***
Утро того летнего дня было ясным, теплым и солнечным и вовсе не предвещало неприятностей. Поэтому, наверное, я и задержался по дороге в управление, позволив себе выпить чашку кофе в летнем кафе по пути и просто пройтись, не торопясь. Но едва я зашел в управление, как всякая благостность и неторопливость слетели с меня мгновенно. На Царицынской улице, возле пятого дома был обнаружен труп. Вызов поступил из дома Мироновых. Коробейников вызвал доктора и умчался на место преступления. За мной посылали, но из дома я уже ушел, а поискать меня по пути следования городовой не догадался. Мысленно обругав своего помощника, который уж точно знал, где я пью по утрам кофе, я вскочил в экипаж и велел погонять. Труп и в самом деле лежал у самой ограды сада Мироновых. Рядом стоял доктор Милц, видимо, уже закончивший свой осмотр. А в саду, у самых прутьев ограды, стояли Виктор Иваныч и Анна Викторовна. — Ну, что здесь? — спросил я, подойдя, сразу у всех. — У него гортань перебита, — ответил доктор. — Вот предупредительный знак, — Коробейников достал из кармана и подал мне игральную карту, перечеркнутую кем-то крест-на-крест. — Найден у него в кармане. Я рассмотрел карту внимательно. Да, это предупреждение, я уверен. И даже знаю, кто имеет такую манеру предупреждать. Непонятно только, что этот человек и его подручные делают в Затонске. — Этот человек поляк, — сообщил я Коробейникову. — Как Вы это определили? — немедленно заинтересовался мой помощник. — Потом, — пообещал я ему. — Ищите поляков по всему городу, всех, кто прибыл из этого привисленского края. Все это было очень серьезно. Если столь крупная группировка прибыла в Затонск и уже начала действовать, судя по трупу, то нас ждут крупные, очень крупные неприятности. — Не будем мешать, — вполголоса сказал адвокат Миронов дочери, пытаясь увлечь ее в сторону дома. — Я только скажу пару слов Якову Платоновичу, — ответила Анна Викторовна. Виктор Иванович поклоном распрощался со всеми одновременно и двинулся к дому. А я подошел к Анне Викторовне, которая вдоль забора отошла чуть в сторону от лежащего на земле тела. — Вы что-то хотели сказать? — спросил я ее. — Мне кажется, здесь замешана Ваша знакомая, — негромко произнесла Анна Викторовна. Я почувствовал некоторую досаду. После истории со смертью поручика Львова у нас с Анной установились ровные, хоть и весьма дистанцированные отношения. Выполняя данное себе обещание, я не искал с нею встреч и не старался как-нибудь сблизиться. Но если мы и встречались случайно, то зачастую наши разговоры оканчивались почти что ссорами, стоило им каким-либо образом коснуться Нежинской. По не совсем ясной для меня причине, Анна Викторовна госпожу Нежинскую абсолютно не выносила и мгновенно выходила из себя, если заходила тема моего общения с данной дамой. Вот и сейчас, она уже явно готова была приписать Нине Аркадьевне участие в убийстве поляка, хоть я и не видел к тому ни малейших оснований. — Почему Вы так решили? — поинтересовался я. — Я так чувствую, — ответила мне Анна с упрямством в голосе. И не ясно было, то ли это вновь проделки духов, то ли ее желание обвинить Нину во всех смертных грехах. Я только головой покачал. Нет, я, конечно, уже привык, что умозаключения барышни Мироновой порой имеют весомое значение. И научился даже прислушиваться к ее словам. Но вот ее острая реакция на данную конкретную тему раздражала меня весьма. — Доктор, распорядитесь, чтобы забрали тело, — я отошел от Анны, так и не ответив ей, и принялся раздавать указания. — А Вы, Антон Андреич, распорядитесь, чтобы опросили всех дворников и соседей из ближайших домой. — Кстати, Яков Платоныч, — сказал доктор Милц, — стоит внимание обратить: у него на ботинках глина. — Не только глина, — заметил Коробейников, как раз тщательно изучавший подошвы ботинок мертвеца. — Лунник Оживающий, Lunaria rediviva, то есть, смею предположить, что убитый гулял где-то в лиственных лесах до этого, где они и произрастают. — Ну да, конечно, — саркастически заметил доктор, — ходил, собирал гербарий. — Постоялые дворы осмотрите, — велел я Коробейникову. Наблюдательность, несомненно, хорошее качество. Но в данном случае, думаю, следует искать наших преступников в городе, а не в лесу. А сейчас, какие бы побуждения не руководствовали Анной Викторовной, когда она меня предупреждала, я попробую проверить ее слова. Скажем, для ее спокойствия. Разумеется, я в ее предсказания не верю. Но барышня Миронова всегда очень расстраивается, если я отношусь к ее словам без должного внимания. А я не желаю ее расстраивать ни в коей мере. — Госпожа Нежинская у себя? — поинтересовался я у портье, придя в гостиницу. — Не знаю, — ответил тот, — сегодня я ее еще не видел. Уже тревожась, я поднялся на этаж и постучал в дверь номера. На стук никто не ответил, и за дверью было тихо. — Простите, Вы не видели госпожу Нежинскую? — спросил я проходящую мимо горничную. — Вчера днем, — ответила девушка. — А она ночевала? — Нет, — пожала плечами девушка, — не видела с того времени. — Вчера она выходила из номера? — я тревожился все сильнее. — Да. — Одна? — Одна, — подтвердила служанка. Отпустив горничную и удостоверившись, что в коридоре нет никого, я осторожно открыл дверь номера отмычкой. Номер был пуст и идеально прибран. Судя по всему, здесь никого не было со вчерашнего дня. Воспользовавшись моментом, я открыл ящик комода, где хранились бумаги. Обнаруженное там меня не порадовало. Госпожа Нежинская вела активную переписку с мистером Гордоном Брауном. И даже моих познаний в английском языке было достаточно, чтобы понять, что это были письма весьма нежного содержания. Итак, мои противники и не подумали отказываться от своего плана. А я узнал об этом совершенно случайно. Они все время опережают меня, и это очень плохо. Мое внимание привлекла корзина для бумаг, стоящая в углу. Я заглянул в нее и достал оттуда игральную карту. Разорванную на четыре части даму пик, точно такую, как была найдена в кармане мертвого поляка. Теперь уже мне не было тревожно, мне сделалось страшно. Потому что я понял, из-за кого появилась в Затонске польская банда. И кому адресованы предупреждения в виде игральных карт. Вот только я абсолютно не понимал, что им от меня нужно. А ведь судя по тому, что они без предисловий перешли к угрозам, они считают, что я в курсе. Очень плохо, хуже некуда! Нина похищена, скорее всего, хотя это еще нужно проверить. А я совершенно не представлял, как мне узнать, чего от меня добиваются. Когда я спустился в холл гостиницы, меня неожиданно окликнули. — Мистер Штольман! — поднялся из-за столика кафе Гордон Браун. — Здравствутье! — День добрый, мистер Браун, — ответил я ему. Он уже не только письма пишет, но и регулярно в Затонск катается? Интересно, что поделывают мои филеры, и почему я все это узнаю сам, и совершенно случайно? — Ви бить у Нина Аркадьевна? — осведомился Браун. — Да, — ответил я, — но ее нет в номере. — Я ждать ее здесь полчас, — пожаловался химик. — Мы договариваться. Ее нет! — Опаздывает, — успокоил я его, — woman. — Yes, woman, — согласился со мной англичанин. — Я принес ей книга. Я редко бывать в город. Это моя книга про химия. Я ее сочинять, чтобы все лубить химия, царица наук! Я пролистал книгу, с гордостью врученную мне мистером Брауном. Кажется, я только что узнал о том, чем занимается англичанин на полигоне. За один трехминутный разговор. Так сколько уже мог узнать Разумовский? — Нина Аркадьевна интересуется химией? — спросил я англичанина. — Та! Ошьень! — подтвердил он. — Она просьил меня дать ей этот книга! — Может быть, она еще и уроки у Вас брать будет? — пошутил я. — Та! — обрадовался химик. — Уроки! Я скоро давать ей уроки! — Интересно будет взглянуть, — усмехнулся я, представив утонченную госпожу Нежинскую с пробирками в руках. Кошмар! И я ничего не могу поделать. Можно, конечно, раскрыться полковнику Симакову и попробовать его предостеречь. Он честный человек и прислушается к моим словам, даже если и выгонит вон, чтобы не лез не в свое дело. Но, во-первых, раскрывать прикрытие мне запрещено, а во-вторых, а что может сделать Симаков? Браун и в самом деле не заключенный. Доказательств у меня нет, как и не было. И как полковник сможет запретить ученому общаться с дамой, тем более, с фрейлиной? Так что эту идею отложим до времени. — Вы передайте книгу через портье, — посоветовал я Брауну, возвращая ему его труд. — Thank You, — ответил англичанин, продолжая улыбаться, и немедленно отправился к портье. Я сделал два шага и оказался у столика, за которым обосновался Франт, присматривающий за Брауном. — Оставьте его на сегодня, — велел я филеру, глядя с сторону, — а я буду ждать на квартире. — Слушаюсь, — буркнул в ответ Франт, не отрывая взгляда от газеты. Покинув гостиницу, я направился на квартиру, на которой происходили мои встречи с филерами. В свете происходящего, я должен был срочно дать им новые указания. Очень важные указания. И даже охрана английского химика не могла сравниться для меня с этим. По дороге я внезапно ощутил, что за мной следят. Обернувшись резко, я заметил парня, одетого явно по польской моде, не перепутаешь. Итак, я не ошибся, банда Гроховского явилась в Затонск по мою душу. Я попытался было догнать преследователя, но он прыгнул в проезжающую пролетку и был таков. Это внушало такую тревогу, что я изменил свои планы. Франт подождет немного. Я должен увидеться с князем Разумовским и узнать, не известно ли ему что-либо о судьбе Нины. У князя свои возможности, весьма обширные. Возможно, он уже что-то знает и согласится поделиться со мной информацией. Лакей проводил меня в кабинет и оставил в ожидании. Разумовский согласился принять меня, и это уже было хорошо. После моего последнего визита в этот дом их сиятельство мог приказать на порог меня не пускать. Значит, скорее всего, ему что-то известно, и он тоже, как и я, надеется на обмен информацией. В нетерпеливом ожидании я прошелся по кабинету, заглянул в стоящий на столе телескоп. — Презабавная штуковина, не правда ли? — раздался у меня за спиной голос князя Разумовского. — Я приноровился птиц рассматривать в парке. Такие забавные истории между ними случаются, знаете ли… — Позвольте сразу к делу, — перебил его я, — Вам известно, где находится госпожа Нежинская? — Нет, — ответил князь без раздумий. — Есть основания полагать, что она похищена, — сказал я ему. — А я точно знаю, что она похищена, — сообщил мне Разумовский. — Вчера около полуночи Нина Аркадьевна вышла от меня, направляясь в гостиницу. Один из слуг сопровождал ее. Неизвестные напали на нее прямо за воротами и увезли. — Вот как? — я был просто ошарашен. — А почему же Вы нам, в полицию не сообщили? — Вот, сообщаю! — ответил Разумовский раздраженно. — Я Вас жду все утро, Яков Платоныч. Я думал, Вы придете, когда обнаружите тело. Вчера! Это все началось еще вчера, а я даже не знал. Целая ночь потеряна. — Нужно поговорить срочно с Вашим слугой, — сказал я князю. — Ну, тот, который сопровождал Нину Аркадьевну. — Боюсь, что это невозможно, — с деланным сожалением сообщил Кирилл Владимирович. — Я его выгнал, и он уже уехал из города. А потом, что он может Вам сообщить? Он не разглядел похитителей. — Складно у Вас все получается, — раздраженно отозвался я. Слуг в доме князя Разумовского я знал наперечет и по именам. Князь, кстати, большого штата не держал, справедливо полагая, видимо, что чем больше слуг, тем больше шансов, что их подкупят. Если кто-то из них был уволен, я узнаю это легко. Но, думаю, Нину сопровождал лично Жан. Он и убил того поляка, что нашли сегодня утром. И если Разумовский сейчас это признает, я смогу законно арестовать Жана за убийство, пусть и при самообороне. Этого Кирилл Владимирович, разумеется, допустить не может. Вот и рассказывает мне сказки об уехавшем слуге. — Вы не получали подобного знака? — показал я князю карту, найденную в кармане убитого поляка. Чем черт не шутит, может быть, я рано встревожился. Нежинскую похитили от резиденции князя. Так может, пан Гроховский вовсе даже не мое, а его внимание пытается привлечь таким образом? — Я? — удивился Разумовский, разглядывая карту. — Нет, а что это? — Нашли в кармане убитого, — пояснил я. — И я полагаю, что убил его Ваш слуга. — Он никого не убивал, — пренебрежительно поморщился Кирилл Владимирович. — У Вас есть еще ко мне вопросы? — Нет, — ответил я. — Но полагаю, они у меня появятся. Я надеюсь на Ваше содействие в поисках Нины Аркадьевны. — Разумеется, — кивнул Разумовский и вдруг заметил слегка язвительно: — А Вы даже не спросили меня, известна ли мне причина похищения. — А Вам она известна? — спросил я его. — Нет, — ответил князь и добавил со значением: — Но, судя по тому, что Вы не задали мне этот вопрос, она известна Вам. И что же это все-таки за знак такой, Яков Платоныч? — добавил Разумовский, когда я уже пошел к двери. — Его ведь Вам прислали. Я молча, не оборачиваясь, отсалютовал ему картой и вышел. Итак, Разумовский недвусмысленно дал мне понять, что он в курсе моих прошлых отношений с паном Гроховским. Оно и не удивительно. Та моя глупость была известна многим, а более всех в курсе была именно Нина. Так что осведомленность князя вполне понятна. Также, как и то, что он связал похищение Нежинской поляками со мной. И почему-то я был уверен, что он на самом деле не знает более ничего, иначе сказал бы. Как ни парадоксально звучит подобное заявление, в этом деле мы с Разумовским едва ли не союзники. Выйдя из дома князя, я увидел Анну Викторовну, прогуливающуюся по саду с Элис в сопровождении сиделки. — Анна Викторовна, — окликнул я ее. Она обернулась на мой голос, подошла с серьезным, взволнованным лицом. — Нежинская похищена, это уже установленный факт, — сказал я ей. — Вы… Вы берегите себя. — А я здесь причем? — удивилась Анна. — Вы часто здесь бываете, — ответил я. — И — мой совет — держитесь подальше от князя. Ложь, разумеется. Но не совсем. Мне и в самом деле тревожно от того, что она стала так часто бывать в доме Разумовского. Но в данном случае я волновался вовсе не об этом. — Яков Платоныч! — заглянула мне в глаза Анна. — Ну, Вы же знаете, что я здесь бываю вовсе не ради князя. — Да, — вздохнул я, взглянув на Элис, играющую прутиками под присмотром сиделки. — Как она? — Без изменений, — сказала Анна Викторовна. — Но мне кажется, что она меня слушает. — А князь часто с ней разговаривает? — поинтересовался я, воспользовавшись случаем. — С ней никто не разговаривает, только я, — заверила меня Анна. — Но князь, он и так много для Элис сделал. — Да, — вздохнул я. В свое время я не включил Элис в отчет по делу Курочкиной, считая, что в Затонске девушке будет лучше и безопаснее. Сейчас я успел много раз об этом пожалеть. Мне и в голову не пришло в свое время, что Разумовский может оформить над ней опекунство. А теперь она оказалась в его полной власти, и я бессилен. — Вы торопитесь? — спросила меня Анна Викторовна, взволнованная, видимо, выражением тревоги на моем лице. — Нет, — ответил я, — то есть… Мне никуда не хотелось уходить от нее. Пока я рядом, ей ничто не угрожает. А еще, все мои тревоги отступают, пока рядом она. Будто в ее присутствии, рядом с ней, я попадал на островок тепла и покоя. Но у меня сейчас точно не было времени наслаждаться покоем и ее обществом. Я должен был найти Гроховского и разобраться в том, что происходит. Вот тогда Анна Викторовна на самом деле будет в безопасности. — Вы берегите себя, — попросил я ее еще раз. И быстро пошел по направлению к выходу из парка.***
В управлении Коробейников докладывал мне: — В городе появилась компания поляков. Пятеро из них жили в меблированных комнатах, сегодня съехали. Вчера один из них ушел и не вернулся. Его зовут Яцек Коплинский. Местные уголовники их не знают, но отзываются уважительно. Говорят, за ними стоит кто-то из Варшавских воров. — Я раньше с этим сталкивался, — рассказал я Коробейникову, раскладывая на столе обе найденные пиковые дамы, — у них такие знаки в ходу. Перечеркнутая карта это предупреждение. Коробейников вынул из кармана и положил передо мной еще одну карту: — Я тоже предупрежден. Я посмотрел на карту, выложенную им на стол, чувствуя, как меня охватывает ужас. Карта была другая. На этот раз — дама червей. Похоже, Гроховский разузнал обо мне побольше и решил усилить нажим. А я по-прежнему все еще не знаю, что ему от меня нужно. — Откуда это у Вас? — спросил я Коробейникова, беря червовую даму в руки. — Я нашел это у себя в кармане. Думаю, мне это подбросили, когда я выходил из меблированных комнат. Это что же? Мне знак? — Да мне это знак, Антон Андреич! — позволяя раздражению изгнать страх ответил я. — Все дамы мне! Червовая — это Анна Викторовна. — Почему? — непонимающе спросил он. — Потому что, пиковая — это Нежинская, — пояснил я. Понял ли он что-либо из моего сумбурного объяснения, я не знаю, но видя, что я пребываю не в настроении, расспросы прекратил. Велев Коробейникову ускорить розыск поляков в Затонске любыми средствами, я наконец-то отправился повидаться с моими филерами. Они, верно, уже меня заждались и недоумевают, что могло так меня задержать. Они и в самом деле ожидали меня с нетерпением и вскочили разом, когда я вошел. — Сидите, — бросил я им и спросил сердито: — Когда Нежинская успела захомутать Брауна? Они переглянулись в недоумении. — Не было ничего такого, — сказал Жук. — Они не виделись с того дня, как встречались вместе с Вами. — Я нашел письма у нее в номере от господина Брауна, — пояснил я свои претензии. — Мы не можем перехватывать письма, — ответил Франт, разводя руками. Этого они и в самом деле не могли, увы. А я не смог предусмотреть, что Нежинская будет развивать отношения с англичанином путем романа в письмах. Я сел, пытаясь успокоиться и упорядочить мысли хоть немного: — С кем она встречалась в последние дни? — Только с князем, — ответил Жук. — А князь из дома ни ногой. — То есть новых лиц не появлялось? — уточнил я. — Никак нет! — хором отрапортовали филеры. — Нежинская пропала! — сообщил я им, сдерживая раздражение изо всех сил. — Скажите, Вы где были сегодня ночью? Почему снято наблюдение с дома князя? — Но Вы же сами изволили распорядиться, — напомнил мне Франт, — чтобы мы зря не мозолили глаза у князя, а больше дежурили на дороге к англичанину. И снова он прав, это был мой приказ. Но откуда я мог знать?! Такое впечатление, что я совершаю ошибку за ошибкой. Что толку было дежурить на дороге в Михайловскую усадьбу? Письма легко миновали мой заслон незамеченными. А вот если бы я не снял наблюдение с князя, возможно, сейчас знал бы, где спрятали Нежинскую. Впрочем, сейчас некогда предаваться самобичеванию. Даже анализировать ошибки некогда. — Следить за князем в оба, — велел я Франту. А Вы, — повернулся я к Жуку, — займитесь поисками Нежинской. Вот знак польского шулера, Гроховского, — сказал я, показывая им перечеркнутую даму пик. — Он в городе. — Важная птица? — поинтересовался Франт, разглядывая карту. — Один из главных бандитов Варшавы, — пояснил я. — Вот что, — сказал я Франту, — поезжайте к дому князя, наблюдать и охранять Анну Викторовну. — Анну Викторовну? — изумился он. — Везде следовать за ней! — резко подтвердил я. — Будет сделано, — кивнул Франт с предельной серьезностью. — А Вы ищите поляков по всему городу, — велел я Жуку. — Возможно, по их следу мы найдем место, где они прячут Нежинскую. За работу, господа! — поторопил я их, и филеры немедленно покинули квартиру, отправляясь каждый в свою сторону. Я выждал короткое время, чтобы не выходить непосредственно за ними, и отправился в управление. — Нужны карты, — сказал я Коробейникову, едва войдя в кабинет, — армейские карты окрестностей. Лиственные леса на глинистой почве, вот где нужно искать. Я уставился на карту Затонска, висящую на стене, будто она хоть чем-то могла помочь мне сейчас. — Сегодня вечером карты привезут из штаба военного гарнизона, — доложил Антон Андреич. — Это хорошо, — задумчиво ответил я. И тут же добавил: — То есть плохо! Здесь они уже должны быть. — Виноват, — не стал спорить с раздраженным начальником Коробейников, хотя его вины в том не было. Дверь распахнулась без стука, и в кабинет вошел полковник Трегубов. Вот и начальство подоспело, сейчас примется помогать нам работать. Коробейников спрятал за спину кружку с чаем, от греха. — Ну что, господа? — вопросил Трегубов. — Кто похитил фрейлину Ее Императорского Величества? Извольте доложить. — Пока не установлено, Николай Васильевич, — ответил я. — Но мы работаем, Ваше Высокоблагородие, — бросился мне на выручку Коробейников. — Уже намечены пути! — Пути? — возмутился полицмейстер. — Я уж думал, Вы мне укажете место, где ее держат! — Ну, скорее всего, где-то в окрестностях города, — пояснил я. — Может, в полуразрушенном здании. Там, где есть выход глины на поверхность лиственного леса. — Lunaria rediviva! — некстати блеснул знанием латыни Коробейников, заслужив еще один раздраженный взгляд полицмейстера. — Великолепно! — оценил наши старания Трегубов, и по голосу было слышно, что он имел в виду прямо противоположное. — А Вы уверены, что госпожа Нежинская еще жива? — Уверен, — ответил я. — Откуда такая уверенность? — поинтересовался полицмейстер. — Сопоставление фактов и агентурных данных, — постарался вывернуться я. К счастью, на Трегубова подобные казенные фразы действовали безотказно. — Я лично займусь поисками, — заявил он. — А Вы за ночь подготовьте карты со всеми возможными районами. — Будет сделано, — ответил Антон Андреич. — Я завтра утром выверну наизнанку все окрестности, эти лиственные леса! — пригрозил Николай Васильевич. — А Вы шуруйте здесь, в городе. Даю Вам сутки, чтобы взять этих бандитов и обозначить местонахождение Нины Аркадьевны. — Слушаюсь, — ответил я. — Будет сделано, — добавил Коробейников, так и державший стакан с чаем за спиной. — Я упьюсь этим запахом лиственного леса! — мечтательно произнес наш полицмейстер и покинул, наконец, кабинет. Мы с Коробейниковым одинаково недоуменно посмотрели ему вслед и переглянулись. — Яков Платоныч, — обратился ко мне мой помощник. — Почему Вы не сказали о польском следе? — Во-первых, это еще не проверено, — ответил я. — А во-вторых, Трегубов наполовину поляк. В этот момент дверь распахнулась, и дежурный пропустил в кабинет запыхавшегося Франта. Я похолодел. Только что-то чрезвычайно важное могло заставить моего филера открыто явиться в управление. И, учитывая, какое задание я дал ему всего пару часов назад, я знал, что это было. Знал, но не хотел верить! — Ваше Высокоблагородие, — произнес филер, — Анна Викторовна… — Что? — я все еще надеялся. — Похищена, — вымолвил он. Сердце остановилось, дышать стало невозможно. Усилием воли я подавил желание убить на месте Франта. Вряд ли его убийство что-то изменило бы. Это я виноват, не он. Я знал, что ей грозит опасность, но не позаботился о должной охране. Снова, как совсем недавно, она попала в беду из-за меня. Но на эти мысли времени у меня не было. Сердце ударило раз, другой, и забилось быстрее обычного, но ровно и энергично. Правильно, милое. Мы с тобой потом попереживаем, сейчас нужно работать, и очень быстро. Расспросив Франта о подробностях похищения Анны Викторовны, я отправил его помогать Жуку в поисках. Сам же, взяв Коробейникова, отправился в таверну. Ничего не оставалось, как только забросить сеть возможно широко и, отловив хоть одного члена банды Гроховского, попытаться послать пану шулеру сообщение. Мне необходимо было встретиться с ним и выяснить, наконец, что же ему от меня понадобилось. Я надеялся, что, если я появлюсь в таверне, возможно, он сам попытается со мной связаться. — Что-то не слышно здесь польской речи, — сказал Антон Андреич, оглядываясь. — А лица польские видны? — спросил я, тоже оглядываясь вокруг. — Они что, как-то отличаются? — заинтересовался мой помощник. — Как увидите, сразу узнаете, Антон Андреич, — пообещал я ему. Мы разошлись, оглядывая сидящих за столиками, снова встретились у стойки. — Все наши рожи, — поморщившись, доложил Коробейников. — Значит, в лесу они сидят, — сказал я. — Там пленниц и прячут. — Значит, напрасно мы шатаемся по кабакам, — раздраженно ответил он мне. — Так Вы домой идите, Антон Андреич, — сказал я ему сердито. — А Вы? — немедленно заинтересовался он. — А я здесь посижу, — ответил я ему, — может, они сами ко мне подойдут. — Да как же! — возмутился он. — Идите домой, Коробейников, — попытался я прогнать настырного спутника. — Вы знаете, я вас одного не оставлю, — заявил мой помощник упрямо. Не знаю, чем бы окончился наш спор, мое состояние не очень-то подходило для того, чтобы мириться с чьим-либо несогласием. Но в этот момент взгляд моего помощника резко изменился, став острым и внимательным. И смотрел он уже не на меня, а на что-то за моим плечом. — Яков Платоныч, — понизив голос сказал Коробейников, разворачиваясь так, чтобы я мог видеть то, на что он смотрел, — это он. — Кто? — не понял я. — Там в углу сидит тот, который мне карту подбросил, — прошептал Антон Андреич, — который столкнулся со мной! — Уверены? — Да у меня глаз-алмаз! — обиделся мой помощник. Я оглянулся. Таверна полна народу. А брать поляка придется самим, городовых лучше не привлекать. Чем меньше народу будет знать, тем лучше. — Антон Андреич! — громко сказал я, положив руку Коробейникову на плечо и увлекая его в сторону поляка. — А Вы с той барышней все еще встречаетесь? — С барышней? — удивился он, но тут же сообразив, подыграл: — Ах да, разумеется! Мы играли с ней недавно на пианино в четыре руки. — Ну, так вот, — сказал я тихо, когда мы приблизились достаточно, — слева и заходите. В последнюю минуту поляк узнал Коробейникова, а затем и меня, и, опрокинув стол, попытался сбежать. Началась всеобщая свалка. В драку вмешалось несколько завсегдатаев трактира, которые, не разобравшись, пытались хватать всех одновременно, включая и нас с Коробейниковым. Но револьвер, извлеченный Антоном Андреичем из кармана, мигом отсеял непричастных, и мне удалось схватить поляка, скрутив ему руки. С Коробейниковым, прикрывающим наш тыл, мы покинули таверну, уводя так необходимого нам свидетеля.***
— Я ничЕго не знаю! — запирался поляк, приведенный в управление. — НичЕго не понимаю, Ваши Благородия! — Ты же мне карту, даму червовую, подбросил! — возмутился Коробейников. — Ты думал, я тебя не узнаю? У меня глаз-алмаз! — Какая дама? — продолжал отказываться задержанный. — Я никакой дамы не знаю! — Вот оно что! — сказал рассерженный Антон Андреич. — А мы уже Варшаву отправили запрос о твоей личности. Так что задержишься у нас надолго! — Да не виновен я ни в чем! — продолжал стоять на своем поляк. — Просто я приехал в ваш город. Это преступление? — Зачем приехал? — спросил его Коробейников. — Красиво здесь! — язвительно ответил поляк, нахально улыбаясь. — Так красиво, что аж до Варшавы слава о нашей красоте докатилась, да? — Еще бы! — продолжал наглеть он, — В Варшаве прямо так и говорят бывалые люди: «Кто Затонска не видал, тот в Европе не бывал». Коробейников оглянулся на меня с беспомощностью. — Издевается, сволочь! — произнес он возмущенно. — Издевается! Карту мне подбросил и глумится над нами! Поляк сидел, сохраняя спокойствие, и даже не смотрел в нашу сторону. Это он зря так спокоен. Я позволил Коробейникову вести допрос лишь потому, что, пребывая в состоянии крайней ярости, не уверен был, что сдержусь. Но если сейчас этот мерзавец не начнет говорить, я вышлю моего молодого помощника из кабинета и выпущу ярость наружу. И плевать на принципы! То, что останется от поляка после моего допроса, расскажет мне все, даже то, чего не знает. — Кто тебе велел даму подбросить? — спросил я, старательно следя за голосом. Он молчал. — Отпущу, если скажешь, — пообещал я. — Не знаю я никакой дамы! — сказал допрашиваемый, по-прежнему на меня не глядя. Я уже открыл рот, чтобы попросить Коробейникова удалиться, как дверь отворилась, и вошел наш полицмейстер. — Работаете, господа? Прекрасно! Кто таков? — осведомился Трегубов, разглядывая поляка. — Карту мне подбросил, бандитский знак, и не признается, — пожаловался Антон Андреич. — Это по делу похищенных? — уточнил Николай Васильевич. — Именно, — сказал я. — Уверен, он к этому причастен. — Не признается? — удивился Трегубов. — Нет, Ваше Высокоблагородие, — ответил Коробейников. Николай Васильевич внимательно оглядел нашего подопечного — Dziś bardzo uparo, — произнес полицмейстер по-польски. Поляк вздрогнул и посмотрел на него. — Очень жарко, — пояснил Коробейникову Трегубов, передавая ему свою фуражку. Николай Васильевич уселся напротив допрашиваемого. — Jak zaś Pan u nas podobny? Задержанный молчал, но видно было, что Трегубов его пугает. — Lubi pan śpiewać? — спросил он его. — Ja nie śpiewam, — ответил поляк испуганно — Сейчас ты у меня запоешь, — поднимаясь, пообещал ему Николай Васильевич с хищной усмешкой. — Выйдите, господа, — велел Трегубов нам с Коробейниковым, не оборачиваясь. Мы с Антоном Андреичем покинули кабинет. Кажется, господин полицмейстер сберег мои принципы, решив провести допрос сам. Правда, заодно он лишил меня возможности разрядить кипящую ярость, но, уверен, для этого у меня еще будут возможности. Мы стояли в коридоре перед дверью кабинета, из которого доносились звуки ударов и крики. Я молча смотрел в окно, сохраняя внешнюю невозмутимость. Мне доводилось видеть и не такое, хоть я и не был никогда сторонником подобных методов. Но стоило мне подумать о том, что этот маленький мерзавец, возможно, знал, где спрятали Анну, как моя совесть благополучно заснула, а желание присоединиться к господину Трегубову сделалось почти непреодолимым. Коробейников, не сталкивавшийся за недолгую свою карьеру с подобными методами, явно нервничал, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за двери. — Старая школа, — вздохнул он неуверенно, то ли пытаясь оправдать действия Николая Васильевича, то ли наоборот. Я промолчал. С морально-этическими аспектами позже разберемся. В это время мое внимание привлек шум в приемной. Кто-то едва ли не силой пытался ворваться в управление, а дежурящий Ульяшин пытался посетителя не пропустить, но, похоже, тщетно. Выглянув в приемную, я увидел Виктора Ивановича Миронова, который прорывался сквозь заслон. Сразу стало понятно, почему Ульяшин старался задержать уважаемого адвоката: Виктор Иванович был в крайнем бешенстве. Полагаю, известие о похищение дочери наконец-то настигло ее отца. Что ж, он вправе гневаться. Но уж лучше на меня, чем на моих подчиненных. — Пропустить, — велел я Ульяшину. Тот с видимым облегчением отступил назад. — Извольте ответить мне, сударь, — обратился ко мне Виктор Иванович гневно, — где моя дочь? — Мы ее ищем, — сказал я, опуская глаза. — Ищете?! — проорал Миронов. — Из-за Вас ее похитили! — Виктор Иванович, возьмите себя в руки, — попытался я урезонить разгневанного отца. — Я делаю все, что в моих силах. — Черта с два Вы делаете! — продолжал гневаться он. — Сидите тут… Где полицмейстер? — Занят, — ответил я, не желая, чтобы и так рассерженный адвокат Миронов наблюдал методы допроса, используемые Трегубовым. — Что значит занят? — возмутился Виктор Иванович и, сметя с дороги и меня, и Коробейникова, ворвался в кабинет. Прервав очередную очень громкую польскую фразу и остановив руку, не окончив удара, полицмейстер повернулся к распахнувшимся дверям. — Что Вы хотели, Виктор Иванович? — вежливо осведомился он, слегка запыхавшись. — Я хотел выразить протест… — сказал слегка смешавшийся Миронов, глядя на избитое лицо задержанного с изумлением, граничащим с ужасом. — По поводу нерешительных действий полиции! — закончил за него Трегубов, снимая окровавленные перчатки. — Прошу ко мне в кабинет, там поговорим. — Прошу, господа, — Николай Васильевич указал нам с Коробейниковым на подследственного. — Молодой человек готов к разговору. Работайте, господа, работайте! И, забрав оторопевшего от происходящего Виктора Ивановича, Трегубов вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Я поднял упавший в ходе допроса стул и сел напротив, разглядывая задержанного. Не так уж сильно ему и досталось, надо сказать. Так, потрепан слегка. Зато перепуган дальше некуда. — Где спрятаны похищенные? — спросил я у него. — Я не знаю, — чуть ли не прорыдал поляк. — Клянусь, не знаю! У нас раздельение обязанностей, я в городе на пОдхвате, а женщины где-то в лесу, но я там не был! — Где Гроховский? — задал я ему следующий вопрос. — Не знаю! — рыдал он. — Мне не докладывают. Я маленький человек! Судя по всему, он и в самом деле ничего не знающая шестерка. Но в одном он может быть мне полезен. В передаче сообщения. — Сейчас я тебя отпущу, — сказал я ему предельно серьезно. — Ты пойдешь и скажешь, что завтра в двенадцать часов я буду ждать Гроховского в трактире на Ярморочной. Если он не придет, я буду его искать. Я найду его и убью! Так и передай. Перепуганный поляк закивал, показывая, что все сделает. — Отпустите, — велел я Коробейникову. Антон Андреич увел задержанного, а я остался сидеть, будучи совершенно обессиленным. Разумеется, мы проверим все карты. Но что-то подсказывало мне, что это абсолютно ничего не даст. Что-либо может прояснить только разговор с Гроховским, но до него еще очень долго. И все это время Анна будет оставаться у них. Как она там? Как с ней обращаются? Она ведь наверняка очень испугалась. Надеется ли она на меня, на то, что я ее найду? И найду ли? А если не успею? Впрочем, тогда-то как раз все будет очень просто. Самое ужасное, что Виктор Иванович совершенно прав, Анна снова пострадала из-за меня! Конечно, он имел в виду совсем другое, всего лишь то, что, общаясь со мной, его дочь постоянно подвергается различным угрозам, свойственным полицейской жизни. Но я-то знал, что в данном случае он прав в самом прямом смысле этого слова. Не знаю, что нужно от меня Гроховскому, но он не задумываясь использовал Анну Викторовну, чтобы меня шантажировать. И так будет всегда, раз за разом. Я думал, что мне удалось установить дистанцию, общаясь с Анной только в тех случаях, когда она сама приходила в управление. Но, как видно, это ничего не изменило. Так не сделал ли я ошибки? Быть может, если бы я был ближе к ней, если бы был частью ее жизни, я смог бы лучше оберегать ее? И как понять, что говорит сейчас во мне — желание уберечь или желание стать ближе к той, кого люблю? Впрочем, в любом случае все эти размышления преждевременны. Сперва нужно найти ее и спасти. Что у нас там на очереди? Карты? Вот картами и займусь. Чем угодно займусь, лишь бы не думать о том, как она там сейчас, одинокая и испуганная. Разбудил нас с Коробейниковым голос нашего полицмейстера. — Доброе утро, — вежливо приветствовал нас Николай Васильевич, входя в кабинет. — Подъем! Я с трудом поднял голову со стола, чувствуя, как затекла шея от неудобной позы. Коробейников за своим столом тоже явно с трудом просыпался. Мы сидели над картами всю ночь, и уже рассвело, когда я, видимо, все-таки поддался усталости. — Сидите, господа, сидите, — произнес Николай Васильевич, глядя, как мы пытаемся вежливо встать, чтобы его приветствовать. — Я тоже ночевал в своем кабинете. А что? Наполеон во дворце спал на своей узкой походной кровати, за исключением, когда он дам принимал. Дежурный! — позвал Николай Васильевич. — Три чая! — Благодарю, — искренне сказал Коробейников, — чай сейчас будет очень кстати. — Прошу прощения, — поднялся я. — Пойду умоюсь. Глаза не разомкнуть. Пока я приводил себя в порядок, Антон Андреич рассказал господину Трегубову о наших ночных достижениях, коими тот остался весьма доволен. И, попивая чай, мы вместе приступили к планированию спасательной операции под руководством нашего полицмейстера. Нам же Николай Васильевич еще раз велел перевернуть весь город, пока он прочесывает леса. Что ж, перевернем, если надо будет. Но я все-таки надеялся, что это не понадобится, и Гроховский придет на встречу.***
В таверну на Ярмарочной площади я пришел заранее. Не потому, что надеялся, что раньше придет и Гроховский. А просто не мог больше сидеть и ждать в кабинете без дела. Коробейникова я пытался прогнать домой отдыхать, чтоб не действовал мне на нервы вопросами лишний раз, но Антон Андреич наотрез отказался покидать управление. Договорились на том, что он пока прикорнет в свободной камере. Должен же хоть один из нас быть бодрым и выспавшимся. Сам же я даже не думал ложиться, хотя пара часов до встречи у меня была. Но мысль о сне пугала. Мне задумываться-то страшно, не то что засыпать. Анна уже почти сутки в их руках, а я пока ни на шаг не продвинулся в ее поисках. Как она там? Все ли с нею в порядке? Пытаясь занять хотя бы руки, если не голову, я принялся раскладывать пасьянсы. Та самая колода, взятая мной когда-то на память о моем проигрыше Гроховскому. Тогда я поддался азарту, позволив опытному шулеру заманить меня в ловушку. И проиграл, разумеется, причем гораздо большую сумму, чем мог отдать. Меня спасла Нина. Она достала деньги для уплаты долга, которые я, разумеется, впоследствии ей вернул, но частями и в разумное время. Именно этим объяснялась моя благодарность Нежинской. Если бы не она, мне бы оставалось тогда только покончить с собой, не дожидаясь, пока за меня это сделает Гроховский. Застрелившись, я мог сохранить хотя бы честь, если не жизнь. Нина спасла и то, и другое. И сейчас она тоже у них, больше суток уже. Держат их с Анной вместе или порознь? И как они там? Если вместе, то лучше мне и не задумываться о том, что могут обсудить дамы за это время. Похоже, пасьянсы тоже не помогали сохранять спокойствие, навеяв воспоминания. Я убрал карты и прикрыл глаза, откинувшись на стену и надвинув шляпу на лицо. В таком положении, да еще и в таком месте я вряд ли усну. Но пусть хоть глаза отдохнут. Я все-таки, видимо, задремал слегка и проснулся рывком от присутствия рядом чужого человека. За столиком передо мной сидел поляк, тот самый, который вчера шел за мной по улице. — Пан Штольман, — сказал он с сильным польским акцентом, — мне приказано доставить Вас. — Доставить? — спросил я его. — Куда? — Туда, где нас ждут, — ответил он. — ПрОшу за мной. На улице экипаж. Так. Видимо, пан Гроховский, справедливо опасаясь каких-либо действий с моей стороны, решил устроить встречу на своей территории. Что ж, согласен. Хоть и зря пан опасался. Пока у него Анна Викторовна, он держит в руках мое сердце и может диктовать условия. Но, видимо, Гороховский не в курсе этого. И это хорошо. Нужно еще постараться, чтобы так и оставалось. Я последовал за поляком. В экипаже он протянул мне повязку и попросил завязать глаза. Я попытался спорить, но мой провожатый был непреклонен. Экая, право, мелодрама! Раздраженно бросив трость на пол экипажа, я выполнил его требование и постарался откинуться как можно дальше, чтобы меня не было видно. Экипаж тронулся. Я пытался по звукам определить, куда мы едем, но быстро запутался. Одно я мог сказать точно: Затонск мы не покидали. Наконец, мы прибыли на место, и мой провожатый помог мне развязать глаза. Первое, что я увидел, когда глаза снова привыкли к свету, было крыльцо Затонской гостиницы, той самой, где совсем недавно был задушен поручик Львов. — Так это ж гостиница! — изумленно сказал я поляку. — Конечно, — ответил он. — Тот, кто Вас ждет, снимает здесь номер люкс. — А что ж Вы возили меня целый час с завязанными глазами? — спросил я. — Так приказал наш господин, — ответил он мне. Что ж, у господина и спрошу, прямо сейчас. И, сопровождаемый моим проводником, я вошел в гостиницу. — Слушаю Вас, господин Штольман, — приветствовал меня пан Гроховский, когда я вошел в номер. — Жолнежа своего отпустите, — сказал я. — Пожалуйте Ваш револьвер, — ответил Гроховский. Я достал револьвер и передал его сопровождающему меня поляку. Тот протянул руку и за тростью. Ишь, какой догадливый! Сделав вид, что не понял, что он видит в трости оружие, я всучил ему и шляпу. Он поколебался мгновение, не желая, видимо, чтобы я видел в нем лакея, но шляпу взял. — А что за комедия с этой повязкой? — спросил я Гроховского, когда мы остались вдвоем. — Вот видите, Вы удивились, — протянул Гроховский с довольной улыбкой. — Вы ехали, волновались, считали повороты, прислушивались ко всем звукам. А я вот! Вот он, здесь перед Вами! Смешно? Психолог, однако, у нас пан Гроховский. Что ж, пусть остается при мнении, что ему удалось заставить меня заволноваться при помощи этой повязки. Не буду же я ему признаваться, что сбился со счету на третьем повороте и всю дорогу боролся не столько с волнением, сколько с желанием заснуть под мерную поступь лошади. — Смешнее будет, если я Вас просто арестую, — сказал я ему. — А за что? — искренне изумился пан. — У Вас на меня решительно ничего нет. Вот я здесь живу в гостинице, под своим именем. — Как же Вас пропустили? — поинтересовался я. — Ваши шавки? — поднял брови Гроховский. — Так они ищут поляков. А у меня французский паспорт, настоящий. Один человек из французского посольства посодействовал. Тоже, знаете ли, так проигрался… — Хватит, пан Гроховский, — резко оборвал я его. — Где госпожа Нежинская и госпожа Миронова? — Не с того начинаете, господин Штольман! — не менее резко ответил шулер. — Где мои деньги? Это было неожиданно настолько, что я даже растерялся. — Вы все сполна получили, — ответил я ему. — Ничего я не получил, — сказал он. — Госпожа Нежинская Вам все отдала, — напомнил я ему. — Мой человек получил деньги, — подтвердил Гроховский, — а на следующий день его убили. И денег при нем не было. Вы обязаны расплатиться! — Вы что хотите сказать? — спросил я, не в силах поверить услышанному. — Я хочу сказать, — пояснил Гроховский, — потом Вы придумали финт с этой мадам, деньги как бы отдали, а потом что? Потом пшик! — Что за чушь? — возмутился я. — Деньги были переданы Вашему человеку. Что с ним случилось потом, вот это не наша забота! — Вот вам, господин полицейский! — злобно заявил Гроховский, показывая мне известную фигуру из пальцев. — Я думал, что я играю с приличным человеком. Вы проиграли, Вы обязаны расплатиться. Если этого не произойдет, то Вы не увидите мадам. Их или закопают живьем, или утопят в болоте. И никто не сможет это связать со мной! — Вы обвиняете Нежинскую, меня, — попытался я хоть как-то договориться. — Но при чем здесь госпожа Миронова? — Деньги, господин Штольман, — ответил пан Гроховский. — Несите, несите. Срок до завтра. И он покинул комнату, оставив меня в полной растерянности. Я действительно совершенно не понимал, что происходит. Нина заверила меня, что передала деньги посланцу Гроховского, да пан и сам только что подтвердил, что она это сделала. И я пребывал в уверенности, что мой долг полностью уплачен. Более того, я все-таки выплатил его, уже Нежинской. И претензии, предъявляемые мне Гроховским, были более чем непонятны. Однако сейчас не время разбираться в этом. Несмотря на внешнюю свою безобидность, пан Гроховский вовсе не зря считался одним из самых крупных авторитетов среди Варшавского преступного мира. Он был непримиримо жесток к тем, кого считал своими врагами. И следовало в первую очередь обеспечить безопасность женщин, а все остальное могло подождать. Вот только обеспечить эту безопасность можно было единственным способом — отдав деньги. А такую сумму мне взять было неоткуда. Нина, с ее связями при дворе, могла ее достать. А я? К кому я могу обратиться? Собственно говоря, во всем Затонске был единственный человек, обладавший капиталом, позволяющим выплатить подобную сумму. Вот только захочет ли он помочь мне? Впрочем, захочет, я уговорю его. Если понадобится, буду умолять. В конце концов, я спасаю сейчас не свою жизнь, а жизнь двух женщин. И с обеими он знаком, тесно общался. Так что, думаю, он согласиться помочь. И я немедленно отправился в резиденцию князя Разумовского. Князя я нашел на террасе, любующегося садом. — Но я уже один раз заплатил этот долг! — изумился он, выслушав мою просьбу. Я похолодел. Никогда я не спрашивал у Нины, где и как она достала для меня деньги. А ведь если бы она сказала мне тогда, я бы предпочел застрелиться, пожалуй. — Яков Платоныч, а Вы что, не знали об этом? — спросил Разумовский, увидев выражение моего лица. — Ко мне пришла Нина и сказала, что ей нужны деньги, много. И я изыскал для нее эти средства. — Она сказала, что эти деньги для меня? — спросил я. — Тогда — нет, — покачал головой Кирилл Владимирович. — Я узнал об этом позже, уже после нашей с Вами дуэли. — Для меня это полная неожиданность, — сказал я ему. — Понимаю, — улыбнулся мне в ответ Разумовский. Это была не просто неожиданность, это была катастрофа. Разумеется, второй раз Разумовский денег не даст, тем более для меня. Но кроме как у князя, мне просто неоткуда достать такую сумму. И даже самоубийство — трусливый выход — не спасло бы меня в этот раз. Потому что, если не будет денег, Гроховский убьет Анну. Что ж, нужно искать иной путь. Он должен быть, просто не имеет право на отсутствие. — Прошу меня простить, — сказал я князю, собираясь уйти. — Яков Платоныч, ну подождите! — остановил он меня. — Всю сумму так быстро мне не собрать, но пока этому шулеру можно заплатить хотя бы задаток. Если Вы подождете, я соберу наличность, что есть в доме, и отправлю обналичить вексель. Что ж, аванс, конечно, не совсем то, чего хочет Гроховский, но лучше, чем ничего. Кроме того, у меня появилась мысль о том, как слегка развернуть ситуацию в свою пользу. Получив деньги от князя, я отправился прямиком в управление. — Какие новости? — спросил я Коробейникова, работающего за своим столом. — Приезжал посыльный из отряда, — ответил он. — Объезжали южное направление, пока безрезультатно. Заночуют в деревне. — Плохо, — ответил я. — У меня есть план, я отдам им деньги. Коробейников уставился на меня в изумлении. Он ведь в первый раз услышал, что похитители выдвигали требования. — Какие деньги? — спросил он. — Они требуют выкуп, — сообщил я, опуская на стол большой саквояж. — Выкуп они и получат. Мой помощник осторожно заглянул внутрь чемодана, затем перевел на меня совершенно ошеломленный взгляд. Надо думать, таких денег он не только никогда не видел, но и не представлял, что такие суммы вообще бывают. — Настоящие? — спросил он слегка испуганно. — Это только задаток, — испугал я его еще сильнее. — Гроховский живет в гостинице, и… — Кто-кто? — не понял Коробейников. — Да не перебивайте! — одернул я его резко. И продолжил излагать свой план: — Я пойду в гостиницу, Вы пойдете со мной, но так, чтобы Вас не узнали. — Понял, — кивнул мой помощник. — На передаче денег мы его и возьмем, — сказал я. — Только номера ассигнаций перепишите. — Всех? — спросил Коробейников, с некоторым ужасом глядя на баул с деньгами. — Ну, хотя бы по одной из каждой пачки, — велел я, устало опускаясь в кресло. — Когда идем? — спросил Антон Андреич. — Как только перепишете, так и пойдем, — ответил я ему. — А может, кого-то взять? — предложил Коробейников. — Для подстраховки. — Есть у меня один человек, — сказал я ему. — Он пойдет с нами в гостиницу. Время, которое ушло у Коробейникова на то, чтобы переписать номера ассигнаций, я использовал для того, чтобы разыскать Франта и объяснить ему задачу. Антон Андреич отправился в гостиницу заранее, переодевшись чистильщиком обуви. Он должен был устроиться на этаже, на котором был номер Гроховского, чтобы войти по моему сигналу. А Франт сопровождал меня от самого управления на некотором расстоянии, следя, чтобы люди Гроховского не решили забрать у меня деньги раньше времени. С этим обошлось, и я благополучно вошел в гостиницу с деньгами. Франт остался снаружи, чтобы следить, кто войдет следом, и прийти на помощь, если что. Мы все продумали. Но и Гроховский все продумал, и за нас, и за себя. Не зря же он был в таком авторитете среди Варшавских воров. Между этажами мне будто бы случайно заступил дорогу спускавшийся по лестнице поляк. Мы замешкались, одновременно пытаясь уступить друг другу путь, а в следующий миг, раньше, чем я успел понять, что эта остановка подстроена, моя голова взорвалась, и мир перестал быть.***
Сознание возвращалось медленно и трудно. Первым пришло ощущение головной боли такой силы, что я немедленно захотел обратно не чувствовать. Но кто-то тормошил меня, и вслед за болью вернулись и прочие ощущения, кроме зрения. Еще несколько секунд понадобилось, чтобы понять, что глаза закрыты. А в следующее мгновение вернулась память, мигом добавив мне бодрости. Сколько я тут провалялся? Сколько времени прошло? И где деньги? Я открыл глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Потолок слегка вращался, но все равно было понятно, что это не номер-люкс. Где бы я не находился, это не то место, куда я шел. — Что, господин Штольман? — послышался голос пана Гроховского. — Кинуть меня хотели? Ну, слава Богу, это Гроховский, а не неизвестные его конкуренты. Он просчитал и нарушил мои планы, но я жив, и деньги я ему доставил, так или иначе. А значит, не все потеряно. Я с трудом сел, борясь с головокружением, и попробовал оглядеться. — Нет, нет! Это не гостиница, — сказал пан, заметив мои взгляды. И добавил: — Хотели взять меня при передаче денег? Какая наивность! Какая самонадеянность! Это плохо в Вашей работе. На что Вы рассчитывали? — Это только задаток, — сказал я, с трудом овладевая голосом. — То, что удалось собрать сегодня. Всю сумму я принесу завтра после полудня. — Вот как? — сказал Гроховский. — Готов ждать здесь, — добавил я. — А потом нагрянут фараоны, — предсказал шулер, — и обвинят меня в похищении человека. — Да никто меня здесь искать не будет! — сказал я ему. — Вы отпустите дам, а я останусь заложником. — А почему Вы думаете, что дамы здесь? — с улыбочкой спросил Гроховский. — Какая наивность. Они не здесь, они далеко. Деньги завтра — дама завтра. И, засмеявшись собственной шутке, он направился к выходу. Что ж, у меня оставался еще один выход, последний и совсем отчаянный. Я берег его под конец, надеясь, что не придется им воспользоваться, но выбора не было. Сможет ли Разумовский собрать к утру нужную сумму, неизвестно. Да и не могу я оставить Анну в лапах этих бандитов еще на одну ночь. После той роковой для меня игры с Гроховским, я дал зарок никогда не играть более и слово сдержал. Ни разу я больше не садился за карточный стол. Но, понимая, что стал жертвой подтасованной игры, потратил массу времени для того, чтобы изучить все приемы профессиональных шулеров. Тогда я поддался азарту, позволив шулеру заманить меня в ловушку. Но азарт — это обоюдоострое оружие. Пан Гроховский чрезвычайно азартен, он не сможет отказать мне. Особенно, если ставки высоки. Я достал колоду и пропустил сквозь пальцы, заставив карты прищелкнуть. Гроховский замер на полушаге, встрепенувшись, как собака, почуявшая дичь. — И чем же мне заниматься здесь до завтра? — спросил я его. — Что это Вы задумали? — спросил пан настороженно. — Да ничего, — небрежно сказал я, раскидывая карты по столу, — кроме того, что тоскливо мне будет сидеть здесь сутки и раскладывать пасьянсы. — Нет, я не буду играть с Вами в карты, — сказал Гроховский с твердостью в голосе. И сделал шаг к столу. — Почему? — усмехнулся я, понимая, что он попался. — Потому что Вы задумали какую-то каверзу, — ответил он. На этот раз он остался на месте. Но ведь и не ушел! Я зацепил его, теперь главное — не дать рыбке сорваться с крючка. — Какая каверза? — спросил я, улыбаясь. — Просто игра! — Нет! — ответил пан Гроховский, все также стоя у двери. — А Вы знаете, что после того проигрыша я зарекся играть? — спросил я его. — Я ни разу не садился играть с того самого времени. — Да что Вы говорите! — с притворным сочувствием вздохнул шулер. — Хочу взять реванш, а Вы, пан Гроховский, испугались? Я бросил колоду на стол и посмотрел на него с искренним разочарованием. — Нет! — ответил он мрачно. — Я не дамся на Вашу уловку. Я послал ему свою самую бесшабашную, самую азартную улыбку, на которую был способен, и глазами указал на место напротив меня. И он сдался. И опустился на стул. Я положил перед ним колоду. — Нет, — капризно сказал пан Гроховский. — Этой колодой мы играть не будем. — Так я не настаиваю, — развел я руками. — А что, есть какая-то другая? — Странный вопрос, — усмехнулся шулер и попросил подручного принести его чемоданчик. — Без этого чемоданчика я не выхожу из дома, — улыбнулся пан, поставив передо мной шкатулку, наполненную запечатанными колодами. — Пожалуйста, вот колоды, все в фабричной упаковке. Выбирайте любую. Вот и настал момент проверки всего того, чему меня научили многие и многие шулера, и покойный Ферзь в том числе. Каждый из них делился со мной частью своего мастерства. А я собирал эти крупицы, чтобы однажды, когда меня снова попробуют поймать, не поддаться. И вот момент истины настал. И от моего мастерства сейчас зависит не только моя жизнь, но и еще две, одна из которых для меня бесценна. Я не имею права проиграть. И я не проиграю! Сохраняя внешне полное спокойствие, я достал из шкатулки первую попавшуюся колоду и вскрыл упаковку. Перетасовал карты в руках, ощущая их не просто пальцами, а всем собой, как учили. Крап нашелся почти мгновенно. — При всем уважении, пан Гроховский, — сказал я моему сопернику, — помечены парафином. — Неужели? — изобразил удивление шулер. — А Вы сами посмотрите, — сказал я, протягивая ему колоду. Гроховский сделал вид, что внимательно ее разглядывает. А я, чтобы не терять времени, вскрыл следующую. — Ну, а здесь угол помечен, — показал я на очередной крап. — А здесь другой. И следующая колода легла на стол перед паном. — Странно, очень странно! — протянул он. — Эту колоду мне привезли из Лондона! Возьмите другую. — А здесь боковые насечки, — сказал я, распечатав еще одну колоду. — Глазом сразу не увидишь, но на ощупь ребра надрезаны. На этот раз пан Гроховский не стал делать вид, что проверяет. Он просто следил за моими действиями, и видно было, что ему любопытно и даже азартно где-то. Я вскрыл еще одну колоду. — Колотые иглой! Гроховский молчал. Я взял следующую. — Глянец, потертый в разных местах. Следующую. — Ну, здесь сразу видно, — улыбнулся я ему. — Краска. Картинка уж больно выпуклая. — М-да… — мрачно вздохнул Гроховский. — Я собирал этот чемоданчик по всей Европе! И все колоды крапленые! — Каких только чудес на свете не бывает, — прокомментировал я его возмущение. — Кому сегодня можно верить? — развел руками пан шулер, и непонятно было, говорит он о крапе на картах или о моем неожиданном умении его обнаружить. И в самом деле обидно, наверное, иметь такую коллекцию разнообразнейших крапов, и вдруг какой-то фараон, который совсем недавно еще даже не догадался колоду перед игрой проверить, раскрывает их все. Видно было, что Гроховский завелся. Этого я и добивался, разыгрывая мой маленький спектакль. Теперь, когда я доказал ему, что я достойный противник, он еще сильнее захочет меня обыграть. А игрок, которым правит азарт, это слабый игрок, это я тоже запомнил на всю жизнь. Карты требуют холодной головы. — Да вот, пожалуй, чистая колода, — сказал я, осмотрев очередную. И вправду, я не нашел на ней ни единого признака крапа. Должно быть, пан держал ее для игры с такими же, как он, профессионалами. Ну, стало быть, и мне она подойдет. Гроховский сделал знак, и его помощник забрал со стола все забракованные мною колоды, небрежно сложив их в шкатулку. Надо думать, позже он их разберет, упакует по-фабричному и снова аккуратно сложит в «чемоданчик». Для следующего лопуха. — Да, — вздохнул пан Гроховский, глядя на меня с новым уважением во взгляде. — Да Вы просто мастер, господин полицейский. — Как и Вы, маэстро, — вернул я ему комплимент с улыбкой. — Во что играть будем? — Знаете, есть такая новомодная игра, — протянул пан, пряча в глазах хитрый огонек, — называется покер. Отлично! Он не пропустил моей фразы о том, что я долго не играл. Правда, я забыл при этом упомянуть, что не играл я только на деньги. Но навыки поддерживал и даже совершенствовал. В моей работе всегда можно найти, с кем. — Американский? — обрадовался я, улыбаясь азартно. — Прекрасный выбор! Я хоть и играл в нее пару раз, но игра мне понравилась. — Ну что ж, — хищно прищурился Гроховский, — начнем. Мы играли не первый час, и я выигрывал. Это было не сложно. Покер требует в первую очередь хладнокровия и расчета, а во вторую — наблюдательности по отношению к противнику. Но это если есть что наблюдать. А моя мимика для покера подходит идеально. А вот пан Гроховский подобным похвастаться не мог. Его выдавала то не ко времени покрасневшая шея, то вдруг задергавшаяся в тике жилка на щеке. Так что к настоящему моменту я выиграл половину всех денег, которые принес в качестве задатка. — Ставлю все, — сказал я, сдвигая к нему пачки ассигнаций. — Идет! — азартно улыбнулся Гроховский и полез в саквояж, доставая из него остатки денег. — Вам чертовски везет сегодня, — сказал он. — Это не везение, — ответил я, — это расчет. — Все просчитать невозможно, — наставительно сказал пан шулер. — Вы же тогда проиграли мне? — А вот тогда мне катастрофически не везло, — улыбнулся я ему. — Вот видите! — обрадовался Гроховский моему согласию. Любой шулер верит в судьбу и удачу, иначе просто не может. А я верю только в себя. И в этом моя сила, поэтому я и смогу сегодня победить. — Но ведь тогда была и другая игра, — сказал я, — там был велик элемент случайности. А покер игра математическая. Но вы ведь сами ее выбрали! И я с улыбкой протянул ему колоду. Гроховский сдвинул карты, почти не меняясь в лице. Лишь крошечная морщинка, на секунду появившаяся между бровями, выдавала, что я его разозлил. И снова банк оказался за мной. И снова я предложил сыграть на все. — Продолжим, — кивнул Гроховский и полез в саквояж. Ого, как он завелся! Даже деньги уже не считает. А я, между тем, знал точно, что саквояж фактически пуст. — Я напишу Вам расписку, — сказал пан Гроховский, откладывая пустой саквояж в сторону. — Поверите мне? Вот он, тот момент, которого я ждал весь вечер, ради которого сел играть! — Разумеется, — согласился я. — Ведь Вы мне поверили тогда. — Поверил, — кивнул пан, — а Вы обманули. — Вы обвиняете меня в нечестности, — спросил я его, — а сами предлагаете поверит в Вашу честность? — Дайте мне отыграться! — настойчиво попросил Гроховский. — Разумеется, — ответил я. — Но я не хочу, чтобы Вы считали меня мошенником. Долг был передан Вашему человеку. Кто-то убил его. А вот кто, установить не удалось. Гроховский жестом приказал своим помощникам выйти из комнаты. — Ладно, допустим, Вы ни при чем, — сказал он, — но Вы же вели следствие! Неужели Вы не могли понять, что это не случайность? Анджея убили после того, как он получил деньги. — Это было ограбление, — ответил я. — Видимо, он был неосторожен, и кто-то увидел, что у него были деньги. — Вы в это поверили, — снисходительно покачал головой Гроховский. — Это Ваша королевна все устроила. В момент передачи денег с ней был подручный, француз. Его видели на постоялом дворе, где нашли мертвое тело Анджея. Что ж, вот я и узнал всю правду. Додумать остальное не составит труда. Но это не сейчас, позже. Я не могу позволить себе осмыслить полученную мной информацию, потому что сейчас мне необходимо все мое хладнокровие. Я ведь понимаю, зачем пан Гроховский выложил мне все именно сейчас. Он рассчитывает, что я, осознав, что меня провели, обокрали и подставили, захлебнусь яростью и не смогу играть. Только он не понимает, к счастью, что то, что стоит для меня на кону в этой игре, дороже мне, чем вся обида и ярость мира, дороже, чем весь мир вместе взятый. Я выиграю этот кон, не имею права не выиграть. И вместе с ним я выиграю две жизни — Анны и свою. — Продолжим? — спросил я Гроховского, выложив перед ним колоду. — Продолжим, — кивнул он, внимательно глядя на меня. Я чуть ослабил галстук, будто бы машинально. Позволил бровям сдвинуться на секунду. И он поверил, что я нервничаю, я увидел это в его глазах. И взял колоду. И вот он, наконец-то, финал игры. Гроховский открывает карты, не отрывая от меня взгляда. Король и дама, к открытым уже таким же. Сильная комбинация, не поспоришь. И, так и не позволив себе перемениться в лице, я выкладываю напротив его карт два туза. К двум открытым. Я выиграл. Несколько секунд пан Гроховский сидел, неверяще глядя на карты. А затем он, потеряв полностью самообладание, заорал так, что на крик прибежали перепуганные охранники. — Замкните его! — крикнул им пан и выбежал из комнаты. Охранники вышли следом за ним, в двери повернулся ключ. Я позволил себе посидеть полминуты в расслабленности, сбрасывая напряжение. Но долго сидеть времени не было. — Пан Гроховский, — позвал я через дверь, — есть предложение, слышите? Ключ снова повернулся, дверь отворилась, видимо, открытая пинком, и разгневанный Гроховский вернулся в комнату. Двое охранников немедленно встали у него за спиной. — Давайте поговорим, — сказал я, глядя ему в глаза. — Я честно играл Вашими картами, согласны? — Положим, — досадливо кивнул пан, — и что? — Я выиграл сумму, превышающую мой долг, — напомнил я ему. — Предлагаю обмен: Вы прощаете мой долг, отпускаете пленниц, а я прощаю Вам Ваш проигрыш. И если пленницы окажутся живы и здоровы, я даже дам Вам убраться из города и не буду Вас преследовать. Ситуация патовая. Ваш честный выигрыш против моего честного выигрыша. Гроховский смотрел на меня, задумавшись. И неизвестно еще, что бы он ответил, учитывая, что он был все еще зол на меня за свой проигрыш. Но в этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвался парень с окровавленным лицом и головой, перевязанной тряпкой. — Сбежали! — прокричал он. — Они сбежали! Еще утром ушли! Меня по голове ударили. — Где Вы их держали? — бросился я к Гроховскому. — Где?!***
И снова, как было уже много раз, полицейский экипаж несется по Затонску. На этот раз Коробейникова со мной нет, я отправил его срочно отыскать Ермолая. Если девушки сбежали, они запросто могли заблудиться в лесу. Понятно, что две барышни в туфельках и тяжелых платьях вряд ли уйдут далеко, но со следопытом их будет найти проще и быстрее. Сам же я, прихватив городовых, чтобы сразу начать поиск, ринулся в избушку, указанную Гроховским. В глубине души я надеялся найти их там. Ну зачем, спрашивается, было бежать? Что за привычка — спасать себя самостоятельно! Ведь отлично знает, что я приду, обязательно! Сколько уже можно доказывать, что я приду за ней всегда, куда угодно! И непременно спасу, надо только чуточку подождать. Дорога не доходила до самой избушки, и часть пути нужно было проделать пешком. Для меня это означало бегом, идти медленно, то есть ждать еще дольше, я уже не мог. Далеко обогнав городовых, я ворвался в избушку и замер. Два тела на одеяле, брошенном на сено. Сердце замерло — не успел? Но в следующую секунду Анна шевельнулась, просыпаясь. Глаза ее расширились в радостном узнавании, и она кинулась ко мне с жалобным всхлипом, обняла изо всех сил. Я поймал, прижал к сердцу, зарылся лицом в спутанные волосы, пахнущие сеном. Все, можно дышать дальше. Жива. Я снова успел. Краем глаза я видел, как опустила голову сидящая рядом Нина. Мы шли к экипажу цепочкой, слишком узкой была тропинка. Я чуть отстал, пропуская Анну Викторовну вперед. Мне очень нужно было задать Нине Аркадьевне один вопрос. Не то чтобы я надеялся на честный ответ. Но сама реакция, полагаю, мне о многом поведает. — Как ты? — спросил я. — Жива еще, — пожала плечами Нина. — Я все решил с Гроховским, — сказал я ей. — Я все решила с ним год назад, — ответила она. — Только вот он так не считал, — заметил я. — Кому ты веришь, мне или ему? — возмутилась Нежинская. Я промолчал, глядя ей в глаза. И она поняла. — Это твой ответ после того, как я чуть не умерла? — со слезами в голосе воскликнула Нина Аркадьевна. — Это я тебя здесь нашел, — ответил я резко. И оставив ее, пошел вперед. — Только кинулся не ко мне! — с обидой сказала она мне в спину. — Послушай… — остановился я, в гневе поворачиваясь к ней. Но она не стала меня слушать, демонстративно подала руку городовому, и, опираясь на него, заспешила вперед. Что ж, я понимаю. Ей нужно подумать, прежде чем давать мне объяснения. Вот только я не потребую от нее объяснений. Мне в данной ситуации все предельно ясно. Да и дело-то уже прошлое. А мое отношение к госпоже Нежинской хуже уже не станет. Некуда хуже. И, оставив эти мысли, я пошел вперед, догоняя Анну. Анна Викторовна остановилась, прислонившись к дереву, и поправляла туфельку. — Каблук? — спросил я ее, останавливаясь рядом. Где-то очень-очень глубоко в душе шевельнулась надежда, что это все-таки каблук сломался. И тогда я на законных основаниях смогу донести ее до экипажа на руках. Обругав себя последними словами, я постарался немедленно избавиться от подобных недостойных мыслей. — Ничего, — ответила Анна, — не беспокойтесь. — Скоро мы дойдем до экипажа, — утешил ее я и попытался подставить руку. Но Анна Викторовна неожиданно резко отстранилась. — Я дойду, — сказала она мне холодно. — Вы вон, Нине Аркадьевне помогайте! И гордо и независимо прошла по тропе вперед. Я только головой покачал. Всего полчаса назад она обнимала меня, а сейчас мы будто бы снова в ссоре, хоть я и не припомню, чем успел провиниться за это время. Или то была просто радость от спасения, а сердится Анна Викторовна на то, что из-за меня оказалась в опасной ситуации? Я не сомневался ни минуты, что после общения с Ниной Аркадьевной Анна в курсе причин похищения, а также той моей игры во всех подробностях. И вообще, страшно подумать, о чем говорили эти две дамы, имея столько свободного времени и никаких развлечений, кроме бесед. Постаравшись не задумываться о кошмарных для меня вариантах подобного разговора, я пошел нагонять процессию, движущуюся к экипажу. Поскольку я взял с собой достаточно городовых, чтобы в случае чего начать поиски в лесу, мы приехали на двух экипажах. Что было несомненно удобно для меня. Мне бы не хотелось сейчас оказаться в тесноте с двумя сильно обиженными на меня дамами. К тому же, судя по взглядам, которыми они одаривали друг друга, их самих плен тоже не сдружил. Так что, отправив госпожу Нежинскую с городовыми в гостиницу, я сопроводил Анну Викторовну домой. Она было, начала отказываться, но я не стал слушать возражений, объяснив, что дал обещание ее батюшке. Что, по-своему, было верно. Адвокат Миронов имел полное право излить на меня свой гнев теперь, когда я не был занят. И он воспользовался своим правом в полной мере, обрушив на мою голову все громы и молнии и, в завершение, отказав мне от дома. Что ж, я принял наказание безропотно. В конце концов, я его более чем заслужил. После общения с Виктором Ивановичем я поехал в управление. Нужно было закончить дела и подчистить кое-что. Да и с Трегубовым следовало объясниться. Он наверняка потребует от меня внятных обоснований моих действий. Впрочем, кое-какую версию событий я сочинил, пока мы возвращались в Затонск. И эта версия мне крайне импонировала. Мы с Коробейниковым стояли навытяжку в кабинете, а Трегубов расхаживал перед нами, как тигр в клетке. Очень Николая Васильевича расстроило, что он не смог сам спасти фрейлину Императрицы. — Как могло случится, что похитители исчезли из города? — возмущенно вопросил Трегубов. — Главное было найти Нежинскую и Миронову, — ответил я. — Пока мы их искали, они и скрылись. Полицмейстер задумался. Интуитивно он чуял, что есть здесь какой-то подвох, но поймать меня не мог. — Логично, — вздохнул он. — Ну что ж, хорошо. Сюда они больше не сунутся. Дело закрыто. — Так точно, — ответил я. — Одного не понимаю! — сказал Николай Васильевич. — Из-за чего весь сыр-бор? Я оглянулся на Коробейникова, но не стал гнать его из кабинета, а просто отвел полицмейстера в сторону. — Все дело в старом карточном долге князя, — понизив голос, сообщил я ему доверительно. — Поляки видели Нежинскую, Миронову в обществе князя, похитили, ну и шантажировали. — Вот это поворот! — изумился господин Трегубов. — Слава Богу, теперь все улажено, — продолжил я, — хорошо было бы огласки этому не придавать. Князь будет точно не в восторге. — Не сомневайтесь, — заверил меня Николай Васильевич. — Секретность будет обеспечена. На этом наш полицмейстер официально поблагодарил нас за службу и откланялся наконец. Вовремя! Еще несколько минут, и я бы уже не смог сдерживать смех. Не по-христиански, несомненно, радоваться мести, тем более, такой мелкой, но мне отрадно было думать, что в кои-то веки я заставил Разумовского отвечать за мои грехи. — И все-таки, как Вам удалось найти это место? — спросил меня Антон Андреич, едва Трегубов покинул кабинет. — В карты выиграл, — усмехнувшись ответил я ему чистую правду. — Только в отчете это не пишите. — А вот этот вот странный туман, — спросил Коробейников, — что это? По дороге из леса Анна Викторовна рассказала мне о необычном явлении природы, которое они с Ниной Аркадьевной наблюдали в лесу. Странный то ли туман, то ли дым с цветочным ароматом, в котором было невозможно дышать. Они вырвались из тумана, но обе потеряли сознание. А на память о приключении им остался сильный кашель. — Природный газ? — предположил я. — Кстати, покажите, где это место на карте? Спасая пленниц, я руководствовался устным описанием дороги к домику, а посмотреть на плане так и не успел еще. Мы с Коробейниковым склонились над картой, и он кончиком ножа указал мне, где находится домик, в котором укрывали заложниц. Чрезвычайно любопытно, однако! Выходило, что всего лишь в одной версте от этого дома был расположен военный полигон. Уж не оттуда ли появился странный туман, способный душить и лишать сознания? Нужно будет встретиться с Ермолаем и порасспрашивать его, не встречался ли ему в лесу подобный туман.***
Спустя несколько дней я послал записку Анне Викторовне с просьбой о встрече. Она ответила согласием, и мы получили возможность прогуляться по парку. — Спасибо Вам за тайное свидание, — сказал я, когда мы медленно шли рядом по аллее. — Извините, что оно тайное, — смущенно улыбнулась Анна Викторовна. — Просто отец, он… — Он отказал мне прямо от дома, — закончил я за нее. — Да, — вздохнула Анна слегка виновато. — Но это недоразумение, которое, я уверена, скоро кончится. — Да батюшка Ваш прав, — ответил я. — Нужно Вам подальше держаться от меня, а мне от Вас. Очень правильная у меня речь получилась, все сказано, как должно. Вот только от одной мысли об этом мне становилось тоскливо. Да и глаз я от нее отвести не мог, так соскучился за несколько этих дней. — Так! — решительно прервала мои нравоучительные сентенции Анна Викторовна и взяла меня под руку. — Давайте поговорим о другом. — Давайте, — согласился я с улыбкой. — Говорите! — сказала она и рассмеялась. Я рассмеялся вместе с ней. Это было удивительное ощущение — вместе смеяться. Мне оно понравилось безмерно. — Вы как себя чувствуете, Анна Викторовна? — нашел я, наконец, нейтральную тему, слегка смутившись собственных мыслей. — Что врачи говорят? — Доктор сказал, что воспалены дыхательные пути, — отчиталась она со всей серьезностью, — но это скоро кончится. Уже проходит. — Скорейшего Вам выздоровления, — снова улыбнулся я ей. Сегодня мне почему-то постоянно хотелось улыбаться. — Спасибо, — церемонно поблагодарила меня Анна и, не выдержав, рассмеялась снова. — А этот туман, — поинтересовался я, — у него был какой-то запах? — Да, такой… — Анна Викторовна задумалась, — удушливый, но не как дым, сладкий… Она внезапно остановилась, глядя куда-то вперед. Я взглянул туда же. У ограды парка прогуливались князь Разумовский и госпожа Нежинская. Князь приветствовал меня жестом, я тоже коснулся полей шляпы в ответ. А Анна Викторовна неожиданно обняла мою руку обеими руками и крепко прижала к себе. И взгляд ее, направленный на Нину Аркадьевну, был каким угодно, но не добрым. В нем видны были гнев, досада, негодование. А еще (показалось мне или нет?) в нем была ревность. Похоже, дамы в заточении не только не стали подругами, но скорее прониклись друг к другу весьма недобрыми чувствами. Я не знаю и, ради Бога, не хочу узнать никогда, что именно они обсуждали. Но сейчас Анна Викторовна крепко сжимает мой локоть обеими руками, и я чувствую себя счастливым. И кажется, снова улыбаюсь. Да что у меня с лицом сегодня! — А Вы не раскроете мне тайну нашего похищения? — спросила меня Анна слегка напряженным голосом. Что ж, ожидаемо. Полагаю, госпожа Нежинская уже изложила ей свою версию, а теперь Анне Викторовне хочется услышать мою. — Да нет никакой тайны, — ответил я. — Это недоразумение. Когда-то князь и Нежинская помогли мне. — А Вы — им, — продолжила за меня Анна. — Что Вы имеете в виду? — спросил я осторожно, боясь поверить своей догадке. — Ну, это же Вы тогда вели дело об убийстве этого курьера, так? — спросила Анна Викторовна, отпуская мою руку, но немедленно завладевая моей тростью. Но ее манипуляции меня сейчас мало волновали. Мне было куда важнее то, на что она намекает. — Да, я вел это дело, — подтвердил я. — И не нашли убийцу, — продолжала свою мысль Анна. — Не нашел, — подтвердил я и это, уже понимая окончательно, что она имеет в виду. Улыбаться больше не хотелось. Хотелось рвать и метать. Мужчине за аналогичное мнение обо мне я бы предложил выбрать оружие, но… — Но Вы же не думаете, что меня можно купить?! — спросил я предельно спокойным голосом. — Нет-нет! Я… — торопливо пролепетала Анна, поняв, видимо, что перешла черту. Но выслушивать ее оправдания у меня не было желания. Я не хотел более ни говорить с ней, ни видеть ее, раз она имеет обо мне такое мнение. — Выздоравливайте, Анна Викторовна, — холодно сказал я ей. И, забрав из ее рук свою трость, быстро пошел прочь.