сердце, как у тебя

Д. Он для меня — всё. Это единственные слова, которыми я могу описать Фила, правда. Он мой лучший друг, и когда я вижу, как жизнь медленно покидает его тело, меня разрывает на части. Наблюдать за Филом — это как наблюдать за песочными часами, или чем-либо ещё, отсчитывающим время. Мне нужно хранить в сердце каждую секунду с ним, потому что время кончается, песок сыпется вниз, и я ничего не могу поделать, чтобы этому противостоять; песок всегда сыпется. Я помню, когда я в первый раз встретил Фила: это был мой первый день в школе. Он сидел в углу, рисовал, рядом с ним, на жёстком ковре в школьном кабинете, лежала упаковка цветных карандашей. У него были рыжие волосы (которые он со временем возненавидел и стал красить в чёрный), у него была поношенная школьная форма — из секондхенда — слишком большая, и в крохотной руке он держал голубой карандаш. Я подошёл к нему, сел рядом, и спросил, что он делает. Он сказал, что он рисует — как будто я сам не видел, и тогда я стал рисовать с ним, и больше никогда от него не отходил. Он был моим лучшим другом и, в принципе, единственным. Моя жизнь не была счастливой, она была самой обычной, нормальной. Мои родители очень часто ссорились, что частенько отражалось на мне. Когда ты растёшь среди жестокости и насилия, это, разумеется, отражается на тебе. Фил был моим успокоением, моим счастливым местом, моим «досчитай до десяти, чтобы успокоиться». Я мог положиться на него и получить поддержку тогда, когда я нуждался в этом и когда мои родители забывали о том, что должны мне это. Он оказывал мне помощь, и всегда был рядом, чтобы сделать это. Так было, пока он не достиг шестнадцати с половиной лет, и пока он не начал пытаться исключить меня из своей жизни. Мне было больно — только сначала — а потом я понял, почему, когда каких-то три слова не разбили моё сердце. Он не выживет. Фил не мог умереть, не тогда, когда должен был дать миру ещё столько. Я всем своим сердцем желал оказаться на его месте. Фил спас меня, стал моим миром, и теперь мне остаётся просто смотреть на то, как жизнь медленно покидает его с каждым, блять, вздохом. Это убивает меня. Мне нужен Фил — когда его не будет здесь, на кого я смогу положиться? Я никогда не говорил Филу точно, как много он для меня значит. Он всегда был рядом, я всегда был благодарен за это, но ни разу я так и не смог в словах выразить Филу как он спас меня, вдохнул в меня жизнь. Я смотрю на маленького плюшевого льва в своей руке. Я нашёл его, когда убирался в комнате, он завалился за шкаф. Я помню, когда Фил подарил мне его — после того, как мои родители в первый раз очень сильно поссорились. — Это — Лев, он был моим, но теперь он твой. Он очень храбрый, — сказал Фил со своей детской улыбкой на губах, а рыжая чёлка спала на голубые глаза. — Но, п-почему ты отдаёшь его мне? — шёпотом спросил я, и горячая слеза покатилась по моей щеке. — Потому что он храбрый, Дэн, а ты — грустный. Лев будет храбрым вместо тебя, так что тебе не нужно будет, — ответил Фил. Я взял маленького льва и, впервые за всё время после того, как мои родители поругались, улыбнулся. Я тогда не понимал, насколько мудрым был мой друг в таком юном возрасте. Я хотел бы быть таким мудрым сейчас, девять лет спустя. Толкнув дверь в его палату, я вижу Фила, лежащего на кровати, у него пустой взгляд, грудь систематически вздымается и опускается из-за дыхания, и его кожа бледна. Когда я вижу его таким, моё сердце разбивается, и я вспоминаю о том, что он болен. Слишком болен. — Фил, — позвал я, — Я принёс тебе кое-что. Фил моргнул и встал с кровати, показав мне что-то, что подразумевалось стать яркой и весёлый улыбкой, но он не знает, что я вижу, как слеза стекает по его левой щеке. — Привет, Дэн, — сказал он, когда я подошёл ближе, и Лев сжат у меня в руке, что я держу за спиной. — Я хочу вернуть тебе это, — говорю я, передавая Льва ему, и я вижу, как его глаза слезятся — точно так же, как и мои. — Дэн... Но я подарил его тебе, — произнёс переполненный эмоциями Фил, глядя на маленькую игрушку. — Почему ты возвращаешь его мне? — Потому что Лев храбрый, Фил. — сказал я, и моё сердце начало биться отдаваясь практически физической болью. Я сглотнул ком в горле: — И теперь он может побыть храбрым для тебя. Фил больше ничего не говорит, он смотрит на маленького льва в его руках, слёзы теперь свободно катятся по его щекам, и у меня тоже. Не смотря на то, что больше ни слова не было сказано, чувства разрывают наши сердца и мысли, заполняя воздух вокруг. И когда я смотрю на плачущего, со львом в руках Фила, в моей голове появляется мысль. Даже не мысль — скорее, команда. Мне нужно сказать этому мальчику как сильно я люблю его.