***
Прошло уже некоторое время после посещения Затонска паном Гроховским. Наш тихий городок снова стал самим собой, радуя покоем и безмятежностью. Как бы ни любил я работу, но немного покоя после всего пережитого и для меня было не лишним. Мне требовалось время, чтобы разобраться в собственных мыслях и чувствах, выстроить их по рангу и всем им объяснить, как мы будем жить дальше. Не то чтобы у меня получалось избавиться от противоречивых эмоций и желаний. Но удалось выработать некоторый, если хотите, эмоциональный кодекс, которому я собирался следовать. Мои отношения с Анной Викторовной ставили меня в тупик, совершенно не собираясь подчиняться логике. И это меня категорически не устраивало. Оставляя в стороне все мои нежные чувства к ней, следовало признать, что Виктор Иванович был совершенно прав, выступая против моего общения с дочерью. Да я и сам сколько раз убеждался в том, что приношу ей бесконечные беды и опасности. Но, увы, я отлично понимал, что ни мудрый папенька, ни я сам не в силах запретить Анне Викторовне заниматься расследованиями. Что ж, это был факт, и с ним приходилось мириться. Но раз уж такова была моя ноша, следовало, по крайней мере, нести ее с достоинством. Будем считать участие Анны Викторовны в жизни полицейского участка моей дополнительной нагрузкой, вроде воспитания Коробейникова. И выполнять эту часть работы следует с той же тщательностью, с которой я выполняю все остальное. А пока у нас что получается? Все беды проистекают из-за инициативности Анны Викторовны, из-за того, что я не знаю о ее действиях, не контролирую их. А почему так выходит? Потому что я сам ее и отталкиваю, побуждая действовать, не сказав мне ни слова. Своим скепсисом и постоянными насмешками я не даю ей обратиться ко мне вовремя, и в результате она оказывается в опасности. Это следовало прекратить как можно скорее. Я должен просто объяснить Анне, что не стану больше ее обижать, но что она в ответ должна держать меня в курсе своих идей и действий. Будет, скорее всего, несколько неловко следовать порой указаниям ее духов, но я это переживу. В конце концов, во всем полицейском управлении лишь я да, пожалуй, доктор Милц посчитают это необычным. Все остальные, включая полицмейстера, решат, что я наконец-то поумнел и использую все ресурсы. Разумеется, я не собираюсь вести расследования, руководствуясь указаниями потусторонних сил. Но вид буду делать исправно, чтобы барышня Миронова со своей потрясающей способностью попадать в различные неприятности была под моим присмотром. Что же касается личных отношений наших… Что ж, свое мнение обо мне Анна Викторовна высказала довольно недвусмысленно. И, зная ее, можно смело утверждать, что все знаки внимания с ее стороны мне просто почудились от горячего желания их увидеть. Какие могут быть знаки, если она считает меня продажным? Ну, а со своими чувствами я справлюсь, разумеется. Чай, не юнец безусый. Это Коробейников у нас личность романтическая, а я — логик и вполне способен подчинять собственные эмоции. И не было еще в моей жизни ситуации, в которой я бы навязывал даме свое внимание, а тем более — чувства. Я не стану ничего ей доказывать, лишь глубоко внутри себя сохранив нежность и любовь к этой самой замечательной женщине на свете. В конце концов, не для того ли Господь дал нам сны, чтобы мы могли в них осуществлять свои мечты? Расставив, таким образом, все по местам, я был очень доволен собой. И в самом деле, какая замечательная вышла схема: Анна Викторовна получает свои расследования и мое в них полное содействие, а я — покой и возможность контролировать ее действия, оберегая и охраняя при этом. Все должны быть довольны, не так ли? Вот в таком состоянии удовлетворенности от собственных принятых решений я пребывал, когда посыльный принес записку от госпожи Нежинской. Нина просила меня зайти к ней в номер сегодня для очень важного разговора. После той мимолетной встречи в парке я не виделся с Ниной Аркадьевной и, право, не стремился к встречам с нею. Моя попытка отвлечь ее внимание от господина Брауна с треском провалилась, а более у меня не было причин с ней встречаться. Обсуждать то, что я узнал от Гроховского, я не хотел. Во-первых, мне, как и любому на моем месте, было неприятно вспоминать, как глупо я позволил себя обмануть. А во-вторых, дело было прошлое и законченное. Выводы я сделал, опыт жизненный получил. Так что и обсуждать здесь, с моей точки зрения, было совершенно нечего. Но Нина в своей записке писала, что хочет рассказать мне что-то чрезвычайно для меня важное. Вполне возможно, ее пути все-таки разошлись с путями Разумовского, и она хочет рассказать мне то, о чем я много раз ее просил. Так что стоит, право, сходить и поговорить. Вполне возможно, этот разговор и вправду очень важен. Был уже совсем вечер, когда я постучал в номер, в котором проживала госпожа Нежинская. Нина, одетая в легкое домашнее платье, открыла мне сразу, как услышала мой голос. — Прости, если я отвлекла тебя от дел, — сказала она очень серьезно. — Ты мне нужен. — Зачем? — холодно поинтересовался я. — Хочешь признаний? — со вздохом спросила Нина. — Хорошо. — Неужели будет чистосердечное? — спросил я, усмехаясь. — Ты можешь мне не верить в той истории с долгом… — сказала она. — А что, — гневно перебил я ее, — можно поверить во что-то другое, или ты удивишь меня? — Уже удивила, — ответила Нина Аркадьевна, — саму себя! — Боюсь даже предположить! — покачал я головой. Что она еще придумала? Что за интриги вновь плетет эта женщина, и чего она от меня хочет? — Твоя Анна! — произнесла Нежинская, и я почувствовал, как весь обращаюсь в слух. Сейчас она снова станет мне угрожать, как когда-то? Ну так мы еще посмотрим, кто угрожает лучше! — Почему-то она не уехала в Петербург, — продолжила Нина с улыбкой. Я вспомнил слова, сказанные мне Анной Викторовной: «Вы же меня сами просили остаться, да еще и выбрали такой экстравагантный способ для этого!». Тогда я не понял, что она имеет в виду, и это породило непонимание между нами, приведшее к ссоре. Теперь мне было все понятно. Все, включая и то, что именно так задело Анну. Ах я идиот! А ведь она упоминала тогда Нежинскую, а я не додумался расспросить подробнее! А она плакала тогда от обиды… — Так это ты? — выдохнул я изумленно. Нина смотрела на меня глазами полными слез, и на лице ее то возникала, то снова исчезала полная беспомощной нежности улыбка. Великая актриса, я никогда в этом не сомневался. Ну, по крайней мере, с тех пор, как научился не верить ее игре. — Что ты ей сказала? — спросил я резко. Ни на минуту не сомневался я, что она уговорила Анну Викторовну остаться в Затонске, чтобы было проще меня контролировать, угрожая ей. И не рассказала мне ничего, придержав эту информацию на всякий случай. И вот случай настал. Нина понимала, что после того, как я узнал о ее роли в деле с Гроховским, я вряд ли захочу с ней общаться иначе, как по долгу службы. И решила выдать наконец свой секрет, чтобы вызвать теплые чувства к себе. Вот и теперь она стоит передо мной, не утирая слез, само воплощение женственности. — Я не знаю, когда ты решишься быть с ней, — сквозь слезы произнесла Нина, — но когда-то это обязательно произойдет… Не пугайся, — быстро сказала она, заметив мое нетерпение, — я с ней не была столь прямолинейна. Просто ты был в таком состоянии! — продолжала Нина, нежно прикасаясь к лацканам моего сюртука. — Ты мог броситься под пули. А при твоей службе со всем очень легко покончить. Я взял ее руку, еще не понимая, что правильнее будет — отодвинуть ее или поцеловать. Я не мог понять, чего Нина добивается. Ну, если отбросить самое очевидное. Но для самого очевидного интрига крупновата, уж извините. Это так, приятное дополнение. Ей что-то очень сильно нужно от меня, если она пошла на такое уничижение. — Прости, я должен был это понять, — подыграл я ей, в надежде выиграть немного времени, а возможно, и сведений. — Она тебя ждет, — сказала Нина Аркадьевна убежденно. Вот оно! Наша с Анной размолвка в парке не ускользнула от глаз Разумовского, они ведь находились от нас в каких-то ста метрах. Но чтобы контролировать меня при помощи Анны Викторовны, мало того, чтобы она была в Затонске. Нужно еще, чтобы я был в ней заинтересован. И вот госпожа Нежинская подбрасывает мне пару интересных фактов и надежду на взаимность заодно. — А ты слишком любишь свободу, — продолжила Нина, глядя мне в глаза. — Видишь? Я лучше всех тебя понимаю. Что ж, пусть госпожа фрейлина останется в уверенности, что ей, как и всегда, удалась ее манипуляция. — Ты всегда меня понимала, — ответил я Нине с улыбкой и нежно привлек ее к себе. Пробуждение мое было отвратительным. Сперва, еще не открыв глаз, я почувствовал, что нахожусь явно не дома. Но уже в следующую секунду запоздавшая память тоже пробудилась и с готовностью преподнесла мне подробности вчерашнего вечера и всего, что за ним последовало. Так что стало понятно, где я нахожусь, и почему именно. А также стало несомненно, что сейчас мне вновь предстоит притворство, от которого я и вчера успел утомиться. Осторожно повернувшись и обнаружив, что в постели я уже один, я сел и потер лицо, пытаясь проснуться. Мало того, что я сам себе отвратителен, так к тому же я еще и не выспался. В соседней комнате послышались шаги, и в дверном проеме появилась Нина Аркадьевна. — Ну наконец-то! — сказала она с улыбкой. — Я уж думала, ты до вечера проспишь. Бог ты мой, а времени-то сколько? Судя по солнцу, немало уже. Так что я еще и на службу проспал. Остается надеяться, что там ничего серьезного не приключилось, ведь если меня искали, то точно не нашли. — Я уже кофе попила, — сказала Нина, присаживаясь на постель. Я поцеловал ее, потому что это было заметно проще, чем улыбаться. Надо уходить поскорее. Сегодня я плохой актер, по всему видно. — Вставай, будем завтракать, — улыбнулась Нина Аркадьевна и вышла, давая мне возможность привести себя в порядок. Ну, уж без завтрака я как-нибудь обойдусь. Чаю в управлении попью. У Коробейникова наверняка есть баранки. Когда я вышел, полностью одевшись, Нина разбирала почту. — Твой кофе уже остыл, — сказала она. — Я попросила завтрак сюда. — Прости, надо ехать, — сказал я ей. — Я и так проспал на службу. — Ах, да! — с легким презрением протянула Нежинская. — Ты ж у нас еще и служишь! Я взглянул на нее удивленно. Такого тона по отношению к моей работе она себе никогда не позволяла. — Раньше тебе моя служба не мешала, — сказал я, привлекая ее к себе. — Как бы я хотела, чтобы мы с тобой вместе уехали в Петербург, — сказала Нина, обнимая меня и заглядывая в глаза. О, давно эта тема не поднималась. Что это вдруг снова? — Ты же знаешь, это невозможно, — сказал я, осторожно отводя ее руки. — Не знала, что ты будешь так держаться за это место! — с горечью сказала она. Все, хватит, пора уходить. День в разгаре, а я даже не знаю, что в управлении творится. Интриги подождут. И кивнув Нине на прощанье, я покинул ее номер. В управлении меня ждали новости. Ночью был убит купец Караваев, причем, по утверждению Ульяшина, он застрелился в разгар бала по случаю его же сорокапятилетия. Ночью на месте преступления работал Ульяшин, утром к нему присоединился Коробейников. Меня мой помощник прикрыл, разумеется, сказав, что я очень занят и буду позже. Зато он сфотографировал все, что можно, на месте преступления, так что я имел возможность сразу войти в курс дела. Хотя в дом купца съездить, конечно, придется. — Я почти убежден, что выстрел был произведен с некоторого расстояния, — докладывал Коробейников, пока я разглядывал снимки. — Почему? — поинтересовался я. — Ожога нет, — пояснил Антон Андреич. — Если бы пистолет был приставлен к виску в упор, был бы ожог, а его нет. — Верно, — похвалил его я. — А еще направление раны указывает на то, что выстрел производился сверху вниз, неестественно для самоубийцы. — Совершенно верно, — согласился Коробейников. — А почему ж Вы сказали обратное околоточному? — поинтересовался я. — Затонск очень маленький город, и слухи разлетаются быстро, — улыбнулся мой помощник. — Не хочу, чтобы злоумышленник знал, что его ищут. — Разумно, Антон Андреич, — похвалил его я. — Делаете успехи! И впрямь, он сегодня молодец. Мог ли я подумать год назад, что у него будет такой прогресс? Нужно давать ему побольше инициативы, чтобы была возможность для дальнейшего роста. — Вы знаете, около месяца назад в соседней губернии произошел подобный случай, — продолжил ободренный мною Коробейников. — Был бал, самоубийство. Только пуля вошла в горло. И стреляла, Вы представьте себе, дама. — Хорошо, что Вы читаете внутренние циркуляры, — попробовал я одобрить и это сообщение. В конце концов, Антон Андреич меня сегодня прикрыл и, между прочим, ни одного неуместного вопроса не задал, так что некоторая поблажка с моей стороны вполне уместна. — Да нет, циркуляры тут ни при чем! — отказался от незаслуженной похвалы честный Коробейников. — Я прочитал это в «Затонском телеграфе». — Похоже, мне тоже нужно будет подписаться, — поморщился я при воспоминании о Ребушинском. — Я вот что думаю: самоубийство Караваева тоже инсценированное. Вы проверьте, если у него были конкуренты. — Да, я узнаю, — сказал Антон Андреич, — и если это так, то Куницыну тоже может угрожать опасность. — Ну, или злоумышленником может оказаться и сам Куницын, желая завладеть долей Караваева, — предположил я в ответ. — Нужно проверить также финансовое положение их компании. — А вам не кажется, — спросил меня Коробейников, — что случай в соседней губернии и этот случай — они могут быть как-то связаны? — Чем? — спросил я удивленно. — Даже не чем, а кем, — ответил мой помощник. — Преступником и его внутренней потребностью убивать. То есть, он по каким-то признакам выбирает жертву, а после этого все обставляет, как самоубийство. Так, ясно. С самостоятельностью я погорячился от пущей благодарности. Пусть уж пока под моим присмотром работает, с такой-то богатой фантазией. — Любите Вы бесперспективные версии, Антон Андреич, — упрекнул я его. — Яков Платоныч, — возмутился Коробейников, — Вы сами говорили, что нужно проверять все версии! — Ну вот и проверьте, — не стал я с ним спорить. — Отправьте запрос в соседнюю губернию. Нужны детали для сравнения. Если моему помощнику хочется больше работать, кто я такой, чтобы ему мешать? Другое дело, что в первую очередь я спрошу с него те поручения, которые ему дал я. И, ради его же блага, я надеюсь, что он их выполнит. Покинув управление, я направился к партнеру покойного Караваева, Куницыну, чтобы попросить у него ключ для осмотра места преступления. Куницын, низенький суетливый человечек, абсолютно лысый, но зато обладающий богатой бородой, сообщил мне, что отдал ключ Анне Викторовне Мироновой, которую пригласил как медиума, внести ясность в расследование. Сам Куницын в самоубийство партнера категорически не верил и весьма опасался за свою жизнь. Я успокоил его, как мог, и поспешил в дом Караваева. То, что Анна Викторовна находится на месте преступления совершенно одна, меня весьма тревожило. Самое, кстати, время, обсудить с нею все, что я придумал. Уверен, она с радостью согласится, поняв, что я не собираюсь чинить ей препятствий, а наоборот, готов прислушиваться к ее словам. В кабинете Анны Викторовны не оказалось, и я прошел в зал, где вчера шел бал. Я не ошибся, Анна была здесь. А если соблюдать полную точность, лежала на полу без чувств. От двери было не ясно, просто она без сознания или уже не жива. Не помня себя от ужаса, я кинулся к ней, упал рядом на колени, приподнимая и окликая. Анна вздохнула в моих руках раз, другой. Господи, благодарю тебя, она только без сознания! — Анна Викторовна, — позвал я ее, легонько встряхивая, — что с Вами? Ресницы дрогнули, голубые глаза открылись, слегка затуманенные, как после сна. — Яков Платоныч, — ласково улыбнулась мне Анна, с нежностью проводя ладонью по моей щеке. — Мы танцевали с Вами… От нежной ее ласки у меня закружилась голова, и захотелось немедленно ее поцеловать. А еще отшлепать как следует, потому что она снова пошла без меня, и снова с нею что-то случилось. — Хорошо, что Куницын сказал, что Вы здесь, — сказал я, все еще поддерживая ее. — Куницын? — удивилась Анна. — А какой Куницын? Она, наконец, окончательно пришла в себя и обнаружила, что лежит на полу, и что ее поддерживают мои руки. Живо избавившись от столь неподобающей опоры, Анна отвернулась, чтобы я не заметил румянца смущения на ее лице. Подняться она все еще не пыталась, а я боялся, что если она попробует встать, обморок может повториться. — Извините, — смущенно попыталась объяснить ситуацию Анна Викторовна. — Я просто… просто душно. И она принялась демонстративно обмахиваться. Было бы галантным с моей стороны отойти в сторону и, отвернувшись, позволить барышне преодолеть смущение. Но я настолько испугался, увидев ее лежащей посреди зала, что теперь мне казалось, что стоит мне отойти на шаг, как с ней опять что-то случится. — Это Куницын Вас сюда пригласил? — спросил я просто, чтобы завязать разговор и помочь ей справиться со смущением. — Ну, меня позвали, — развела руками Анна Викторовна, — я не смогла отказать. — Я вижу, нет никакой возможности удерживать Вас в стороне от полицейских дел, — сказал я, помогая ей встать. — Но я же не специально это делаю, — принялась оправдываться Анна Викторовна, — просто так получается. Она смотрела на меня с доверчивостью ребенка и даже губки чуть надула по-детски. И глядя на нее, я вдруг снова ощутил ласковую нежность ее пальцев на моем лице, и голова снова начала кружиться. Права Анна Викторовна, здесь на самом деле немыслимо душно. Что я собирался ей сказать? Ах, да помню! Я хотел объяснить ей, что мы больше не будем ссориться, а будем делать все вместе. — Ну да, — сказал я ей, — я имею дело с мертвыми, Вы тоже каким-то образом имеете с ними дело. По одной дороге ходим? — Только с разных сторон, — то ли согласилась она со мной, то ли возразила. — Частенько лбами сталкиваемся, — сказал я. — Предлагаю заключить соглашение. — О ненападении? — рассмеялась Анна Викторовна. — Об уважении границ, — ответил я, мучительно пытаясь вспомнить, как все было складно мной сформулировано. Почему-то ничего не вспоминалось. Кажется, потому, что у нее из прически выбился локон и щекотал щеку. Мне этот локон мешал, будто меня он щекотал, и я мог думать лишь о том, чтобы его убрать. А поэтому не мог вспомнить все те умные и правильные слова, которые придумал, и в результате начинал сердиться и на себя, и на нее, и на локон этот. — Я Ваших границ никогда не нарушала, — ответила Анна Викторовна с некоторой обидой и отошла. — Ну, мне кажется, я тоже в Вашу жизнь не вторгался, — ответил я. — Так почему воюем? Теперь, когда мое внимание перестало отвлекаться, можно попробовать продолжить разговор серьезно. — Я не воюю с Вами, — с некоторым изумлением произнесла Анна Викторовна. Интересно, чем она так удивлена. Вроде бы я не сказал ничего нелогичного. — Ну вот и хорошо, — ответил я. — Давайте договоримся о нейтралитете. — Давайте, — согласилась Анна. — К тому же я и так всегда весьма нейтрально к Вам относилась. Почему-то от этих ее слов, сказанных с обидой, мне сделалось весьма неприятно, где-то даже больно. Что-то пошло вовсе не так, как я предполагал. Я был уверен, что Анну Викторовну обрадует мое предложение, но, кажется, она воспринимала в штыки любые мои слова. — Ну вот и прекрасно, — сказал я, расстроенный ее непониманием. — Продолжайте в том же духе. Просто останемся друзьями. — А что, что-то другое было? — с вызовом спросила Анна Викторовна. Мое лицо снова ощутило прикосновение ее пальцев. Я вспомнил, как чуть не поцеловал ее всего несколько минут назад. — Ничего, — сказал я со вздохом. — Слава Богу, ничего. — Вы меня опять уязвить пытаетесь? — спросила Анна уже несомненно обиженно. Господи, снова все повторяется, снова мы не понимаем друг друга! — Да чем? — взволнованно спросил я. — Ну, если я Вас обидел чем-то, Вы… Вы меня простите. Анна отвернулась и быстро отошла к тумбе, на которой оставила шляпку, видимо, желая уйти. — Давайте просто все начнем с чистого листа, — сказал я ей. — Начнем что? — спросила она меня с раздражением. — Беречь нервы друг друга начнем, — сказал я очень спокойно, вспомнив, наконец, ради чего я затеял весь этот разговор. — Мир? — Я Вам войны не объявляла, — расстроено сказала Анна Викторовна. — Я Вас об одном попрошу, — продолжил я излагать свой план, — если Ваше стремление помогать людям заводит Вас на мою территорию, Вы ничего без меня не делайте. Я должен быть рядом с Вами, ради… — Моей безопасности, — продолжила она за меня привычное окончание фразы. — И своих нервов, — добавил я. И протянул ей руку. — Договорились? Анна без раздумий накрыла мою руку своей. Ее рука была почти вполовину меньше, по сравнению с моей она казалась совсем маленькой, почти что детской. Нежность затопила все мое существо. Я осторожно сжал ее пальчики… Но внезапно Анна Викторовна резко отобрала у меня руку. — А вот теперь о деле! — сказала она почти что гневно. Ну вот, она снова сердится. А теперь я что не так сделал? — Караваев на балу танцевал сразу с несколькими дамами, — рассказывала Анна Викторовна, расхаживая по залу. — Но все они были в костюме Коломбины. — И сколько же их было? — спросил я, помня свое обещание относиться к духам всерьез и не проявлять недоверия. — Я не знаю, я не смогла сосчитать, — ответила Анна. — У меня, может быть, даже от этого голова закружилась. — То есть Вы считаете, что Караваева убила женщина? — уточнил я. — Я не знаю, — ответила Анна Викторовна, прокружившись вокруг меня в воображаемом вальсе. — Но странно, для чего несколько разных женщин заказали одинаковые платья… Вот когда я это выясню, — прервав внезапно свой танец, сказала Анна, — я Вам и сообщу. И, надев шляпку, она быстро удалилась. — Буду признателен, — сказал я, глядя ей вслед. Что-то все-таки пошло не так в этом разговоре. Не таких результатов я ожидал. Но все же мы, кажется, договорились хоть о чем-то. Ну, а остальное, полагаю, придет в процессе. По крайней мере, я на это надеюсь. Ну, а сейчас стоит все-таки включиться в работу, наконец-то. И так я этим делом сегодня манкирую. Я прошел в кабинет, где, собственно, и был убит купец. Там, разумеется, все было без изменений, только тело увезли к доктору Милцу. Я осмотрелся внимательно. Папки с бумагами на углу стола. Бумаги без папок, залитые кровью, когда на них рухнул убитый хозяин. На полу тоже рассыпаны бумажные листы. Как-то слишком много бумаг вокруг трупа. Может быть, дело в каких-нибудь документах? Чуть поворошив бумажные листы, лежащие на полу, я заметил один, выделяющийся из общего ряда. На нем отчетливо отпечатался кровавый след ноги. Я поставил рядом свою, для сравнения. Сомнений нет, след был женским. Причем женщина, скорее всего, была весьма невысокого роста. Больше ничего интересного в кабинете я не обнаружил. Подробно перебрал бумаги на столе купца, но и среди них не нашел никакой зацепки. Вернувшись в управление, внимательно перечитал допросы свидетелей, составленные Ульяшиным, но в результате лишь сделал вывод, что околоточного нужно поощрить за хорошую работу. Допрашивал он подробнейше и протоколы составлял грамотно, вот только полезных сведений в них никаких не содержалось. В суете бала никто не заметил, когда именно хозяин покинул зал. А за музыкой и шумом никто не расслышал выстрела. Единственное, в чем сходились все свидетели, более-менее близко знавшие Караваева, так это в том, что был он человеком чрезвычайно жизнелюбивым и о самоубийстве не помышлял. Но я и так уже знал, что его убили, так что ничего нового для меня в этом не было. В конце концов я махнул рукой и отправился домой пораньше, полагая, что для улучшения мыслительной деятельности следует хорошенько выспаться.***
Едва я вошел в управление следующим утром, как ко мне бросился взволнованный Антон Андреич. — Яков Платоныч! — воскликнул он. — Доброе утро! Мы Вас давно ждем, я и Петр Иванович. Он в арестантской, пройдемте к нему. — Вы б хоть чаю для начала предложили, — осадил я своего помощника. Терпеть не могу, когда меня торопят, особенно по утрам. И что это за важная птица у нас в арестантской, что я должен к нему бежать, даже в кабинет не зайдя? — А кто такой этот Ваш Петр Иванович, — спросил я Коробейникова. — Дядя Анны Викторовны, — пояснил вполголоса Антон Андреич, — Миронов. Подрался в трактире. Так, это уже серьезно. Петра Миронова, конечно, нужно выручать. Сейчас нужно только выяснить, насколько все серьезно, справлюсь я сам, или придется звать на помощь адвоката Миронова-старшего. — С кем подрался? — поинтересовался я. Коробейников в ответ только плечами пожал. — Ну, так что? — спросил он осторожно. — Чаю? Кинув на него соответствующий ситуации взгляд, я развернулся и пошел к арестантской. Коробейников, прихватив ключ, побежал за мной следом. Петр Миронов сидел в клетке на скамейке и вид имел самый плачевный. Увидев меня, он радостно бросился к решетке: — Яков Платоныч, дорогой Вы мой! — Петр Иваныч, Бог ты мой! — ужаснулся я, глядя на свежие синяки, украшавшие лицо Миронова. — Яков Платоныч, — проговорил тихо Петр Иванович, почти просунув лицо между прутьями решетки. — Со мной арестовали еще троих. Отпустить бы их! Ну, и меня, разумеется. — Отпустить? — переспросил я. — А на каком основании? — Ну, войдите в мое положение, — принялся уговаривать меня Миронов. — Только огласки не хотелось бы. Огласки и прочего… Ну вины ведь ничьей нет! Ну, здесь все ясно. Видимо, драка случилась во время игры. И Петр Иванович больше всего боится, что об этом станет известно господину адвокату Миронову. Я помню, еще давно он рассказывал, что давал брату зарок не играть. — Мне и Вас-то будет не так просто отпустить, — пояснил я ему, — а Вы еще за кого-то просите? — Я умоляю Вас, умоляю! — воззвал ко мне Петр Иванович с чувством. И добавил деловито: — Только пусть часы вернут. В это время городовой вывел из соседней комнаты задержанного. Тот пытался качать права, с наглостью, свойственной фартовому люду. Что-то в его повадках показалось мне знакомым. — Ласточка! — окликнул я его. Вор остановился, повернулся ко мне. — Глазам не верю! — улыбнулся я старому знакомому. — Господа, позвольте представить, известный Петербуржский шулер, вор, контрабандист по кличке Ласточка! Он же Седой, он же Макар Елистратов. Каким же ветром к нам занесло? — спросил я Седого. — Не знаю, что Вам напел этот, — Ласточка кивнул на Петра Иваныча, — только мы тут напрасно томимся. Ничегошные мы. — Так уж и невиновные? — переспросил я. Такие, как Ласточка, невиновными не бывают, только поискать нужно, в чем виноват. — Игра была, — не стал отпираться Ласточка. — Барин проигрался. Ну так что ж? Игра-то не преступление. Вы-то должны понимать, — добавил он, приглушив голос, — что есть долг карточный. А вот разозлил он меня зря. Теперь я все переверну, но выясню, что привело матерого бандита Ласточку в тихий Затонск. Я распорядился запереть его пока и, отправив Петра Иваныча домой, пошел в кабинет. — Прикажете отправить в Петербург запрос? — спросил Коробейников, едва мы остались вдвоем. — Непременно и немедленно, — подтвердил я. — А как закончат с бертильонажем, Седого с подельниками нужно отпустить. — Как отпустить? — не понял Антон Андреич. — А разве у нас есть какие-то основания его задерживать? — спросил я у него. — Ну, подрались они в трактире, и черт с ними. Кстати, Петр Миронов, кажется, тоже претензий к ним не имеет. — А если из Петербурга придет ответ, — настаивал Коробейников, — что Седой замешан в каких-то делах, и висит на нем преступление? — Ну, наверняка какое-нибудь висит, — согласился я. — Только другое дело, если он здесь на гастролях, а мы все испортим, если его в камере продержим. — Не совсем понимаю, что значит «испортим», — несколько обиженно сказал Антон Андреич. Что-то я второй день никому ничего объяснить не могу! Что тут непонятного-то? — А то, что нам его намерения преступные знать надо, — пояснил я Коробейникову азы полицейского дела, — и подельники его здешние ой как нужны. Так что надо его отпустить, а возьмем с поличным. — И надо приставить наблюдение! — озарился Антон Андреич. — Именно, — согласился я. А я что, не сказал этого раньше? И правда, кажется, не сказал. А сам он догадаться не мог, разумеется, первый день в полиции! Или он и в самом деле решил, что я велю отпустить матерого вора Ласточку и даже проследить за ним не прикажу?! — Кого же приставить-то? — задумался Коробейников. — У нас штата раз-два и обчелся. — Антон Андреич, — язвительно велел ему я, — изыщите резервы. Доверять нужно больше молодым. Вот пусть подберет себе стажера и мучается с его непонятливостью. Тогда, может быть, сам понятливее станет. — Кстати, о доверии молодым, — сказал я, раз уж время и настроение мое располагали к разносу подчиненных, — прозевали Вы след на месте преступления. — Какой след? — перепугался Коробейников. — След от каблука дамской туфли, он отпечатался в луже крови, — пояснил я. И добавил со вздохом: — Права Анна Викторовна в одном, убийца — женщина. Коробейников виновато потупился. Ближе к вечеру меня навестил господин Куницын. Я его вызывал, но он и сам очень желал меня видеть. Он получил письмо с угрозами и очень боялся за свою жизнь. Письмо, составленное из слов, вырезанных в газете, гласило: «Компанию Вам не удержать, удержите голову на плечах». Чего-то подобного я и ожидал, если честно. Но это письмо еще не убирало Куницына из числа подозреваемых. Он ведь и сам его состряпать мог, чтобы отвести от себя подозрения. А основания для подозрений у меня имелись весомые. — Мы проверили Ваше финансовое состояние и положение дел компании, — сообщил я Куницыну. — Каким же образом, позвольте узнать? — возмутился купец. — Законным, можете не сомневаться, — заверил его я. — Так вот, что касается Вашего финансового положения, а точнее сказать, финансового положения Вашего покойного компаньона, господина Караваева: должников у него много было. Что Вы об этом знаете? Куницын помотал головой и развел руками, показывая, что не знает ровным счетом ничего. — Но и это пустяки! — продолжил я. — Людей много, а ссуды маленькие. И лишь один человек должен был ему значительную сумму денег. Я положил перед Куницыным вексель за его подписью. Сумма была очень даже значительна. — Согласитесь, — сказал я купцу, — за такие деньги можно и на преступление пойти. Куницын был перепуган, дальше некуда. Бедняга так очевидно боялся, что мне его даже жалко стало, в какой-то мере. И вправду, компаньон убит, письмо с угрозами пришло, а тут еще и я со своими подозрениями. Признаться, после этого разговора я почти готов был исключить его из подозреваемых. Не с его тонкой нервной организацией планировать убийства. И все же, вовсе снимать подозрения с господина Куницына я не торопился. Хотя бы потому, что иных версий у меня было не то чтобы много.***
На следующее утро в управлении Коробейников докладывал мне о результатах слежки за Ласточкой и его подельниками: — Во втором часу ночи они вышли из трактира и направились… — По Староконюшенному? — перебил его я, вглядываясь в карту. — Совершенно верно, — подтвердил Антон Андреич и продолжил, показывая: — Вот здесь чуть было не подрались меж собой, и я слышал, как они почем зря крыли какого-то Семеныча. Далее по Амбарной они отправились до какого-то барака и вошли в него. — И что ж там находится? — спросил я, продолжая рассматривать карту. — Вот! Я поинтересовался уже! — с самодовольством ответил мой помощник, радуясь, видимо, что сумел предвосхитить мой вопрос. — Это склады компании «Караваев и Ко». — Семеныч — это управляющий складами, Солоницын, — догадался я. И спросил Коробейникова: — Так что ж Вы туда не наведались? Антон Андреич замер, глядя на меня изумленно-виновато. Не наведался, в голову ему это не пришло. А теперь уж небось Седого с подельниками и след простыл. Но, тем не менее, то, что обнаружилась непосредственная связь между заезжими бандитами и недавним убийством купца, меня порадовало. Намечалось некоторое разнообразие в версиях, что обычно ускоряло ход любого расследования. Коробейников, прихватив наряд городовых, срочно отправился на склад в надежде исправить свою ошибку, но было поздно, конечно. Там было совершенно пусто. И лишь завалившаяся в угол маковая головка поведала о том, что понадобилось Ласточке в Затонске. Контрабанда опийного мака дело хоть и опасное, но чрезвычайно прибыльное, и вполне могло привлечь Седого. Тут же в амбаре Антон Андреич допросил и управляющего Солоницына, но тот не рассказал ровным счетом ничего. Ничего он не знал, ни о чем не ведал. А для его ареста не было ровным счетом никаких поводов. Коробейников выставил наблюдение за складом, да только зря. Раз они оттуда ушли, то уже не вернутся. Седой вор, а не дурак. Позже в тот же день поступил вызов из дома покойного Караваева. Бывшая его экономка Мария Солоницына, дочь того самого управляющего, зашла по какой-то надобности в дом и спугнула вора, шарившего в кабинете. Прибыв на место преступления, я обнаружил, что в дом уже прибыли купец Куницин со спутником, которого он представил как купца Игнатова, своего нового делового партнера. Также была здесь и Анна Викторовна, стоявшая рядом с Солоницыной, положив ей руки на плечи в утешающем жесте. Судя по всему, они были знакомы. — В столе явно что-то искали, — сообщил я присутствующим, осмотрев кабинет. — Ящики взломаны довольно грубо. Скажите, что-то пропало? — спросил я Куницына. — Так откуда я знаю, — развел он руками, — это же не мои бумаги! — Анна Викторовна, — поинтересовался я, — а Вы, позвольте узнать, что здесь делаете? Ведь договаривались же мы, что она будет ставить меня в известность. И снова я узнаю об ее активном участии в деле, лишь застав ее на месте преступления. — Это я пригласил Анну Викторовну, — вмешался Куницын. — А Вы как здесь оказались? — наклонился я к перепуганной Солоницыной, сидящей на стуле. — Так папенька попросил бухгалтерскую книгу забрать, — робко ответила она, — ее намедни Караваев домой забрал. — А я знаю, что искали, — вмешалась Анна Викторовна. — И что же? — взглянул я на нее. — Любовные письма, — ответила Анна. Я усмехнулся ее уверенности. Снова сплетни из мира духов или более материальные источники информации? — Одна из любовниц Караваева, — продолжила Анна Викторовна, — она, видимо, боялась, что ее заподозрят в убийстве, и выкрала их переписку. — Так и она нашла их? — спросил Куницын. — Я не знаю, — удивленно развела Анна руками. — А имя! — продолжил спрашивать Куницын, явно считающий Анну Викторовну всеведущей. — Имя Вам известно? — Нет, — ответила Анна Викторовна, машинально накручивая на палец непослушный локон. — Имя я назвать не могу. Этот жест, несомненно очаровательный, означал в первую очередь одно: Анна Викторовна в замешательстве. Из чего я, пожалуй, могу заключить, что имя любовницы Караваева ей уже известно, но она не хочет его называть. Надо будет позже побеседовать с ней об этом. Вполне возможно, она не хотела говорить при Куницыне, не желая разносить сплетни, но мне расскажет, для пользы следствия. — Отличный дом, отличный! — громко произнес вдруг позабытый мной спутник Куницына, который во время нашей беседы молча ходил по кабинету, осматриваясь. — Мне здесь нравится! И он внезапно бросил на пол тарелку, что держал в руках. Тарелка разбилась, заставив вздрогнуть всех присутствующих. Только теперь я понял, что купец Игнатов весьма пьян. — Боже мой, Павел Евграфович! — воскликнул Куницын. — Да угомонитесь Вы, ради Бога! — Ну правда же, господа, — обратился Игнатов ко всем присутствующим. — Ну не может же такой шикарный дом пустовать! Да? — он с многозначительной улыбкой наклонился к Анне Викторовне, как бы призывая ее в свидетели и флиртуя одновременно. Его разгульная бесцеремонность и без того мне претила, а уж такого я и вовсе терпеть не собирался. — Господин Игнатов, — обратился я к нему, отвлекая его внимание от Анны, — Вы ведь недавно сюда приехали? — Точно! — подтвердил он. — Из Москвы? — предположил я, судя по его манерам. — Да, из нее, — кивнул купец с огромным внутренним удовлетворением. — Из нее, родимой! А Вы, кажется, из Петербурга, — догадался он, посмотрев на меня пристально. — Да, — согласился я с очевидным. — А что, это имеет какое-то значение? — Я про господина Штольмана Вам сегодня рассказывал, — напомнил Игнатову Куницын. — А, да-да, припоминаю! — протянул Павел Евграфович. И слегка понизив голос спросил у меня: — Слушайте, это Вы раскрываете преступления с помощью магии и колдовства? На этот раз Вы же будете духов вызывать? И он пьяно расхохотался. Анна Викторовна быстро отвернулась, скрывая смех. Я послал ей свой самый сердитый взгляд. Между прочим, подобными сплетнями я был обязан именно ее участию в полицейских делах. Могла бы хоть не смеяться теперь! — Ладно, господа, а может быть выпьем, а? — попытался сменить тему Игнатов. — Ну, Вы все-таки все у меня в гостях. Мы с Анной Викторовной одновременно и весьма удивленно на него взглянули. — Да, — продолжал купец, — с сегодняшнего дня я хозяин этого дома! Да-да! Купил со всеми этими, привидениями! И он снова расхохотался. Куницын поддержал его хихиканьем. Вот это новость. Игнатов, появившейся в Затонске после смерти Караваева, до этого момента у меня подозрений не вызывал. Но, если задуматься, мотив у него самый что ни на есть очевидный: и долю Караваева в деле он выкупил, и даже дом его. А что в Москве был, так наемные убийцы не перевелись еще. Тот же Ласточка за хорошие деньги не отказался бы. Надо будет присмотреться к этому господину Игнатову повнимательнее и сведений о нем побольше собрать. — Господин Куницын, — сказал я, игнорируя Игнатова, — пока мы не установили, кто вломился в этот дом и зачем. Куницын хихикать перестал немедленно. Сразу понял, что поторопился, продавая дом до завершения следствия, чем вызвал еще большие мои подозрения. Надеюсь, он найдет управу на своего нового компаньона. А не то ее найду я. Покинув дом, я остановился у крыльца, поджидая Анну Викторовну. Мне хотелось все-таки выяснить, что ей удалось узнать о любовницах купца Караваева. А еще мне просто хотелось с нею поговорить, что уж тут скрывать. О чем угодно. Анна спустилась с крыльца, и я подошел к ней, пытаясь выглядеть весьма озабоченным делом. — Так Вы что, кого-то подозреваете? — спросил я ее, понизив голос. — Три любовницы Караваева, — поддержала Анна Викторовна мой деловой тон, — Поднозова, Алексеева и Стрельцова, договорились его разыграть и сшили себе одинаковые костюмы Коломбины. И одна из них и убила, только я не знаю, кто. — Интересная версия, — похвалил я ее. — Я тоже был у портнихи. Анна Викторовна улыбнулась чуть иронично: — Всего доброго. Жаль, я надеялся, она обрадуется тому, что я отнесся к ее рассказам о видении на балу серьезно и даже их проверил. Но, кажется, мы снова в ссоре, и я опять не понимаю, из-за чего. Зато я отлично понимаю, что вовсе не хочу, чтобы она сейчас уходила. — Караваева мог убить и сам Куницын, — поделился я своей версией, — чтобы избавиться от компаньона, которому был должен много денег. Под маской Коломбины мог оказаться кто угодно, в том числе и сам Куницын. Ох, что-то я увлекся, право. Кругленький бородатый Куницын, переодетый в женское платье, это уже цирк. Правдоподобнее следует быть, господин Штольман, пытаясь уговорить барышню задержаться. — А для чего он тогда ко мне обращался? — возразила мне Анна Викторовна, не обратив, на мое счастье, внимания на потешность описанного образа. — Чтобы следствие запутать, — пояснил я ей. — Нет, я б на Вашем месте к Игнатову присмотрелась, — возразила Анна и наградила московского купца сердитым взглядом, немало меня порадовавшим. — Конечно, он появился в городе только сегодня, но ведь он мог заказать убийство Караваева, чтобы компанию к рукам прибрать. Вот что меня всегда поражало в Анне Викторовне, так это ее потрясающая способность делать правильные выводы. Если не брать в расчет ее духов и то, что она дама, талант следователя у нее был куда больше, чем у того же, например, Коробейникова. «Умная, образованная, красивая…» вспомнились мне мои собственные слова, сказанные когда-то. Если бы я тогда мог предположить, что юная девушка, нарушившая мой покой тем вечером, меньше года спустя будет значить для меня больше, чем целый мир, разве б я поверил? Игнатов принялся спускаться по лестнице в нашу сторону, бормоча какие-то невнятные пьяные извинения, и я неизбежно покинул мир воспоминаний. Да и не до них сейчас. Помнится, я обещал себе, что смогу себя контролировать, отведя подобным мыслям ночи. Вот и нужно придерживаться изначального плана. — Я могла бы с Марией поговорить, — сказала Анна Викторовна, не заметив, к счастью, минутной моей рассеянности, — ведь она у Караваева работала. — А вот это хорошая мысль, — одобрил я ее идею совершенно искренне. — Вы поговорите с ней по-дружески, может, она Вам расскажет что-то, чего мне не рассказала. Анна Викторовна кивнула мне очень серьезно и побежала догонять Солоницыну, окликая ее на ходу. Я проводил было ее долгим взглядом, но, тут же призвав себя к порядку, вернулся к работе. Ближе к вечеру купец Игнатов был доставлен в участок городовыми. Был он задержан во время драки на улице. Дрался с троими и, по словам задержавшего его Евграшина, вполне успешно против них держался. Когда подбежали городовые, нападавшие дали деру, но, судя по описанию, это вполне могли оказаться Ласточка сотоварищи. Теперь же Игнатов сидел перед моим столом, поглядывал на меня высокомерно, да утирал кровь, сочившуюся из разбитой губы. Задержанием своим он был крайне недоволен, что уже успел мне высказать. Вот только меня его недовольство мало трогало. — Я учился в Петербурге, — сказал я ему, не отрываясь от заполнения документации, — а там, сами знаете, ничего путного не бывает. Так что Вы уж потерпите мое занудство. — Безобразие, — возмутился Игнатов, без особого, впрочем, воодушевления. — Грабят средь бела дня. И что самое главное, невинного человека вместо грабителей тащат в участок. Разбойничий город, и полицейские такие же. Он явно хотел, чтобы я рассердился, вышел из себя. Мое самообладание его раздражало. А мне очень нравилось его раздражать. — А что же, эти молодчики ограбить Вас хотели? — спросил я купца, по-прежнему продолжая писать. — Ну, ясное дело, ограбить, — ответил он, — что же еще. — Ну, мало ли что? — сказал я. — Что, кошелек у Вас требовали? — Кошелек? — удивился Игнатов. — Да нет, сразу набросились, как с цепи сорвались. — Вот видите? — я, наконец-то перестал изображать занятость и поднял на него глаза. — Мне кажется, это не ограбление. — А вы на что намекаете? — поинтересовался он. — Это Вам на что-то намекают, — усмехнулся я. — Не догадываетесь, на что? — Я что-то не пойму, Вы о чем? — озадачился купец. — Кому-то не нравится Ваш интерес к компании покойного Караваева, — пояснил я ему. — Может, разговаривали об этом с кем-то? Вмешались во что-то? — Посоветовал Куницыну убрать этого управляющего, — фыркнул Игнатов, — а что? Таково мое мнение. И снова Солоницын. Факты наконец-то стали выстраиваться в ровный ряд. — Вам придется задержаться у нас до утра, — сообщил я Игнатову. — Это еще зачем? — возмутился он. — Для Вашей же безопасности, — ответил я ему. Уж проще охранять его в камере, чем где-либо еще. Если я прав в своих выводах, Игнатов очень сильно мешает преступникам и вряд ли доживет до утра, если я его сейчас отпущу. Был бы он договороспособным, можно было бы попробовать использовать его в качестве живца, но подобный неуправляемый тип и сам под пулю подставится, да и всех подведет. — Слушайте, ну не Ваша забота моя безопасность, — попытался убедить он меня. — Ну, как-то я сам могу за себя постоять. Вот именно это я и имел в виду. Он за себя постоит, а наутро моей заботой станет его труп. — И все-таки Вам придется задержаться у нас пока, — сказал я ему уже с некоторым раздражением. — На каком основании? — осведомился Игнатов. — Ну хотя бы на основании зачинщика драки, — придумал я ему причину. — Мы же только с Ваших слов знаем, как там все было. Надо разобраться. — Послушайте, — вздохнул купец, — я буду жаловаться. — А вот это сколько угодно, — улыбнулся я. - Евграшин, — велел я городовому, — определите господина в нашу лучшую камеру, одеяло, подушку дайте. — Знаете что, голубчик, — с вызовом произнес Игнатов, поняв, что проиграл мне в этом споре, — а мы еще разберемся, за какие такие заслуги Вас сослали в эту дыру, благо связи имеются. Я только кивнул ему с улыбкой. Пусть разбирается. Те причины, что на поверхности, и так по всему городу сплетнями ходят. А те, что скрыты, никакими связями не раскроешь. — Вы отдохните пока, — сказал я ему на прощание, — еще спасибо скажете. Вечером, когда уже смеркалось, в участок прибежала перепуганная Анна Викторовна. Ее посетил призрак убиенного купца Караваева, показавшего Коломбину с револьвером и утверждавшего, что она готовится снова убить. — Чаю? — предложил я Анне, надеясь, что это поможет ей успокоиться. — Не хочу, — отмахнулась Анна Викторовна расстроено. Мне категорически не нравилось то, насколько сильно она переживала всякий раз свои видения, чем бы они там не были. — Мне кажется, Вы слишком близко к сердцу принимаете это дело, — сказал я ей, наливая чай для себя. — Успокоиться Вам надо, отдохнуть. — Перестаньте со мной разговаривать, как с больной! — обиделась Анна Викторовна. — Я бы ни за что к Вам не пришла, если бы она не готовила новое убийство. — И кого она собирается убить? — спросил я. — Того, кто встал у нее на пути, — процитировала Анна дух Караваева. — Ну, теперь все ясно, — усмехнулся я, делая глоток чая, — будем брать с поличным! — Вообще-то это не смешно, — сердито сказала Анна Викторовна и, непринужденно отобрав у меня чай, отпила глоток, видимо, чтоб успокоиться. У меня же от этого ее простого и очень домашнего жеста сильно забилось сердце, будто не края стакана, а моих губ коснулись ее губы. Я ощутил вдруг совершенно неожиданно для себя, что хочу, чтобы так было всегда. Хочу видеть ее каждый день, обсуждать все на свете, хочу пить чай из одной кружки, даже спорить хочу. Лишь бы всегда. К счастью, миг этого наваждения был краток настолько, что я не успел даже толком осознать то, что почувствовал. Дверь распахнулась, и вошел Коробейников, следом за которым городовой ввел Макара Елистратова по кличке Ласточка. — Уже соскучились, Макар Севастьянович, — спросил я Седого, — или на воле прохладно стало? — Почто каплюжные Ваши невинных хватают? — спросил Седой, поигрывая кандалами. — Да нет, — возразил ему я, — весточка пришла из Петербурга, мол, грешок имеется за Макаром Елистратовым. И держать ему путь, как там у Вас говорят, в Палестины забугорные. — В Сибирь-то за что? — напрягся Седой. — Лучше к дяде, на поруки. — Нет, — усмехнулся я, — тюрьму еще заслужить надо. Так что давай, рассказывай байку свою. Если понравится, замолвлю за тебя словечко. А нет — точно тебе по дороге за Урал. — Мак мы сгрузили опийный, — со вздохом принялся рассказывать Ласточка, — Солоницыну, козлу этому безрогому. — И не первый раз, как я полагаю, — сказал я. — Ага, не впервой, — подтвердил он. — Только Хозяйку ни разу не видели. — Что за Хозяйка? — спросил я его. — Коломбина! — вмешалась Анна. — Я же говорю! — Среди воров сказывают, она тут за атамана, — продолжил Елистратов. — Только сама ни с кем делов не имеет, только через Солоницына. — А что за женщина к Вам шла возле склада? — спросил его Коробейников. — Не знаю, — ответил Седой. — Видел я как-то Солоницына, он ей какие-то письма обещал передать. — Это любовница Караваева, — сказала Анна Викторовна. — Все понятно. А он мне показывал Хозяйку. — Кто он? — поинтересовался запутавшийся Антон Андреевич. — Дух Караваева! — пояснила Анна Викторовна совершенно буднично. Ласточка посмотрел на них обоих с некоторым недоумением, а потом на меня, с еще большим. Мы с ним знакомы были давно, и он, видимо, никак не мог понять, что за цирк я развел в своем кабинете, и зачем. Я наградил Елистратова строгим взглядом. Дескать, не твоего воровского ума дело, что творится у меня в кабинете. И велел Евграшину увести Седого в камеру. Как мне удобно, так и буду работать. А мне удобно именно так. Потому что сейчас Анна Викторовна стоит рядом и пьет мой чай, а не пытается выследить пресловутую Хозяйку-Коломбину в одиночку или в компании Коробейникова. — Ну, допустим, — сказал я, когда Ласточку увели. — А кто же жертва? — Тот, кто встал у нее на пути, — снова повторила Анна Викторовна. — Игнатов? — предположил я. — Нет, подождите! — возразила Анна. — Вы сами говорили, что это может быть и Куницын. — Вы тоже мешаете Хозяйке! — сказал ей вдруг дотоле молчавший Коробейников. — Значит, вы тоже в опасности. — Ладно, хватит гадать, — сказал я своим помощникам, — действовать надо. И, сообщив им, что мне нужно кое-что проверить, я попытался выйти из кабинета. Это, правда, заняло некоторое время, потому что сперва пришлось объяснять Анне Викторовне, что тот, от кого я хочу получить сведения, при ней разговаривать не станет, а потом объяснять Коробейникову, что он головой отвечает за то, чтобы Анна Викторовна дождалась меня в кабинете. В результате, оставив их пить чай и ждать меня, я отправился к дому Караваева, размышляя, что где-то в моем плане все-таки есть изъян, если мне приходится удирать из собственного кабинета, всех обманув. Создавалось впечатление, что ситуацией я, конечно, владею, но очень слабо. Дом купца Караваева был темен и тих. Прошлый его владелец был мертв, а нынешний сидел в камере управления. Я не торопясь и не особенно таясь прошел в кабинет и поискал по карманам спички, чтобы зажечь свечи. Едва затеплилась последняя свеча в канделябре, как тишину дома нарушил щелчок взводимого курка. Я обернулся. Передо мной, наведя на меня револьвер, стояла Мария Солоницына. — Так вот Вы, значит, какая, Хозяйка, — сказал я ей. В голове мелькнула мысль о том, что Анна расстроится. Они ведь вроде подруги. — Я знал, что Вы придете, — сказал я, делая шаг к Марии. — Стойте! — крикнула она, изо всех сил сжимая рукоятку револьвера. — Вы что задумали? — засмеялся я. — Убить меня хотите? И ненароком сделал еще шаг вперед. — Что Вы такое говорите! — возмутилась Солоницына. — Я вовсе не собиралась Вас убивать. — А кого? — спросил я, делая еще один шаг. — Купца? За что? За то, что он уволил Вашего отца-контрабандиста! И может быть, по этой же причине вы расправились с господином Караваевым? — Караваев мучил меня каждый день, угрожая уволить папеньку! — выкрикнула она. Отлично, она рассержена и не заметила даже, что я приблизился еще на два шага. — И купец тоже? — изумился я. — И купец тоже! Не подходите! — Вы знали, где Караваев хранит пистолет, — сказал я ей. — А сейчас где Вы взяли оружие? — Если Вы сделаете еще один шаг, я выстрелю. Я только вздохнул. Не нужен мне еще один шаг, я достаточно близко. Я поднял руки, делая вид, что сдаюсь, и уронил на пол трость. Разумеется, она тут же повернулась посмотреть, как та упала. И я спокойно вынул револьвер из ее руки. — Именной! — прокомментировал я гравировку на револьвере. — У отца украли? Она не ответила, глядя прямо перед собой полными слез глазами. Ну, ничего. Поговорим позже. Когда я вернулся в управление вместе с Солоницыной, то застал в кабинете редкостную суматоху. После моего отъезда в управление приехал Куницын, обеспокоенный отсутствием своего нового компаньона. Он был так возбужден и напуган, что Коробейников счел за благо приказать привести из камеры Игнатова, чтобы Куницын убедился, что тот жив и здоров. Игнатов, заскучавший в камере в одиночестве, немедленно усугубил сумятицу, Коробейников кинулся его окорачивать, но получил отпор, как я понимаю, несколько хамский. За моего помощника немедленно вступилась Анна Викторовна, которую Игнатов также попробовал если не обидеть, то высмеять. Тут уж Антон Андреич бросился демонстрировать рыцарские качества, защищая даму. В общем, когда я приехал, пришлось еще потратить некоторое время, чтобы всех успокоить и все расставить по местам. В двух словах объяснив Игнатову и Куницыну, что убийцу я поймал, я выставил их обоих, что было не так-то просто, потому что оба они жаждали подробностей. Затем отправил городовых задержать Солоницына. Перепродажа опийного мака преступление серьезное, а Елистратов за то, чтобы от Сибири отмазаться, даст показания против Солоницына с превеликим удовольствием. Наконец мы остались в кабинете вчетвером: я, Мария Солоницына и Анна Викторовна с Антоном Андреичем, скромно устроившиеся вдвоем за его столом. Я не стал настаивать на том, чтобы Анна Викторовна ушла. Во-первых, Солоницына была ее подругой, и я понимал, что Анне нужно своими глазами и ушами убедиться в том, что она виновна. А во-вторых, я хотел проводить ее домой после допроса. Тем более, что уже стемнело. — Значит, это была Ваша идея — перепродавать контрабандный опийный мак? — спросил я Марию. — Моя, — ответила она. Отпираться она даже не думала. Мне вообще не казалось, что она чувствует себя виноватой. Скорее, она была сильно разозлена тем, что ее планы оказались нарушены. — И Вы знали, что такое опий, — уточнил я, — и как он действует на человека? — Знала. — А хозяева складов, Караваев, Куницын, — продолжил я расспросы, — они о чем-то догадывались? — Куницын и сейчас ни о чем не знает, — пренебрежительно фыркнула Солоницына. — А Караваев был сообразителен, додумался! — И что, понял и начал требовать свою долю, — предположил я, — так? — Он угрожал уволить папеньку! — возмущенно произнесла Мария. — А нас у него трое. Как мы без его жалования, а? — В изобретательности Вам не откажешь, — сказал я ей. — Только скажите, как Вы узнали, что сразу три дамы заказали себе одинаковые костюмы Коломбины? Солоницына взглянула на меня так, будто не понимала, как я могу не знать ответа на такой простой вопрос: — Я хожу к той же портнихе. — Вот оно что, — сказал я. — А здесь неразбериха, музыка, фейерверки… Вот Вам и шанс — аж три Коломбины. — И ведь все получилось! — воскликнула Мария с разочарованием, — если бы не этот чертов Игнатов, который снова начал угрожать уволить папеньку! Анна, не выдержав чудовищной этой исповеди, чуть ли не бегом бросилась из кабинета. — Антон Андреич, закончите формальности, — велел я, выходя за ней следом. — Анна Викторовна, — окликнул я ее, выйдя в коридор, — ну, подождите! — Извините меня, — Анна повернулась ко мне, и я увидел, что она борется со слезами. — Конечно, мы не были близкими подругами, но я хорошо ее знала, и… Зрелище чудовищное. — Я провожу Вас, — сказал я ей. Не хочу, чтобы она шла одна так поздно, тем более, будучи настолько расстроенной. — Не надо, — помотала головой Анна Викторовна, — Вы забыли, у нас же нейтралитет. — Да помню я, — ответил я ей, проклиная ту минуту, когда эта идиотская идея пришла мне в голову. — Ночь на дворе. Анна посмотрела на меня странным долгим взглядом, а потом вдруг обняла, крепко прижавшись щекой к моему плечу, то ли утешая, то ли ища у меня утешения. Я осторожно обнял ее в ответ и замер, прикрыв глаза. Не хочу понимать, что это значит. Не хочу думать. Хочу просто вот так стоять, обнимая ее, сколь угодно долго, хоть всю жизнь. Наше объятие длилось меньше минуты. Затем она отстранилась и, не глядя мне в глаза, сказала твердо: — Сама дойду. И быстро пошла к двери. Остановилась, как всегда, сделав несколько шагов. Я замер в надежде, что мне все-таки будет позволено пойти с ней, но тщетно. — До свидания, Яков Платоныч, — сказала Анна Викторовна и вышла за дверь. — Евграшин, — позвал я, глядя ей вслед, — присмотри. Он кивнул и быстро вышел следом. А я остался, чувствуя себя весьма странно. Все происходящее между нами было странным и непонятным для меня. И я был совсем не уверен в том, что готов в этом разбираться. Но одно я понимал отлично: нужно немедленно придумать, как разделаться с этим несчастным нейтралитетом, раз и навсегда.