Госпожа Неудача. Шаг в Неведомое

Из академии музыки я возвращалась со странным спокойствием и принятием. Давний страх, прививавшийся с детства менталитетом моей страны, наконец оставил. Да, у меня нет высшего образования, но я и без него справлюсь. Это не главное. В мире иных это — совсем не главное. Папка с документами была благополучно заброшена в квартиру тонкой энергетической ниточкой, лёгкое пальто захотелось расстегнуть, бесстрашно подставляясь неожиданно тёплому ветерку — первому весеннему вестнику. Вечер был по-своему душист и по-своему привлекателен, так что его не хотелось всецело оставлять серым незнакомцам, машинам и фонарям. Выбрав на карте кофейню, я отправилась в долгое путешествие, срезая дорогу через дворы, переулки и очень уютный сквер. Если повезёт, уже через двадцать минут я получу хороший кофе на песке и плитку чёрного шоколада, а нет — отмечу на карте очередное место, в котором подают очень страшный яд. Сбыться не сумело ни то, ни то. Как истинная неудачница, я настойчиво повисела на дверной ручке, ткнулась носом в табличку «аренда помещения» и, расстроившись, мрачно проделала показавшийся слишком долгим обратный путь. Как обидно, что кофейня закрылась — не дождалась меня, и не то обругать, не то пожалеть её хочется, призраком оставшуюся на карте. Ведь сколько ещё таких же, как я, оголодавших, истощённых тоской по тёмному, сладкому от собственной горечи удовольствию путников, понадеявшись, находят лишь разочарование на более не принадлежащем, но всё ещё приписанном ей пороге? Проходя мимо всё того же сквера, я услышала далёкий звон, напомнивший дребезжание раскрытого хетта, и, повинуясь врождённому любопытству, изменила траекторию движения, идя на звук, будто на маячок. Вскоре к хетту прибавились бочка*, малый барабан и те ударные, названия которых я почему-то так и не смогла запомнить да и (чего греха таить?) никогда не предпринимала таких попыток. Сквозь путающийся в ногах кобальт февральского вечера мы со вполне целостной, гармоничной мелодией, создаваемой ритмичными ударами неизвестного барабанщика, двигались друг другу навстречу, пока взору моему не предстала крохотная площадка с неработающим фонтаном, подле которого, сидя на круглом, вращающемся стульчике и запрокинув лицо к темнеющим небесам, наслаждался своей музыкой темноволосый ударник. Немного поодаль группа таких же, как я, любопытствующих слушателей, застыла в молчании. Невысокая девушка с рюкзаком цвета спелого баклажана снимала на телефон, однако музыкант повышенного внимания к себе абсолютно не замечал. Его единение с установкой было настолько полным, что ни для кого другого места не отыскалось. Из всех присутствующих такое состояние, пожалуй, было доподлинно известно лишь только ему и мне, потому, постояв немного, я побрела обратно — даже нескольких долларов подойти и оставить не потрудилась. Не из природной скупости. Просто, глядя на темноволосого барабанщика, я чувствовала — он не нуждается ни в деньгах, ни в слушателях. Всё, что нужно ему — палочки, как продолжение рук. Большее станет лишним. Тем не менее, два следующих дня я возвращалась в тот самый сквер. Хотелось снова посмотреть на человека, близкого по духу моим ребятам. Однако, прогулки мои сопровождались лишь городской рутиной. Это, быть может, и было правильным. Такие встречи не должны происходить часто. Они, встречи, вообще никогда и никому не должны. Просто случаются от раза к разу. Спонтанно. Как захотят. После разрыва контракта мы перестали собираться на репетиции. Всем требовалось подумать, решить, как быть с внезапным сиротством группы, под чьё полететь крыло. Я бы не удивилась, пожелай и Антон оставить нас, как Эмма и Каролина. Тем не менее единственное, о чём гитарист просил — жить в студии, покуда она ещё остаётся для нас оплаченной. Это заставило поверить, что больше никто «Morning Star» не бросит. Когда мой телефон сообщил о прилетевшем на него сообщении, я в очередной раз сидела, проклиная свой прежде обожаемый ноутбук, что просился на пенсию, объявляя забастовки регулярным торможением и даже внезапной перезагрузкой. Писала Элис, притом настолько лаконично и коротко, что я предпочла за лучшее тотчас её набрать. — Здравствуй, — прозвучало из мембраны после череды монотонных гудков. — Рада, что ты свободна. У нас отличная новость дома! Приходи в гости. Мэган просила пригласить тебя. — Новость? — Я уже спускала ноги в уютных полосатых носках с кровати. — Неужели Алексу стало лучше? — Алекс… — Сквозь помехи донеслось печальное сопение. — Ты же знаешь, что это невозможно. Но приходи. Правда. И отключилась, а я, протянув руку, захлопнула крышку ноутбука, даже не потрудившись выключить строптивую технику, как положено. Когда я в последний раз была у Гилбертов, атмосфера у них там царила мрачная, но, если Мэган зовёт, значит произошло что-то в действительности хорошее. Конечно, я не забыла о предупреждении Алекса, но любопытство и нежелание обижать добрый клубничный тортик оказались сильнее опасения из-за Кэт. Тем более, бояться человека, что был мне другом, поводов я не видела — Кэтрин не станет творить по-настоящему опасных глупостей. Тем более при семье. Но первым, кого я увидела, стоя у порога квартиры Гилбертов, был Джейк. Усталый, высокий, тёмный в излюбленной куртке и джинсах цвета полуночи, он смотрел на меня глазами, полными теплоты. Сосредотачиваясь на трудностях, заставляя себя не думать, все эти дни я почти не чувствовала, как сильно скучала по лёгкой полуулыбке, сильным ладоням, широким бровям и красивым скулам, а то, насколько мне не хватало голоса, осознала лишь, когда, ткнувшись носом в мою макушку, Джейк шепнул-произнёс тихое: — Здравствуй, Кристи. — Здравствуй, — пробормотала, медленно и глубоко вдыхая его запах, в разлуке ни капли не изменившийся. — Почему ты так долго не возвращался? Пальцы Джейка ерошили мои волосы не скрываясь, а мне совсем не хотелось его отталкивать: — Отца вытаскивал. Был так зол, что возвращаться боялся, чтоб не навредить никому. Теперь хорошо всё. — Хорошо? — Запрокинув с исполненным надежды вопросом голову, я испугалась близости наших лиц, из-за чего отступила непроизвольно. — Хорошо, — повторила. — Сириана больше не обвиняют? — И совсем тихо, севшим в печали голосом: — Ты знаешь о том, что с Алексом? Джейк кивнул: — Знаю, Кристи. Но ты проходи. Я сам окончательно прилетел недавно — раздеться вот не успел даже. Прости, что не связывался так долго. С вами тут столько всего произошло, а я… болван… — Да что говорить… — Сириан, такой улыбчивый, огромный и добродушный прежде, теперь, казалось, ссутулился. — Препараты подменил мой собственный доверенный человек. Чёрт возьми, столько лет дружбы, столько лет взаимопомощи псу под хвост. — Ему дали крупную сумму денег, — произнёс Алекс, бесстрастно глядя сквозь вишнёвый сок в прозрачном стекле стакана. — Денег… — Это слово Сириан выплюнул пренебрежительно и, если бы мог, растёр бы сапогом, как окурок тлеющий. Но сидели мы в уютной гостевой комнате, глава дома красовался в неброских тапках, а слово грязным пятном разлилось по воздуху, да и исчезло, схлынув с потоком ему подобных. — А кто дал, так и не обнаружили. Столько людей, столько детей погибло. Я — иной, а меня подставили! Увидев, как крепко стиснулись кулаки, Элис присела рядом с приёмным отцом прямо на пол, неся с собой тепло и успокоение. — Его обязательно найдут, — произнесла серьёзно, а, когда Сириан проронил с досадой: «да где уж там», — сделала вид, что его сомнений не замечает. — Найдут и точка. — Я очень корю себя, Кристи, — выдыхал Джейк вместе с облачками пара, поздним вечером провожая меня домой. — За Алекса, за тебя. Но всё-таки вы справились. От этого мне радостно. Вы с Анжелиной держать себя стали совсем иначе. Можешь, конечно, спорить, но мне-то со стороны виднее. — Не буду спорить. Ты прав, — улыбнулась я, цепляясь за его руку своей ладошкой. — А себя не кори и не обвиняй. Каждый из нас был там, где быть был должен. Главное ведь, что живы остались все. — А тише добавила: — из наших, по крайней мере. — Помолчали. — Ты ведь знаешь на самом деле, кто заказчик? Так? — Знаю. — Джейк внезапно вырвал ладонь и ускорил шаг. — Но мне не скажешь, так? — Кивок я увидела, догоняя. Что же, раз Джейк говорить не хочет, это действительно мне не нужно. По крайней мере, мне хочется верить: ему виднее. Снова заговорили мы лишь у самого моего дома, когда, сунув руки в карманы куртки, Джейкоб остановился, глядя на меня с вопросительным ожиданием. Я стояла напротив, лицом к лицу, и длила молчание непониманием. — Что ты будешь делать с группой теперь, когда вы остались без руководства? — спросил наконец он. Это было однозначно не тем, ради чего мы остановились, но поздний вечер пронзило и требовало ответа, которым, увы, стало исполненное печали: — Не знаю, Джейк. Мне Карл вчера сказал, что, когда ты вернёшься, вы уедете в тур по стране. Алекс не сможет помогать нам. У нас нет ни администрации, ни ударника. А скоро не станет студии. Так что мне делать? Он переминался с ноги на ногу, глядя на меня в желтоватом фонарном свете. — Ты сама справишься, если захочешь. Поверь. И ещё… Попробуй открыть краудфандинг*. Многие любят вас, так что в трудное время не оставят — не сомневайся. Пока Джейк уходил, я стояла, обдумывая его предложение. Если краудфандинг действительно поможет, мы сумеем подняться сами. Однако же, не стоит надеяться на людей. Да и мечтать не стоит. Когда в плечо вцепились тонкие пальцы, я отреагировала не сразу. Выдохнула, вдохнула запах магнолии, персика и жасмина, слабо улыбнулась узнаванию, а потом тихо произнесла: — Привет, Кэт. Почему тебя не было сегодня со всеми? Её двуцветные глаза в полумраке позднего вечера слегка светились, из-за чего огненные стрелы вонзались в затылок болью. Кэт не злилась, не выходила из себя. Лишь смотрела с такой нечеловеческой, дикой тоской, что, переполнив собой глазницы, она выплёскивалась наружу искрами убийственных сил. — Алекса видеть не хотела. И тебя. Это, знаешь ли, тяжело. — Кэт… — Произнеся, я запнулась. Поддержать её, сказать, что Алекс вполне смирился? Что должно сорваться с моих губ сейчас? Что станет правильным? — Зачем ты пришла? — пролилось наконец в стылый вечерний воздух. — Боишься меня… — Она улыбнулась. — Ты уже привыкла бояться. А я поговорить пришла и попросить. И покаяться. Это ведь я Каролине нашептала на ушко. Долго шептать пришлось, чтоб она вас бросила, но вы заслужили. Понимаешь? ВЫ заслужили, Криста. — Если бы слёзы умели катиться из этих глаз, щёки Кэт сверкали бы сейчас искренней, горькой влагой. Но состояние её выдавали лишь губы — мелко дрожащие, непослушные. — Я люблю брата. Больше других люблю. А он постоянно на грани. И постоянно из-за тебя, из-за твоего окружения. Сколько это будет продолжаться, Кристина, сколько? Боль в голове усилилась, рассыпалась фейерверком. — Тебе нужно улететь, Кэт, — произнесла я хрипло. — Прости. Прости, если сможешь, хоть я и не знаю, за что перед тобой извиняюсь. Так выходит, так получается и не только тебе сложно, не только тебе больно. Проще найти виноватого — я знаю — проще. Только вот это не принесёт тебе облегчения. — Психолог ты чёртов, — отвернулась от меня Кэтрин, заслоняя лицо тёмными волосами, которые, впрочем, не спасали от её смертоносных сил. — Соловьём щебечешь только потому, что боишься, хочешь, чтобы я улетела. Всё дело в моей силе, которой Алекс теперь лишился. — Не буду спорить. Просто не буду, Кэт. — Я присела на неудобную скамейку без спинки, сложив на коленях руки. — Я и вправду зла на тебя. За группу. Только молчу потому, что каждый горе заливает по-своему. Ты отомстила. Быть может, это всё-таки поможет тебе. — Не помогло. Я надеялась, а это не помогло. Мне хочется мир сжечь к чертям, — практически шептала Кэт почему-то на русском. — Я не знаю, как помочь Алексу. Я ненавижу бессилие, я не могу наблюдать, как родители брата жалеют. Это ужасно, это невыносимо, так не должно быть. — Но так случилось. — Случилось. — Она водила носком утыканного шипами сапога по земле, рисуя круги и дуги. — И спасал он тебя, а значит виновата ты. Кристина, пойми, я не умею бороться со своими желаниями, со своими силами. С Алексом… с Алексом было проще. Мы с ним оба такие, мы поддерживали друг друга. А теперь я одна, теперь никто до конца меня не поймёт. О, как же пугало отчаянье в её голосе. — А Джейк? — Я всё-таки тихо спросила, но Кэт лишь фыркнула. — Он у нас сильный, сдержанный, мудрый такой. Он до конца этого никогда не прочувствует. Он только нотации читать может, говорить: «я слежу за тобой, сестрёнка». Будто я злобная собака, а он — мой намордник и поводок. — Всего мгновение Кэт молчала — ломала пальцы. — Я сорвалась с поводка, — заговорила вновь. — Знаю, что месть — не панацея, но не откажусь от неё. Прости. Я знала, что сейчас будет. Мы пристально смотрели друг на друга — глаза в глаза — и голова моя разрывалась от дикой боли. Я бы не смогла улететь, убежать и скрыться. От разъярённого дитя солнца не защититься моим барьером. Единственным, о чём я думала в те секунды, были люди, которые могли случайно оказаться поблизости, люди, что погибнут, как родители Элис, люди, чьи сердца остановятся. А я? — от меня останутся головешки. Больно ли умирать вот так? — Что происходит, Кэтрин? — пробилось сквозь заполнивший уши звон смутно знакомым голосом. — Ты собираешься устроить здесь ночь костров*? Если нет, улетай. Немедленно. — Голос приказывал, голос казался яростным, но потом прошептал что-то прежде, чем обратиться уже ко мне. — Рад встрече, соседка. Позволь я отнесу тебя домой. Одна ты не справишься. Лишь оказавшись в собственной ванной, побрызгав в лицо холодной водой и хорошенько растерев его полотенцем, я сумела оправиться и одарить моего спасителя узнаванием. — Спасибо, Джон. Ты спас мою жизнь сегодня. Он поддерживал меня за плечи, пока, сбросив лишь куртку и сапоги, я не опустилась в кровать, подле которой Джон Смит и расположился, сев прямо на пол и поджав под себя колени. — Завтра утром я поговорю с Кэт и её семьёй. Это не игры, Кристина. Тебе неслыханно повезло, что я возвращался домой так поздно. Почему ты? Джесс говорила, что ты в отличных отношениях с семьёй Гилберт. — Так было прежде. — Голос мой был сонным, словно я бодрствовала несколько суток. Глаза слипались. — Кэт не может простить мне того, что случилось с Алексом. Подвижное лицо Смита отразило задумчивость и печаль, а сильные, мозолистые руки придержали чашку со сладким чаем, которую мои пальцы отчего-то норовили выронить на постель. — Бедный он мальчик. Но твоей вины в этом нет. И не кори себя никогда. Такое с каждым могло случиться. — Ему правда теперь не помочь? — спросила с надеждой. Ответом мне был кивок. Сладкая жидкость снова заполнила рот — поил меня Джон насильно, приговаривая, что это необходимо, так что новый вопрос созрел и озвучился очень медленно. — Это из-за Кэт мне так плохо? — Да. Инстинктивно твой барьер выстраивал защиту и работал на износ. Ты сейчас очень вымотана энергетически. Если не возражаешь, я посижу с тобой ещё немного, подпитаю по мере возможностей. Станет легче. Чай закончился. Откинувшись на подушки, я произнесла: — Спасибо, — и улыбнулась: — сколько раз я за этот вечер тебя поблагодарила? — Учёт не вёл, — вернул мне улыбку Джон. — А теперь ни о чём не думай, постарайся уснуть. И запомни: в любой момент, в любое время суток ты можешь прийти за помощью. По-соседски. Мой номер в твоём мобильном.