Дневник филлорийских королей

Элис — благородная. Так назвали ее родители. Элис — мудрейшая. Так провозгласили ее в Филлори. Проблема в том, что девушка никогда нигде не была «своей». Элис — просто девочка-которая-была-с-Квентином. Куинн читала это в жгучих глазах Марго. А Марго в своей жизни любила мало — всего лишь всем сердцем Элиота, немного Квентина и корону, севшую на Хэнсон как влитую. Элис же не была их другом — она что-то среднее между «нужно» и «не сдалось». Даже Вог признал Куинн самой могущественной из них. Без девочки-книжки волшебники бы умерли, готовя первое заклинание. А понимание своей необходимости не дает уснуть, не дает оправдать себя ничем. Она — сильнейшая. Достойнейшая. Способная вынести силу Бога и одолеть Зверя. Элис не потерпит жалости или лести, подруг с их проблемами, нет. Куинн этого н е н а д о. Поэтому, когда райнаменн впервые промахивается, Элис старается сдержать панику и страх внутри. Она — храбрейшая. Девушка вновь создает заклинание, чувствуя, как распадается на кусочки. И планомерно меркнет свет, приходит край, Чарли эхом вторит: «Отвыкай. Отвыкай отступать, робея.» Блондинка не сдается — смело растворяется в энергии, поглотившей ее без остатка. Ниффин же — это чистейшая энергия, пульсация, магия самой земли, впечатанная в человечью оболочку. Ниффин — это кобальт, ультрамарин, индиго и сапфир, танцующие по коже, загоняющие смертельные импульсы в мозг. Элис Куинн, твои ямочки-скулы, контур упрямого рта, разве есть у тебя в этом мире кто-то, кто их не забудет? Может, Элиот — король всего блестящего; или Марго — слишком одинокая, чтобы привязываться; или, возможно, Пенни, который был рядом, когда удобно? Никто. Кроме Колдуотера, предано, с надеждой смотрящего в голубые глаза духа. Квентин любил Элис. Просто потому, что она — его Элис — настоящая, прекрасная и чрезвычайно его. Последнее, что сделала блондинка — спасла своего ботаника. Последнее, что увидела — мокрые глаза. Этого, кажется, хватило, чтобы Элис Куинн чувствовала себя хоть кому-то нужной.