***
Чонгук возвращается к школе, и нет, не потому, что его вещи остались там (хотя это тоже), а за велосипедом, потому что отправляться домой пешком совсем не весело. А еще нужно продумать речь, ведь в присутствии отца нужно тщательно подбирать слова, что крайне сложно сделать на ходу. Да и оставлять железного коня на ночь не безопасно, даже если он надежно закреплен, ведь велосипеды популярны, особенно в это время года, когда многие метаются в поисках чего-то нового. Уже подходя к школе, Гук заметил светловолосого парнишку, который как раз выдернул из мыслей, и, судя по всему это одноклассник, раз уверенно шагает и что-то тараторит. Альфа оторопевает, ему ведь совсем не до разговоров, к тому же скоро темнеть начнет, а сверстник похоже не будет удовлетворен парой переброшенных фраз. Но Чон пересиливает себя и старается внимательно слушать этот огромный поток слов, среди которого часто мелькает его имя и что-то про учителей, которые постоянно о нем спрашивали. Это совсем не интересно, но как только звучит слово «рюкзак», парень заметно напрягается. К счастью, кто-то из учеников перенес его на первый этаж в раздевалку для того, чтобы долго не бегать. Чон кивает головой и коротко благодарит омегу, спешит войти в школу, грубо прерывая его монолог, тема которого уже сменилась на планы этих выходных и что-то про вечеринку в честь дня рождения. Ему совсем не стыдно и он не чувствует вины, он просто пришел за своими вещами, а проводить свое время, которое не освободится для себя в ближайшие годы, он не намерен тратить на такие мероприятия. Выпить он всегда сможет и дома пока никто не видит, а для удовлетворения всегда есть Сону, но еще не тот возраст, чтобы этого яро хотеть и невозможно нуждаться. Друзей заводить не в его характере, а какие-нибудь малознакомые люди найдутся всегда. Выходя из школы, Чонгук невольно оглядывает двор, чтобы убедиться, что тот парень ушел, и спокойно выдыхает, прямиком направляется к своему велосипеду. Уже начинает темнеть, но на улице все еще тепло, что особенно радовало, ведь ехать в холод совсем не хотелось, особенно когда одежда на нем не по погоде, а болеть строго запрещено. Альфа едет не торопясь, осматривает яркие витрины магазинов, одиноких прохожих, таких же велосипедистов, которые уже открыли сезон. Ловко объезжая лужи, он мысленно возвращается к предложению о работе, начинает подбирать более мягкие слова, которые смогли бы задобрить перед основной мыслью. Наверное, отец может согласиться только в том случае, когда будет слишком пьян, но алкоголь он употребляет не часто в то время, когда ему еще придется провести его с семьей. В основном это происходит для отвлечения рядом с подстилкой. Думая о своем, брюнет не сразу замечает, как на пути резко появляется никуда не спешащий омега с огромным пакетом продуктов. Таких крупных омег Гук раньше не встречал (особенно с задницей на два стула), поэтому, сначала даже усомнился, но альфа не будет такой неженкой, а бетой он быть не может, потому, что имеет запах. Нет, он вовсе не засматривался, просто половинками светили прямо по курсу — мужчина нагнулся, чтобы завязать шнурочки какой-то странной обуви, которая не особо была видна, но брюнет успел предположить, что такое явно не продается в Корее. Подъезжая, альфа уже готовится объехать «объект», как вдруг тот резко разгибается и поворачивает налево, прямо под колеса велосипеда. Гук чувствует, что не сможет вырулить, он просто теряет управление, когда слышит громкий бас и это лицо, некрасиво застывшее от ужаса. В последний момент рука дергается, заставляя повернуть руль в другую сторону. Альфа облегченно выдыхает, но не расслабляется, ведь этот странный голос продолжает сыпать проклятиями за спиной, и Гук более чем уверен, что пухлая рука сжата в кулак и грозит ударить. Но куда там ему? Он же не Инспектор Гаджет, и рука резко не вытянется, но Чонгук все равно старается смеяться не так громко и крутит педали быстрее, чтобы покинуть район в ближайшее время.***
Дом встречает парня звенящей тишиной, но ему не привыкать — так было всегда. На вешалке видно две куртки — красная, теплая, с капюшоном, Чон никогда не забудет, как ходил вместе с братом, чтобы помочь выбрать, и темно-синяя, не очень красивая, живущая далеко не первый год, но на покупку новой отец разрешения не дает, ведь Сону и так мало выходит на улицу. Гук старается верить в то, что это единственная и настоящая причина. Еще две вешалки пустые, значит, отец со старшим братом все еще не пришел, за это время еще можно будет успеть переодеться и начать уроки, потому что после ужина вряд ли останется время. Стаскивая с себя обувь, альфа спешно проходит в свою комнату — он привык все вещи хранить там, поэтому только обувь стояла в коридоре. Рядом с дверью на крючок сразу же вешает куртку, оставляет неподалеку рюкзак и падает на кровать, прижимая ближе к себе любимый теплый плед. Вдыхая слабый запах Сону, что частенько любил засыпать под теплой тканью в комнате самого младшего, пока все были на работе или в школе, Гук слабо улыбается. Все еще не выветрившийся — видимо, он приходил спать сегодня, приятный, совсем не приторный и ненавязчивый аромат как-то по-особому успокаивал. Пусть омега совсем не родственник, в глубине души брюнет давно считает его своим папой, который всегда поможет и утешит. Но сказать он это никогда не осмелится, ведь жизнь дорога, пусть она далеко не лучшим образом ведется, а уши есть у стен даже в его комнате, поэтому все чувства приходится хранить в себе или где-нибудь украдкой как можно меньше по времени. С кухни доносится приятный запах любимой еды, и Чонгук как можно быстрее переодевается, напрочь забывая об уроки, и несется из комнаты, чтобы первым попробовать блюдо пока оно еще в процессе приготовления. Омега стоит у плиты и что-то переворачивает на сковородке, плечи его опущены, что говорит о его спокойствии, но как только он слышит шаги Гука, невольно напрягается и пытается закончить быстрее, чтобы повернуться лицом и поговорить. Брюнет садится за стол и терпеливо ждет, когда старший освободится, но тот лишь нервно переворачивает рыбки дрожащими руками, на что Чон закатывает глаза и говорит, что подождет, и тянется к корзинке с фруктами, стоявшей на середине, и хватает банан. — Проголодался? Ужин скоро будет готов, — омега наконец-то садится рядом и смотрит с привычной нежностью, которая адресована только для младшего, специально для младшего. — Да не особо, — и в противоречие своим словам откусывает банан и улыбается блаженно, как будто его голод начал постепенно утоляться. Омега качает на это головой и протягивает миску, где уже лежат приготовленные рыбки. В глазах брюнета загорается огонек, он уверенно тянет руку и сразу предупреждает, что с хлебом кушать не будет, вызывая улыбку у второго. С Сону можно делать все, что хочется, он не будет ругать за то, что он что-то мясное ест без хлеба, что долго играет в приставку, что приходит домой в драной и вымазанной одежде, что порой плачет от своей же беспомощности, и не унижает, не издевается, как это делают старшие братья. Слышится хлопок входной двери, отчего оба испуганно дергаются, омега возвращается к готовке, а Гук запихивает в рот оставшиеся кусочки рыбы и открывает учебник по литературе, который был оставлен заранее на случай таких вот непредвиденных обстоятельств. На кухню входит недовольный темноволосый юноша и наливает в стакан воду из-под крана, большими глотками осушает его и уходит, громко топая ногами. Еще через некоторое время он входит на кухню, уже переодевшийся и успокоившийся, а следом за ним идет средний сын, который уже давно находится дома. На стол постепенно ставятся тарелки, отчего у братьев невольно текут слюнки, но начать до прихода отца нельзя, поэтому и ждут, часто бросая взгляды на электронные часы. Средний брат включает телевизор, чтобы отвлечься, и рефлекторно обнимает Чонгука, ведь так сидеть намного удобнее. Скучные новости интересны только старшему брату, поэтому вскоре красноволосый юноша начинает нашептывать самому младшему что-то смешное, заставляя того широко улыбаться и сдерживаться от рвущегося наружу смеха.***
С приходом отца разряженная атмосфера накаляется, но все предпочитают не обращать на это внимание. В полнейшей тишине семья (если так можно назвать) начинает ужинать, лишь стук палочек о край тарелки изредка слышится. У Чонгука аппетит пропал, он старается не смотреть на отца, но замечая, как его тарелка пустеет, лишь больше переживает, не зная, как начать разговор. Все мысли выветрились, хотя форточку никто не открывал, и парень действительно не понимает, как так могло произойти. Сону, сидевший как раз напротив, смотрит с беспокойством, тоже перестает кушать, но спросить о том, в чем же дело, не решается — если захочет, значит найдет в себе силы. И вот, спустя несколько секунд брюнет делает глубокий вдох и уже в открытую смотрит на главу семьи. — Отец, мне сегодня предложили работу в одном кафе, может ты мне разрешил бы принять их предложение? — Что? — за столом все перестают есть, старший альфа медленно поднимает взгляд, полный ненависти и презрения, и прожигает им несчастного ребенка. — Ты совсем умом тронулся? У тебя есть свои обязанности, а ты работать удумал?! Ты уже целую неделю не докладываешь мне о своих результатах! Я не позволю тебе отвлекаться на что-то подобное, когда ты с основной работой не можешь нормально справиться. Мне наказать тебя, как в тот раз? В глазах Чонгука читается ужас, он до сих пор не может отойти от «наказания», ведь это не какой-нибудь там домашний арест, у такого отца все методы воспитания основаны на жесткости. Брюнет даже не сразу замечает, как старший оказывается рядом и уже замахнулся для удара. Но времени нет даже для того, чтобы зажмуриться, как широкую ладонь резко перехватывают нежные руки Сону. — Пожалуйста, не надо, он всего лишь ребенок… — тихо шепчет он, готовясь к очередной вспышке. Но ничего не происходит. Проходит несколько минут, но для всех они кажутся целой вечностью, а запоздалая реакция проявляется в грубом сжимании чужого запястья и выходе с омегой из кухни. Гук до сих пор не может понять, что только что произошло, и смотрит на все сквозь пальцы, стараясь скрыть свои слезящиеся глаза. В голове стоит злой голос отца, его глаза, полные ненависти, и рука, готовая нанести удар. Кажется, братья что-то говорят ему, осуждают, но альфа ничего не слышит. Его мелко трясет, но он продолжает сидеть на месте, даже когда кухня опустела. Неугомонное сердце стучит, так что в висках слышно, неприятно покалывает, но парень не думает взять таблетки. На ватных ногах он все-таки поднимается со стула и идет в комнату отца, придумывая тысячу извинений, лишь бы защитить невиновного омегу. Заглянув в небольшую щелку между стеной и массивной дверью, Гук уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но слова застревают в горле. Его Сону крепко привязан по рукам и ногам на большой кровати, не в силах даже пошевелиться, глаза закрыты плотной повязкой, а на лице можно прочесть боль. Так натянуто, словно струна, лежать в форме звезды не очень удобно, но сказать против ничего нельзя — во рту виднеется кляп, который в скором времени заменится чем-то, что больше несчастной тряпки. Отец резко входит в омегу, грубо двигается и наносит удары на красивое лицо, затем перемещает их на грудь, руки… Слабые хрипы издает Сону, давясь уже намокшей тряпкой, пытается извиваться, но так становится только больнее. Альфа продолжает втрахивать тело в кровать, совершенно не заботясь о партнере, сильно впивается пальцами в бедра, вызывая очередную порцию боли, и тянется руками к лежащим подушкам. Чонгук замечает в руках нож, который уже проходится по стройному бедру, ведя за собой красную дорожку крови, и уже открывает дверь шире, чтобы влететь и остановить отца, но сильные руки, обхватившие со спины, не позволяют сделать и шага. Брюнет только и может смотреть со слезами на глазах на мучения омеги, пока его тело не уносят куда-то подальше от этого места. В собственной комнате совсем неспокойно, хотя она зачастую была надежной крепостью, в которой можно было расслабиться. Из головы не выходит образ окровавленного омеги, но тело словно парализовало на кровати, он не может даже сжать пальцы, только и делает, что продолжает смотреть пустым взглядом в пол, стараясь мысленно заставить себя встать на ноги. Это происходит далеко не с первого раза, но когда получается, на лице появляется мимолетная полуулыбка. Вернуться к комнате отца смелости не хватает, поэтому парень останавливается рядом с дверью, ведущую в комнату Сону, не зная, что делать дальше. Очевидно, что она до сих пор пуста, и полностью вина лежит на его плечах, но как можно что-то исправить, когда все худшее уже произошло? Остается надеяться, что отец не зарежет омегу, позволяя тому потерять достаточно большое количество крови. Проходит много времени, возможно, несколько часов, и Чон не может сидеть у двери так же ровно. Сон накатывает, и голова постепенно падает вниз, но альфа упорно поднимает ее в очередной раз и оглядывается вокруг — все еще пусто. — Чонгук, — раздается мягкий голос омеги, и рука нежно проводит по щеке. Черт, все-таки задремал! Резко вскинув голову, Гук натыкается на взволнованный взгляд Сону. В горле застревает неприятный ком, но он заставляет себя спросить: — Как ты себя чувствуешь? — и, не дожидаясь ответа, вопросы сами начинают сыпаться. — Где болит? Давай я тебе помогу? Почему ты улыбаешься, когда отец так поступил с собой? На глазах застывают слезы, а голос срывается. Альфа стоит на месте, не в силах сделать и шага вперед, он пытается прочесть ответы на свои вопросы в глазах напротив, но только слабую улыбку и тихое «все хорошо» старший позволяет увидеть. Сону тихонько повторяет, что с ним все в порядке, и он уже все обработал, хватает ребенка на руки и несет в его спальню. Чон не сопротивляется, продолжая беззвучно плакать, а когда омега уже думает уйти к себе, резко хватает за рукав длинной кофты и просит остаться. Старший шепчет в который раз, что все хорошо, но это вовсе не успокаивает Гука, он постоянно извиняется и винит во всем себя, зарываясь носом в теплую шею. «Гуки, отец позволит тебе работать в кафе. Надеюсь, ты счастлив?» — последнее, что говорит Сону перед тем, как альфа начнет рыдать в голос.