Sexual harassment

За три дня до свадьбы. Персиваль умывался, чистил зубы, ездил на работу, заходил в магазин вечером или заказывал еду на дом, разговаривал, поддерживал социальные связи с сотрудниками и знакомыми, просто жил последнюю неделю с тем горьким удовлетворением, какое испытывает человек, уличивший свою жизнь в некомпетентности и лишний раз доказавший себе истину - человеческое счастье несбыточно. Персиваль не отличался зверским аппетитом к жизни, каким мог похвастаться Геллерт, но вместе с этим и не был склонен к тяжёлым формам рефлексивной депрессии, он переживал произошедшее, как данность, которая была неизбежна, должна была случиться и, наконец, случилась. Так говорил себе Грейвз. Что он чувствовал на самом деле не смог бы выяснить даже дипломированный специалист, врата души Персиваля захлопнулись, железный занавес опустился с металлическим лязгом, на всех постах сознания выставлен двойной состав охранного караула, отныне он был в полной готовности к худшему. — Я здесь только из уважения к твоим работам и авторитету в научном мире, — сходу сообщил Грейвз, в первую очередь он попытался сохранить достоинство, хотя факт, что он пришёл сегодня в это кафе, говорил за себя. Альбус Дамблдор не смотрел на него осуждающе, сочувственно или с всепонимающей грустью. Он выглядел собранным и даже немного хмурым. — Если тебе будет легче, он изменил только духовно, с физической стороной, — Альбус на секунду замялся, выбирая формулировку, — ничего не вышло. Грейвз иронично приподнял одну бровь, беззвучно спрашивая: и это всё? Он бессовестно кривил душой, эти слова отдались тупой болью где-то в районе грудной клетки. — Поверь, — Альбус плотно сжал руки в замок, — я никогда не просил о встрече партнёров Геллерта. Просто сейчас всё зашло слишком далеко. — Что-то случилось? — Грейвз недоверчиво повёл плечами, в глубине его голоса притаилось сомнение. Альбус с вежливой улыбкой поблагодарил официанта за кофе и снова перевёл взгляд на собеседника: — Ты свёл его с ума. Не знаю, что будет в будущем, но сейчас он в полной апатии и уже неделю не выходит из дома. Грейвз сделал глоток кофе, избегая ответа, он не испытывал стыд за тепло, появившееся внутри его грудной клетки от злорадного наслаждения. Это льстило, глупо отрицать. — Как же Rolling Stones? — Персиваль старался говорить максимально безэмоциональным голосом. И, к большому раздражению Альбуса, это у него отлично получалось. — Он им отказал, — Дамблдор многозначительно посмотрел ему в глаза. — Зря, мог бы заработать хорошие деньги, — Грейвз назидательно покачал головой и сделал последний глоток. — Давай сразу перейдём к главному, — он отставил в строну пустую кружку на фарфоровом блюдце. — Зачем ты здесь? Альбус тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. Он знал, что, скорее всего, его затея не завершится успехом, но совесть не позволяла оставить без попытки даже самую призрачную надежду. — Я хочу, чтобы ты дал ему ещё один шанс. — Исключено, — не раздумывая фыркнул Грейвз. — Тогда зачем ты ответил на моё письмо и согласился на встречу? — спокойно спросил Альбус. — Мне просто любопытно, что ты хочешь сказать, — пожал плечами Перси. — Хорошо, я скажу, — Дамблдор кивнул. Его кофе одиноко дымился на краешке стола, оставаясь нетронутым. — Геллерт идиот, и это непреложная истина, — он поднял руку вверх, полностью признавая факт. — Но ты не знаешь его так, как я. Он инфантильный, влюбчивый, амбициозный, ироничный, самоуверенный, язвительный, — Альбус мог перечислять недостатки друга до вечера, за десять лет знакомства их в его памяти скопилось немало, — но это его неотъемлемая часть, его шарм, его привлекательность. Перси изначально настроился на встречу отрицательно-скептически, но даже сквозь шипастый нарост иронии и цинизма пробилась слабая мысль, что в чём-то Альбус всё-таки прав. — Ты можешь мне не верить, но Геллерт способен на верность. Пять лет назад в моей семье случилось несчастье. Я был в очень плохом состоянии, — Альбус убрал руки со стола. — Я не мог самостоятельно есть, пить, моё горе сломало меня физически, я проходил серьёзное лечение у психиатров и два года сидел на таблетках. — Что произошло? — Грейвз осторожно поднял взгляд на собеседника. Весь цинизм между ними сошёл на нет. — Я не хочу говорить об этом, — Альбус мягко улыбнулся и снова положил руки на стол. — Скажу лишь, что ушёл из жизни последний дорогой мне человек. Грейвз вежливо не стал расспрашивать. — Все два года Геллерт был рядом, он не ходил на вечеринки, потому что готовил для меня завтраки, обеды и ужины, он не ночевал дома, потому что жил у меня, помогая мне мыться, одеваться и даже справлять нужду, и он готов был быть рядом, сколько потребуется. Год, два, пять, десять… — Дамблдор говорил с абсолютной уверенностью, и у него было на это право. — Он не знает полумер ни в выпивке, ни в жизни. Геллерт никогда не жаловался и никогда не упрекал, его чувство юмора и несерьёзность помогли мне выкарабкаться, он спас мне жизнь. Альбус сделал короткую паузу, внимательно посмотрел на хмурого Грейвза и снова продолжил: — Он готов на многое для того, кто также расположен к нему, но ты дал понять, что в нём не заинтересован, и я тебя не виню! — Альбус поспешно поднял руку. — Ты знаешь только тот образ, который выстроила вокруг него жёлтая пресса, образ не самый приятный и, к сожалению, вполне правдивый, — он нервно зачесал рыжие пряди назад и оставил руку на шее. — Я для того и просил о встрече, чтобы рассказать о другом Геллерте, о котором, наверно, больше никто не знает. Грейвз молчал. Он был прав, отказавшись от чужих чувств, он был в этом уверен, к тому же факт измены не делал Геллерту чести, но тогда почему Персиваль начинал чувствовать себя тоже чуточку виноватым? — Он был расстроен и сделал это назло, а не потому, что… — Альбус развёл руками, показывая, почему обычно совершают измены. — Дай ему шанс, он его заслуживает. — С чего ты взял, что ему нужен этот шанс? — хриплым от долгого молчания голосом, наконец, спросил Грейвз. — Ты сделал то, что не удавалось даже мне, — Альбус улыбнулся, его глаза лукаво блеснули из-за очков-половинок. — Ты заставил его меняться. И, прежде чем Персиваль успел что-либо спросить, уточняя это спорное заявление, Альбус предупредительно воскликнул: — Но если ты всё равно больше не хочешь его видеть, я пойму. Нельзя любить насильно. Грейвз устало вздохнул. Его вовсе не нужно было принуждать. Он тонул в этом человеке, несмотря на все условности. Геллерт с непринуждённой лёгкостью разбивал между ними барьеры, ему было плевать на его характер, который Грейвз любил показывать, наверно, слишком часто, он тянулся к нему изо всех сил, и это не могло не тронуть. Сколько непреодолимых глупостей мы совершаем на волнах отрицательных эмоций, сколько неправильных слов говорим в приступах ярости и злости, о которых жалеем всю жизнь и через которые не можем перешагнуть обратно. * 321. Гриндевальд гипнотизировал дверь номера и старался одновременно не слишком надеяться и не слишком впадать в уныние, эмоционально балансируя на нейтральном спокойствии. В его голове проносилась целая кавалькада неприятных мыслей, и, чтобы прекратить эти муки бесконечных предположений, Геллерт глубоко вздохнул и открыл дверь. В номере царил полумрак и тишина, свет везде был выключен. Геллерт осторожно шагнул внутрь, с тихим щелчком прикрывая за собой дверь, и только тогда заметил неясное движение возле окна. Там стоял высокий человек в чёрном костюме, он расслабленно держал руки в карманах и не торопился нарушать тишину. — Ты хочешь поговорить? — Геллерт первым сделал небольшой шаг навстречу тёмной фигуре, от которой чудесно пахло одеколоном. Геллерт чуть прикрыл глаза и глубоко вздохнул этот запах, только сейчас осознавая, как сильно скучал. — Если ты хотел окончательно порвать со мной, то мог просто позвонить, — Гриндевальд начал предполагать худшее. Он подошёл достаточно близко, чтобы различить в неясном свете гладко выбритые щёки, яркие линии бровей и глаза, которые смотрели с вызовом и какой-то немой решительностью. Грейвз не мог злиться на этого странного представителя четвёртой власти. Когда он стоял так близко, ему хотелось совсем другого. — Я знаю всё, что ты хочешь сказать, — хрипло ответил Перси и за шею грубо притянул Гриндевальда к себе, — так что давай это пропустим и сразу перейдём к твоему раскаянию. И Геллерт раскаивался, как никогда в своей жизни, лаская сильное тело в своих ладонях, сминая чужие губы, отвечая, отчаянно и истово желая получить прощение. — Прости за то, что я такая сволочь, — между яростными поцелуями хрипел Геллерт. — И ты прости, — Грейвз нетерпеливо стаскивал чужой пиджак до хруста швов на ткани, — за эти чёртовы деньги… — За это как раз спасибо, — Геллерт хитро улыбнулся, оставляя жалящий укус на кадыке. — На эти деньги сейчас празднуют свадьбу хорошие люди. — Значит, я мог прийти без подарка, — Грейвз самодовольно улыбнулся и в следующую секунду удивлённо охнул: Геллерту явно недоставало терпения и он просто рванул полы рубашки в разные стороны, несколько пуговиц отлетело и с задорным стуком попадало на паркет. Грейвз подмял под себя не сопротивляющееся тело, как только они упали на пружинистую кровать, сладко пахнущую чем-то приторно цветочным. — Я не против, — мурлыкнул Геллерт и обхватил ногами чужие бёдра, приглашая и притягивая ещё ближе. От такого покорного, послушного, открытого Гриндевальда кровь Персиваля вскипала в венах раскалённым огнём. — Я так скучал по тебе, — шептал Геллерт, он приподнялся на локтях, не расцепляя лодыжек на чужой пояснице, прихватил губами солоноватую кожу на ключицах, проехался губами вниз и прикусил сосок. Получив рваный вздох, он снова откинулся на спину и взял одну руку Грейвза в свою. Он положил его ладонь к себе на грудь и провёл ею вниз до паха, плавно скользнул под уже расстёгнутый ремень брюк и обхватил чужими пальцами свой твёрдый член. Геллерт выгнулся от новой волны возбуждения и бесстыдно толкнулся бёдрами в чужой кулак. Не убирая своей ладони поверх руки Перси, он прошептал: — Хочу тебя… Кожа Геллерта была невероятно смуглой, тёплой, мягкой, приятной на ощупь и вкусной. Грейвз сходил с ума, вынимая поцелуями в шею — протяжные стоны, прикусывая соски — рваные вскрики, спина оказалась сплошной эрогенной зоной Геллерта, стоило провести ногтями от лопаток до поясницы, и он дёргался вверх, прогибаясь и широко раскрывая рот в беззвучном стоне. Грейвз медленно надрачивал его член, лаская губы, соски, ключицы, плечи, щёки, всё, до чего мог дотянуться. — Мой, — хрипел он в самое ухо любовника, — только мой… И от этого неприкрытого собственничества Геллерт заводился ещё больше, никто и никогда не хотел заполучить его целиком и полностью, ни для кого он не представлял такой ценности. Двухлетнее воздержание не принесло Грейвзу такого голода, как эти две недели. Персиваль боялся кончить в штаны от самого Геллерта, теперь и отныне его возбуждение было привязано не к ассоциациям и стандартам человеческого тела (хотя Гриндевальд обладал просто потрясающим), но к одной персоне. Теперь Грейвз мог кончить от его голоса просто потому, что этот голос его. Не теряя времени, он легко отцепил чужие лодыжки от своей поясницы и перевернул Геллерта на живот, подтягивая за бёдра вверх. Грейвз медленно надавливал на поясницу и с восхищением наблюдал, как Геллерт плавно и послушно прогибается под его рукой, беззастенчиво оттопыривая ягодицы. Для него это зрелище было сродни произведению высокого искусства. Ноги Геллерта мелко подрагивали от возбуждения, и Грейвз подложил ему под живот подушку, давая лишнюю точку опоры. Ягодный неестественный аромат смазки, напоминавший жевательную резинку, внезапно приятно защекотал ноздри. Гриндевальд сначала уловил синтетический запах и через секунду почувствовал тёплую влажность между ягодиц. — О боже… — выдохнул он сквозь зубы и уронил голову на скрещенные руки перед собой. — Если ты ещё раз попытаешься изменить, — вкрадчиво шептал Грейвз, прижимаясь всем телом к разгоряченной спине Геллерта, уже два пальца свободно скользили в его заднице, заставляя гортанно стонать и плохо воспринимать сказанное, — я запру тебя под замок, — Грейвз добавил третий скользкий палец, теряясь в ощущениях стонущего тела под собой и гладкого горячего входа. — Ты будешь трахаться только со мной. Персиваль расстегнул ширинку, высвободил напряжённый член из узких боксеров и, наконец, вошёл. Геллерт сорвался на хрип и одним движением вытащил из-под себя подушку, прогибаясь ещё ниже, практически ложась грудью на мягкое постельное бельё. Грейвз зажмурился от наслаждения, сжимая в обоих ладонях упругие ягодицы. Геллерт восхитительно подмахивал бёдрами навстречу, делая проникновение максимально глубоким, и так откровенно, заразительно и возбуждённо стонал, что Персиваль не смог продержаться долго и кончил уже спустя несколько бешеных быстрых толчков. Не выходя из горячего тела, он рухнул на широкую спину под собой, тяжело дыша в чужой вспотевший висок. — Я прощён? — сипло, от сорванного на стонах голоса, спросил Геллерт. — Да, — просто ответил Грейвз и оставил лёгкий укус на любимом плече. — Перевернись, — тихо попросил он, выскальзывая из его тела и садясь на колени. Гриндевальд послушано перевернулся на спину и широко раздвинул ноги, не скрывая возбуждения. — Я могу сам, — неуверенно предложил Геллерт, обхватывая член рукой. Грейвз отвёл его ладонь в сторону и наклонился, лаская одними губами головку и нежно массируя пальцами яички. Гриндевальд закрыл глаза и запрокинул голову, смотреть на происходящее у него между ног не было сил. Член скользнул глубже, Перси приласкал кончиком языка уздечку, обхватил плотнее губами ствол, втянул щёки и, наконец, горячая головка упёрлась в бархатную стенку горла, одновременно с этим два пальца легко скользнули в растянутый вход и пощекотали простату. Геллерт издал животный крик и кончил, обеими руками вцепившись в волосы Перси, не давая ему отстраниться. — Ты переезжаешь ко мне, под моё пристальное наблюдение, — это было первое, что сказал Грейвз после, накрывая обоих лёгким одеялом и притягивая Гриндевальда к себе под бок. Тот только согласно кивнул, обнимая своё неожиданное счастье поперёк широкой груди. — Люблю тебя, — немного неуверенно, с опаской, сказал Геллерт, заглядывая в тёмные глаза напротив. — И я тебя, — выдохнул Перси и оставил короткий поцелуй на чужом подбородке. — Но если ты ещё хоть раз… Геллерт не дал ему договорить, проглотив слова поцелуем. — Я твой, — сказал он чуть тише, но на полном серьёзе. — Ты мне слишком дорого достался. * Гости покинули зал во втором часу ночи, ресторан почти опустел, ограждение, составленное ширмами из китайской рисовой бумаги, скрывало единственных оставшихся посетителей: молодую пару от посторонних глаз. Ньют сидел на коленях у своего законного мужа, оседлав его бёдра. Альбус целовался лениво, с неспешной нежностью. — Его нет уже два часа, — протянул Ньют, вынимая заколку из волос профессора, рыжие пряди волнами упали на красивое веснушчатое лицо. — С ним точно всё в порядке? Дамблдор провёл руками по тонким ногам вверх и сжал его задницу в широких ладонях. — Если бы он вернулся слишком быстро, было бы гораздо хуже, а так, — он оставил пару влажных поцелуев на белой шее и ключицах, — всё просто замечательно… Ньют возбужденно вздрагивал и с каждым поцелуем и движением распалялся всё больше и больше. — Нам стоит подняться в номер, — простонал он. — Нетерпеливый, — довольно улыбнулся Альбус, массируя член своего избранника сквозь тонкую ткань белоснежных штанов. — Мне кажется наоборот, нам стоит остаться. — Геллерт не обидится, если мы проведём брачную ночь не в подаренном им номере? — рассмеялся Ньют, расстёгивая рубашку Альбуса. Его взгляд уже светился азартом и желанием. — Он стоит немалых денег. — Сейчас Геллерт вряд ли способен здраво оценивать ситуацию и мыслить вообще, — успокоил своего мальчика Альбус и притянул к себе для нового, властного поцелуя, — то же самое я хочу сделать с тобой… Ньют смог только рвано выдохнуть в ответ, такой настрой ему определённо нравился.