Под стягом войны

      – Предатель, – говорит майор Корвен, глядя ему в глаза.       За ней искрит поврежденная случайным выстрелом голографическая панель, вздрагивающие ломаные линии и битые воксели безуспешно пытаются собраться в узнаваемый образ.       За ней встает зыбкими тенями имперская разведка – призраки, обвинители и судьи. Оборачиваются к нему, отводя взгляд от консолей, давно мертвые аналитики, опускают оружие оперативники-сайферы; у одного из них правая половина лица сожжена до кости, и липко поблескивает череп, у другого из распоротого наискось живота вываливаются внутренности. Это номер двенадцать, успешно выполнивший задание, но не сумевший уйти от взрыва, и номер семь, раскрытый на операции по внедрению – глупая, нелепая смерть.       – Предатель, – шепчут они серыми губами. – Предатель, мы верили тебе.       Рядом с Корвен стоит другой, чье слово дороже всего, чье одобрение – самая ценная из наград, чье разочарование – смертный приговор. Едва заметный прищур стальных глаз, идеально прямая спина, сложенные за спиной руки.       – Предатель, – сухо бросает Хранитель, и в его голосе – презрение.       – Ты знаешь, как Империя поступает с предателями.       Дарт Джейдус и Дарт Малгус, разные цели и одно преступление.       Их голоса двоятся, срастаются, сплетаются в тяжелую темную силу, исполненную грозы и гнева, и резонируют, разрывая изнутри ушные перепонки. Следуя их воле, тысячи шли на смерть; по их воле тысячи были убиты.       Он сам был вершителем приговора, он от имени Империи отказал им в праве ее менять и обвинил в самом тяжелом из грехов – измене.       – А теперь ты сам изменник, – смеется Дарт Джоррид, во взгляде ее сверкает зыбкая искра безумия ситхов, горячее, своенравное пламя темной стороны. – Посмотри на себя теперь, ты со всех сторон окружил себя изменниками! Они уже изменили своей присяге однажды, думаешь, они не предадут тебя?       Тени подступают ближе, в их глазах насмешка и жестокость. Децимус и Архо, до последнего вздоха сражавшиеся на поле боя; Анграл и Марр – тот, другой Марр, отказавшийся склониться перед волей императора; Тормен и Ситарат, встретивший огненную смерть с клинком в руке.       И шелест звучит громче крика.       – Предатель, – презрительно произносит Дарт Танатон, его шея вывернута под неестественным углом. – Я предупреждал их, что ты не стоящее их внимания ничтожество. Жаль, что я не убил тебя еще до каггата.       – Мне жаль, – спокойно и с едва уловимым оттенком грусти, отзывается Сатил Шан – та, другая Сатил Шан, не сдавшаяся под тяжестью придавившего к земле груза. Внутри нее – поющая несгибаемая сталь, серебряный перезвон Силы.       Мастер Кейдан тяжело качает головой, он никогда не отводил взгляда и не пытался лицемерить, и даже теперь в глазах его лишь горечь. И только ладонь чуть резче обычного опускается на рукоять клинка, и полумрак распарывает ожившее сияние воплощенного неба.       – Я ведь на самом деле поверил тебе, – сухо говорит мастер Кейдан. – Я ведь поверил...       Он вступает в ряды других, неторопливо и уверенно смыкающих круг; десятки, десятки лиц, не тени, но светлое сияние навсегда ушедших в Силу. Падаваны и рыцари, мудрецы, целители и воины – их одежды покрыты копотью, грязью и кровью после боя где-то на задворках галактики и в сердце Корусанта. Там, где они заслонили других собой в последний раз.       – Ты предал Кодекс, – шепчут они. – Ты предал джедаев. Ты предал то, что клялся защитить.       Это Орден поднимается из пепла и праха, чтобы наконец свершилось правосудие. Их молчание – это приговор униженной и оскорбленной Республики, их неколебимое спокойствие – это мгновение перед смертельным ударом.       – Вот, оказывается, какова цена твоей присяге, – зло выплевывает генерал Гарза. – Поганый ублюдок, я хотела бы намотать тебе кишки на яйца. Ты такой же, как Тавус. Такой же ублюдочный предатель.       – Ну нет, – холодно смеется мертвый Тавус, в его груди – сквозная дыра от бластерного заряда. – Мы хотя бы были лучшими из лучших.       Крылатое бело-голубое знамя Республики затоптанной и грязной тряпкой валяется под ногами.       На разорванном шелке отпечатались подошвы его сапог.       Вокруг ожившей яростью пылает пламя, в пламени корчатся обезумевшие от боли люди, сотни, тысячи, сотни тысяч людей. Убитые солдаты с вытекшими глазами с холодной издевкой прикладывают ладонь к виску, на их исцарапанных, искореженных наплечниках не то кровью, не то ржой выведен древний, знакомый с самого детства символ равенства и свободы.       – Ты же знаешь, скольким мы пожертвовали ради этого, – надломленным тонким голосом говорит девочка-твилека. Светло-голубые лекку спускаются почти до живота, едва прикрывая страшную рваную рану, что оставляет гаморреанское вибролезвие. – Но ты все обесценил. Каждую жизнь и каждую смерть.       Предатель.       Предатель, презрительно шепчут тени. Перемежаются силуэтами из текучего света и отзываются холодным эхом: предатель.       ...– Коммандер? – осторожно спрашивает Лана Бенико. Ее прозрачная голограмма чуть заметно мерцает – на линии помехи.       Она и Терон теперь почти неотлучно на Одессене, следят за подавлением то и дело вспыхивающих восстаний. Альянс устанавливает свои правила для обеих сторон, Альянс карает несогласных, не разбираясь в правоте и вине – теперь у них есть Вечный Флот, и ни Империя, ни Республика, истощенные многолетней войной и репарациями, ничего не могут ему противопоставить.       Вечный Флот – сотни почти неуязвимых кораблей, минуту назад выступившие из гиперпространства рядом с базой Альянса и заблокировавшие орбиту.       Вечный Флот, чьи орудия направлены на Одессен.       – Это перемещение не было санкционировано, – с легкой тревогой говорит Лана. – Коммандер, что происходит?       Он негромко смеется в ответ.       Коммандер, Чужеземец, с недавних пор – император Закуула – у него так много имен, что за ними потерялось старое.       Почему он не заметил, как за новыми красивыми титулами и новыми громкими лозунгами исчезло то единственное, что имело смысл, единственное, что несло в себе ценность и цель? Почему, как позволил этому случиться?       Предатель.       Со всех сторон, каждым лучом света, каждой крадущейся тенью – предатель.       – Так странно все получилось, Лана, – отрешенно отвечает он. Не глядя на голограмму, перебирает в пальцах цепочку с чипированным медальоном смерти. – Я немножко забыл, кто я.       Сухой надрывный смешок вырывается из груди.       – Но я вспомнил.       Он коротко машет рукой, умная автоматика послушно считывает невербальный приказ и обрывает протянувшуюся сквозь пустоту тонкую ниточку связи. Звездная карта разворачивает перед ним мир: галактические сектора, гиперпространственные пути, сияющие орбиты и сферы Дромунд Кааса и Корусанта. Он вспоминает крылатое бело-голубое знамя над зданием Сената и серебряный круг в шесть лучей на кроваво-алом полотне над Академией Каас.       Таймер бесстрастно ведет отсчет.       В глубоких шахтах на Закууле заложены мины, изготовленные из разобранного ядра Грейвстоуна. Предполагаемый диапазон взрыва – пятьсот тысяч километров, более чем достаточно, чтобы не оставить здесь ничего живого. Он давно позаботился о том, чтобы лишившиеся командного центра корабли не обезумели вновь – теперь, потеряв связь с Троном, они просто уничтожат сами себя.       – Я виноват, – голос до отвращения спокоен, металлическая бляха медальона легко скользит в пальцах. – Но я расплачусь за все.       Коммуникатор надрывается пронзительной трелью.       Где-то у Одессена корабли Вечного Флота докладывают о готовности к залпу.       – Огонь.