошивал насквозь, выворачивал наизнанку, бил в самый центр удовольствия, и Илья не выдержал, закричал, выгнувшись, откидывая назад голову, с силой цепляясь за плечи Хартмута. И тот, ощущая, как его член сжимает со всех сторон, толкнулся глубже и упал сверху, целуя, впиваясь губами в кожу на шее. Казалось, весь мир разлетелся на осколки, такие яркие, что глазам больно, а потом собрался вновь, отдаваясь отзвуками наслаждения в каждом уголке тела. *** В аэропорт с дедом они ехали вдвоем, смысла тащиться с ними матери с близнецами не было никакого. Не успели отъехать от дома, как дед, севший зачем-то вместе с Хартмутом на заднее сиденье, очень тихо поинтересовался: — Ты помнишь Эриха — сына дяди Отто? Конечно же Хартмут прекрасно помнил Эриха, особенно учитывая, что он был его двоюродным братом, как и дядю Отто — старшего брата отца, поэтому он только удивленно взглянул на деда. — Я что сказать хочу… — дед как-то подозрительно мялся, — может, ты не обращал на это внимания, и какое отношение к этому вопросу у тебя, я тоже не знаю. Эрих уже несколько лет живет отдельно, — дед снова замолчал. — И? Что в этом странного-то? Он же взрослый, — кузен был старше самого Хартмута лет на десять. — Ну, мне хотелось бы, чтоб ты отнесся к нему более толерантно. Все-таки теперь ты там будешь жить, а значит, чаще встречаться со всеми родственниками, особенно, если ты остановишься у дедушки с бабушкой, Эрих их часто навещает. Хартмут совершенно перестал что-либо понимать. Эрих, что, женился на еврейке? Что казалось вообще невероятным: в Германии коренные немцы не женились даже на русских немцах. Он озвучил свой вопрос, дед засмеялся: — Нет, он не женат, просто уже пять лет живет со своим парнем. Все к этому привыкли, он с подросткового возраста увлекался парнями. — Так он что, голубой? — округлил глаза Харт. А отец никогда не рассказывал, что его племянничек по мальчикам, да и какая разница? Пристрастия Эриха Хартмута совершенно не волновали, лучше сосредоточиться на мысли, куда поступать. Конечно, Гейдельбергский университет Рупрехта-Карлса являлся не только старейшим и самым крупным вузом Германии, но и одним из самых лучших и престижных, в нем были представлены самые разнообразные факультеты. Наверное, учиться в таком вузе очень польстило бы самолюбию Хартмута, но он не собирался и пытаться. Ему неважно было, что десять ученых этого университета стали Нобелевскими лауреатами. Какая в сущности разница, где учиться, главное, чтобы потом была подходящая работа. Конечно, после такого универа шансы получить ее возрастали во много раз, но он не видел себя фанатом от науки, все, что он хотел — это получить нужное образование, потом более-менее высокооплачиваемую работу, желательно более, конечно, жениться и наплодить пару-тройку детишек. Он представил, как возвращается домой с работы, где его встречает жена, безмолвной тенью скользящая по квартире, вытирая пыль или сопливые носы детишек, ну и сами детишки. Как они визжат и виснут на его ногах. Он действительно хочет такое будущее? Скучная, серая, унылая жизнь изо дня в день. А какая альтернатива? Ежедневный экстрим в виде психопата Златоверхого, жизнь в его роскошном доме, его кулинарные изыски, совместная учеба в ВУЗе, поездки туда на автомобиле, а не в маршрутке, трахать его, пока член не сотрется, целовать до боли в губах, любить его до одури. О чем это он? Каким это волшебным образом с мыслей об учебных заведениях его занесло в такой бред? Такси удачно остановилось прямо напротив входа в аэровокзал, они вытащили свой багаж, благо чемоданы были на колесиках, Харт хотел еще рюкзак взять, но решил не обременять себя лишней ношей и просто засунул его в чемодан. Они покатили свой багаж в здание, Хартмут, все еще пребывавший в своих смятенных мыслях, заметил, что дед резко остановился, и затормозил сам, наконец подняв голову и посмотрев вперед. Прямо перед ним стоял безмятежно-расслабленный Златоверхий, одетый в домашние штаны и старую майку, что особенно контрастировало с двумя огромными «шкафами» за его спиной в приличных темных костюмах и белых рубашках, только черных очков для полноты картины и не хватало. — Какие-то политические заморочки, — кивнул в их сторону Илья, — отец заставил. Доброе утро, — очень вежливо он поздоровался с дедушкой Айхгольца. — Здравствуйте, молодой человек, — с легкой усмешкой ответил тот. — Меня зовут Илья, — прожурчал серебристым ручейком Златоверхий и протянул руку. — Очень приятно. Фридрих Августович, — дед пожал Илье руку: — Вижу, совместная работа над проектом пошла вам обоим на пользу. Харт бесился: какого черта тут делает Златоверхий, и вообще, они что, собрались тут вести светскую беседу? А у него с дедом самолет, между прочим. Илья повернулся к нему, махнув рукой своим телохранителям, те отошли, но совсем недалеко, дед тоже отъехал со своим чемоданом на пару метров. — Ты же не думал, Айхгольц, что я позволю тебе так спокойно улететь? — спросил очень тихо Илья. — Мне не нужно твое позволение, придурок, — прошипел Хартмут. — Нет, я, конечно, мог тебя встретить в аэропорту в Германии, но решил не утруждаться. Вдруг ты все-таки решишь остаться здесь. — Где «здесь»? — язвительно уточнил Хартмут. — Здесь — это со мной у меня дома, вместе жить, вместе учиться. В общем, вместе. Если ты решишь улететь, я полечу за тобой хоть в Германию, хоть в Великобританию, хоть в Зимбабве, мне все равно. Он смотрел в эти необычные каре-зеленые глаза и молчал, чувствуя, как внутри словно тает кусок льда. К ним подошел дедушка: — Хартмут, сынок, регистрация заканчивается, давай прощаться, а то я не успею. — Дед?! Но тот крепко обнял внука, пожал руку Илье и, подмигнув, пошел к стойке регистрации. Илья взял Хартмута за руку и, наклонившись к самому уху, прошептал: — Поехали домой, я безе с орешками испек. Большое спасибо всем, кто читал и оставлял отзывы — это меня очень поддерживало! Отдельная благодарность ТАМАНА и Nadel: ваши пинки были весьма вдохновляющими))