Перекрёсток миров

— Мне кажется, что наше с вами общение находится в небольшом уютном тупичке, — как-то заметил Родольфус Лестрейндж. — Я тоже заметила, — ответила Тонкс. — Однако уютным не назвала бы. Но выход-то есть везде. Вы сами меня учили. Так, в варианте с тупиком можно повернуть обратно и пройти заново путь… Или же отыскать лазейку, чтобы двигаться вперёд. Вы что предпочитаете? — Что предпочитаю… Идти назад не в моих правилах, хотя так легче. А лазейки я пока не увидел, но искать можно. — Ну так можно поискать вместе… если хотите. Всё веселее. — Можно и вместе. Хотя это наверняка будет то ещё зрелище. — А чем вам не нравится зрелище? Мы постараемся прилично. — Просто тыканье в стены в интересной компании — само по себе зрелище... А ещё хотелось бы обойтись без сложных разговоров. — От разговоров можно и воздержаться. Разве я так сложно говорю? — она задумчиво потёрла лоб. — Не думала. — Не то чтобы слишком сложно... Скорее, слишком «правильно». Но имел в виду я сложность не стилистическую, а психологическую и смысловую. — Поняла, — Тонкс кивнула. — Специально для вашей головной боли, буду говорить односложно и без метафор, о чём-нибудь самом простом. — Не иронизируйте. Не в метафорах дело... но я действительно чувствую себя не лучшим образом для «непростых» бесед. — А для чего вы чувствуете себя более-менее сносно? Я могу чем-либо помочь? И, кстати, в моих словах не было иронии. — Возможно, можете... Ведь зачем-то я с вами ещё говорю. Я чувствую себя сносно для того, чтобы сидеть на диване и занимать голову как можно меньшим количеством мыслей... Правда, последнее удаётся не вполне. — Ну вот… Я могла бы оставить вас наедине с этими мыслями, но это было бы жестоко. Тогда мы можем рядом посидеть на диване и помолчать о чём-нибудь или каждый о своём. Или поговорить о какой-нибудь незначительной ерунде. — Давно мне никто не предлагал ничего подобного... — Родольфус чуть усмехнулся. — Так что, пожалуй, соглашусь. Садитесь. Тонкс присела рядом, взяв его зачем-то за руку. — А что вас успокаивает? Ну, например, когда перебирают ваши волосы? Или наоборот, чтобы вы теребили что-нибудь? Почти неосознанно он переплёл её пальцы со своими. — Успокаивает... Тепло, — неожиданно признался Родольфус, мимоходом удивившись тому, как легко это получилось. Впрочем, усмехнулся, как бы показывая незначительность фразы. — Но против ваших пальцев у себя в волосах я бы не возражал. Несмотря на усмешку, Тонкс отнеслась к его словам внимательно. — Тепло — физическое или…? Можете положить голову мне на колени, а я постараюсь сделать вам приятно, — произнесла она несколько неуверенно, потому что было... неловко, что ли. — В обоих смыслах, — он поддался желанию сделать так, как она предложила. И, слегка вздохнув, прикрыл глаза. Голос ровный, почти ничего не выражающий: — Вы похожи на одну мою знакомую... Если бы только улыбались почаще. Тонкс наколдовала мягкий ярко-оранжевый плед и укрыла его. Так, ненавязчиво. И так же мягко стала перебирать его волосы — едва касаясь, будто несмело. — Я когда-то умела улыбаться… Заметила, что с вами стала делать это чаще. Мягко, тепло... почти... уютно. Это невольно расслабляло, как и стук дождя за окном. Простые, очень простые ощущения... столь же непривычные, сколь и простые. Очень тихо он произнёс: — У вас нежные пальцы, — и громче: — Рад, что помог вам в этом. Улыбайтесь чаще... желательно мне. — Спасибо... О чём она? То ли о пальцах, то ли о том, что он ей так помогает, хотя и сам не догадывается, наверное… Тонкс ласково массировала пальчиками кожу головы, то и дело пропуская через них пряди волос. И сама успокаивалась от этого. Так хорошо, умиротворённо себя чувствовала. — Буду улыбаться только вам, раз остальным я так противна… — и тут же улыбнулась, пусть он и не увидит — услышит в голосе. Губы Родольфуса тоже тронула улыбка — ответ на нечто, что ощутил в её голосе. Хотелось отпустить сознание, доверяясь мягкой ласке пальцев... — Вы мне нужны... Тонкс почти не обратила внимания на то, как дрогнуло её сердце при его таких простых словах… Она нежно погладила ладонью его щёку, другой продолжая зарываться в его волосы, и заметила, чуть касаясь пальцем его губ: — Вы тоже редко улыбаетесь… — Да, вы правы... Жизнь отучила. Долго объяснять — жаль тратить силы... Родольфус легко поцеловал палец, находящийся у его губ. Его дыхание становилось спокойней... Мысли уплывали куда-то, оставляя приятную темноту... Попросить её — не уходить, но это невозможно. Всё только временно... Но пока песка в часах ещё не так мало, и можно хотя бы делать вид, что веришь. — Понимаю… — и замолчала, как будто выражала сожаление по этому поводу. Но попросить его улыбаться чаще?.. Невозможно. Как и сказать, что она не меньше нуждается в нём — а может, и больше. И хотела бы остаться здесь ещё, если он не прогонит… И хотела поцеловать — сейчас. Или не тревожить? Тонкс наклонилась, затаив дыхание, и он ощутил, что что-то изменилось. И изменение было... ещё теплее, ещё ближе. С ним происходило что-то странное, в нормальном состоянии он такого бы думать не мог. — Не бойся, — тихо сказал, в этом пограничном состоянии, кажется, забыв о необходимой дистанции. Тонкс слегка удивилась, но что-то было в этом мгновении… Было что-то такое, что хотелось растянуть, продлить. Хотя бы запомнить. — Не буду… Горячий выдох, и пока он не успел понять, насколько близко она от его лица, и что-либо предпринять, Тонкс мягко накрыла его губы своими — вот так теплее… Родольфус выдохнул слегка удивлённо в её тёплые мягкие губы. Отстраняться не подумал — в таком состоянии думать было затруднительно вообще. Он был сейчас перед ней беззащитен, но чувство опасности уже уснуло… Запечатлев на его губах лёгкий, по возможности, самый нежный поцелуй, Тонкс подняла голову. Почему-то казалось, что большего не нужно, что будет лишним. Сквозь не сходящую теперь с лица мягкую улыбку шепнула: — Отдыхай… Слегка странно… как и весь этот вечер. Сознание Родольфуса находилось в пограничье, и в этом была своя прелесть — не хотелось соскальзывать ни в одну, ни в другую сторону. — Если ты будешь рядом. — Буду, если хочешь… Ну и пусть так непривычно. «Выкать» было бы ещё неуместнее. Тонкс гладила его по волосам, встрёпанным её же рукой, а другая ладонь бездумно ласкала его шею. — Хочу, — прошептал он без тени сомнения. Ноющая боль в виске снова дала о себе знать, но её прикосновения слегка успокаивали. Может, они способны и на большее... Наверняка. Родольфус не признался бы в этом себе, но боялся заснуть — потому что это исчезнет, когда всё снова будет нормальным. Тонкс снова улыбнулась, уже уверенней наклоняясь и касаясь губами его виска. Едва-едва, совсем легко. И снова выпрямляясь, и любуясь. Так хорошо… Неужели неправильно? Она поправила плед, повторив: — Отдыхай. «Неужели она понимает?» Внезапно Родольфусу захотелось её увидеть. Увидеть — может быть, тогда станет понятней… Почему ему сейчас так хорошо, что признаться в этом затруднительно даже себе самому. — Что ты со мной делаешь? — Я уже говорила… — в её голосе была доля усталости. Значит, не воспринял тогда, не поверил. Её улыбка стала уверенней, спокойнее. Как и выражение глаз. Чтоб донести: — Я люблю тебя. И замерла. Всё в Тонкс сейчас выражало уверенность и непонятный протест: и наклон головы, и прямой взгляд, и эта улыбка. Наверное, он всё-таки ожидал чего-то другого. И сейчас, наверное, тоже ждал. Но ничего не менялось, а значит, ему не показалось. Не воспоминание… Хотя тогда всё было так же — когда он позволил себе поверить. Но больше этого не повторится. Потому что даже её нежные руки не успокоят то, что ещё живёт где-то в глубине… Родольфус едва заметно качнул головой. — Так не бывает. Это слишком много, чтобы существовать. «Хотя она верит…» Он читал это по лицу, по улыбке, по ставшим близкими чертам. Но что это значит? Ничего. Он снова закрыл глаза. — Может, этого хватит, чтобы жить? — пролепетала Тонкс совсем уж беспомощно. Уверенность мгновенно слетела, едва он закрыл глаза. И зачем только он спросил? И почему она так ответила? Теперь Тонкс было по-настоящему больно. Но она сжала губы, чтобы не вздохнуть. Хватит и того, что коснулась пальцами его лба, разглаживая и будто прогоняя мысли. — Не понимаешь... Не обманывай себя и меня, — у него был почти не слышный и очень усталый голос. Должна быть другая причина… Она есть... Он найдёт. И скажет ей… И она поймёт... Так лучше… — Ведь ничего не будет. Ничего… Она тоже так говорила, — тот же голос. И та же полубессознательная тяга к её пальцам, касающимся лба. Но дотянуться никак… Тонкс всё так же гладила его лоб, но уже не сознавая ничего… Не замечая, что по щекам льются слёзы. За что? В чём она виновата? Почему «нужна», «будь рядом», но — «не люби»? Солёная капля попала на губы Родольфуса. Он механически слизнул, не задумываясь. Минутой позже пришла догадка. Время медленное… «Плачет? Зачем? Он ведь всё объяснил…» — Почему… почему ты плачешь? Тонкс вздрогнула, будто очнулась. Плачет? Да, на самом деле. А думала, что горячо оттого, что сердце обливается кровью… Но заговорила спокойно, будто убеждающе: — Мне больно. Потому что я не понимаю… Зачем ты отказываешься от... моих чувств? Сказала бы — любви, но опять станет опровергать, отталкивать… — Это ни к чему не ведёт. Я боюсь полюбить тебя… Потому что тогда не смогу отказаться, когда придёт время. Эти слова пришли к нему неожиданно. Родольфус не думал, что скажет именно их. Не думал — совсем. Всё как будто застыло. Мысли — ленивые мухи… А боль — это голубь. Серебряный. «Ненавижу голубей… У неё внутри этот голубь...» И ему хочется сказать, что-то ей сказать… Коснуться, успокоить... Но песок сыплется... Песок. — Почему отказаться? Тонкс всё не могла понять. Ей нужно объяснить, как ребёнку. Глупому, верящему в добро… А он видит какое-то препятствие. «Покажи?» Тихий всхлип. «Страшно…» И взгляд куда-то вдаль, а на самом деле внутрь. Может, всё она? Не такая, не та? «Объясни, успокой…» — Ты уйдёшь. А я не смогу отпустить… И буду ждать того, что ты не дашь уже никогда, не желая верить, что игра была и прошла. А ты будешь бежать при малейшем намёке. Остановись сейчас. Пока не поздно. Тонкс слышала голос, в котором не было жизни — и не было сомнения. Словно он говорил о будущем, которое видит. Видит… Видит. Видел. В другой… которой открыл душу. Зря... — Не уйду, — сказала она упрямо и твёрдо. Как будто назло. У Тонкс было ощущение, что он специально толкал её на это. Но она хотела, искренне желала. Почему он решает за неё? Почему прогоняет, когда ей — и ему, уверена — не хочется? — Буду рядом, если хочешь. «Почему она не понимает?» Это ведь не желание... Это неизбежность... Почти отчаяние какое-то. Зачем она над ним так издевается? Мстит за прошлое? «Не понимаю…» — Сейчас — будь. Удачно совпало. А она тоже обещала. Как будто можно с этим играть... — Я не играю! — воскликнула Тонкс уже явно со злостью. Звонко и отчаянно. Что с ним сделать, чтоб понял, наконец?! Ударить? Поцеловать? Как сказать, чтоб поверил? Она прикусила губу, чтоб не рыдать в голос. — Не надо, — в голосе Родольфуса слышалась смертельная усталость. «Жаль. Её. Девчонку, играющие в игры... которые слишком серьёзны для неё. Которая найдёт себе любимого... Забыв про тренажёр с чистой совестью. Лучше бы заснул на её коленях, и не видел снов...» — Ну зачем ты так? Ненавижу эту дурацкую несправедливую жизнь! — Я слишком близко к грани. Не плачь... Ты нужна мне... Но с тем словом не играют. Я никто в твоей жизни. Да, она несправедлива. И моя тоже. Он повернулся лицом в её колени, чтобы она не видела, как застыло лицо. — Не верь, не надо. Но потом, когда убедишься... Я докажу. Как-нибудь. Постараюсь. А сейчас… Засыпай, — она мягко и успокаивающе гладила его по волосам. — Лучше выпей зелье сна без сновидений, и отдыхай. Родольфус вздохнул. Пусть... ладно, пусть. Лишь бы хватило сил — у него. — Не доказывай. Не нужно. Я уже в тебя... наверное, а ты всё равно не сможешь... меня. Зелья у меня нет... Я засну и так. Только спой мне. Тонкс как-то странно улыбнулась — полугорько, полусмущённо. — Хорошо, спою… Правда, я колыбельных почти не знаю. Ну, всё равно… Мой голос послушаешь. Она принялась гладить его по волосам, начиная петь — тихо и неуверенно. Засыпающий разум цеплялся за слова. Ласковый голос мерно баюкал, как когда-то, так давно... Другой, только похожий. Спать. Тяжесть всего дня. Освободиться… — Спасибо... Ты... Он не договорил. Путаница мыслей... Сон. Сон. * * * Странный разговор, казалось, забылся наутро — а был ли он вообще? Тонкс была так же весела и непосредственна, Лестрейндж — так же серьёзен и неуязвим. Или, может быть, закрылся от неё ещё более непроницаемой стеной. Тонкс казалось, что они негласно договорились забыть об этом вечере душевной близости, пока он не заговорил вдруг: — Вам не следовало пользоваться моей слабостью, — Родольфус произнёс это тихо и будто с сожалением, что она всё-таки так поступила. — Это было очень неосмотрительно с вашей стороны. — Я… Я не пользовалась, — Тонкс смутилась. Она не понимала, где провинилась, и решила просто отнекиваться. — Что же вы теперь, будете меня мучить Круциатусами? — она попыталась отшутиться. — Ну что за непозволительная растрата магического потенциала, — Лестрейндж хмыкнул. — Но наказать я вас обязан. Во избежание повторения, так сказать… Родольфус взмахнул палочкой, и руки Тонкс оказались крепко связаны за запястье. Ещё один взмах, и конец верёвки словно бы зацепился за невидимый крюк на потолке. Тонкс застыла. Она пыталась определить — всерьёз это он, или решил немного разнообразить их сексуальную жизнь? — Акцио, — произнёс он из-за её спины. Тонкс попыталась обернуться, чтобы увидеть, что он призвал, но попытка провалилась — он жёстко схватил её за волосы и оттянул назад. — Рекомендую не дёргаться, — почти ласково произнёс Родольфус, холодя её натянувшуюся на шее кожу лезвием ножа. Вопреки предостережению, Тонкс вздрогнула, пытаясь заглянуть в его лицо, всё ещё не понимая, что на него нашло и что вообще происходит. — Вы вчера очень плохо себя вели, и за это будете наказаны. Родольфус одним быстрым движением ножа разрезал на её спине блузку, оставив небольшой росчерк, сразу же налившийся красным, на коже. Тонкс вскрикнула — так же, как порез наливался кровью, её глаза наполнялись слезами. И тут было, от чего плакать. Боль — да, несправедливые обвинения — да, обманутые надежды — тысячу раз да. — Что же вы молчите, не оправдываетесь? Ножом Родольфус провёл ещё одну линию на её спине рядом с первой. Тонкс изо всех сил закусила губу, чтобы не всхлипнуть. — Может, вам нравится, когда вам делают больно? — он усмехнулся, проводя новую черту параллельно двум другим. Будет знать, как играться с ним, как манипулировать, пользоваться его минутной слабостью. Пусть знает, что он не собирается быть её послушным пёсиком, с ним этот номер больше не пройдёт. Тонкс чувствовала, как горячие капли стекали по спине. Ей было больно и обидно, но… Несмотря ни на что, она была готова быть ему покорной. Так она ещё более явственно чувствовала, что принадлежит ему. Не он — она его безвольная игрушка, и в этом — в том, чтобы принадлежать этому мужчине полностью, — было что-то правильное и… да, приятное. — Я вся ваша… Можете… что хотите со мной, — но она всё же зарыдала, затряслась, повиснув на поднятых за верёвку руках. — Не забывайте об этом, — жёстко сказал Родольфус. — Я помогу вам в этом. С этими словами он приблизился к ней вплотную, буквально обжигая дыханием ухо. Тонкс почувствовала, как шею, чуть ниже мочки уха, будто обожгло. Она, конечно, сейчас не могла полюбоваться — он, отодвинувшись, оставил ей на память на шее кровоточащие сейчас инициалы. Свои инициалы. Затем вытер перепачканный её кровью нож о её же джинсы, взмахнул рукой, заставляя верёвку исчезнуть. Тонкс рухнула на колени, закрывая лицо руками и сотрясаясь в беззвучных рыданиях. — Ну что вы? Я думаю, это будет вам уроком, чтобы не забывались, — и всё же он не мог не подойти и не обнять её, опустившись рядом с ней. — Вы злитесь на меня? Тонкс отрицательно покачала головой, не сумев вымолвить ни слова. — Вот и хорошо, вот и прекрасно. Вытрите слёзы и улыбнитесь — вам идёт улыбка, — Родольфус отнял её руки от лица и сам вытер ей щёки. — Я сейчас принесу обезболивающее зелье.