Время насладиться Миллером

В тот день я, как обычно, валял дурака на задних рядах в классе Колина. Мы тогда только начали встречаться с Зоуи, и меня крыло по полной. Колин время от времени посматривал в нашу сторону, и я это, конечно, видел, но замечаний он не делал, и от этого я распоясывался всё больше и больше. Наконец, один из наших одногруппников не выдержал. - Миллер, заткни своё хлебало, пока я не заткнул его твоими же зубами! - А в чём дело, Шеппард? Я мешаю тебе смотреть мультяшную порнуху на твоём телефоне? Что это у тебя там, пони? - Ага, пялит твою мамашу! Многие ребята тихонько прыснули со смеху, а Блэйк Торнтон - друган Шеппарда, сидевший рядом с ним - одобрительно пиханул того в бок локтем. Но я даже не моргнул. - Кто-то нарисовал порно с моей маман? Вот это да! - Достаточно, мистер Шеппард! – вмешался Колин. – Мистер Миллер! - Да, мистер Фаррелл? – бодро гаркнул я. - Задержитесь, пожалуйста, после занятия. Нам с вами нужно побеседовать. - С удовольствием, мистер Фаррелл. А может, сразу родителей вызовем? Он улыбнулся. - Это колледж, мистер Миллер. Родители больше не должны отдуваться за Ваши косяки. - Не беспокойтесь, мистер Фаррелл. Свои косяки я в состоянии дуть сам, большое спасибо. В ответ на этот чудовищный в своей нелепости каламбур Колин драматично закрыл глаза и сжал переносицу двумя пальцами так, будто у него раскалывается голова. Моя Зу прикрыла улыбку рукой и отвернулась к стенке. Шеппард уставился на меня с болезненно опустошенным выражением лица. Спустя несколько секунд наш бедный преподаватель, наконец, открыл глаза, и занятие продолжилось. Любой, кто на первом курсе колледжа увлекался психологией, тут бы сразу сказал, что я так отвратительно вёл себя на занятиях у Колина потому, что моё подсознание уже тогда из штанов выпрыгивало, лишь бы привлечь его внимание. Но мне так не кажется. Как никак, я вёл себя как свинья на парах у всех преподов. Исключительность Колина состояла в том, что только на его занятиях мне было за это хоть немного стыдно. Однако угомониться я не смог бы, даже если б захотел. И мне кажется, что он это чувствовал. Оставшись после занятия под прицелом его затянувшегося молчания, я старался принять как можно более расслабленную позу и зарекался начинать говорить первым, пока он выключал проектор и делал пометки в компьютере. - Мистер Фаррелл, мне через 20 минут надо быть в другом корпусе, а я ещё, вообще-то, хотел успеть пожрать. - Что вы делаете сегодня вечером, мистер Миллер? – спросил он вдруг, не отрываясь от экрана. Я крякнул от неожиданности и самой постановки вопроса. - Эээм…Не знаю. Пока вроде ничего. А что? - Прекрасно. В таком случае, у меня есть на Вашу особу некоторые планы. Он поднял на меня глаза. Не уверен, что в этот момент происходило с моим лицом, но, думаю, это было довольно любопытное зрелище. Не успели из меня с неопределенным сипением выйти остатки воздуха, как он продолжил. - Не знаю, в курсе ты или нет, но в нашем колледже есть драмкружок, и я, как ни странно, там главный режиссер. - Уау. - Да. Бывает. Сейчас мы как раз готовимся ставить новую пьесу. - И? - И я хочу, чтобы ты сегодня вечером пришел к нам на пробы. - Я?! - Ты. - Почему я? - А почему нет? Я шумно вдохнул в немом стремлении во что бы то ни стало возразить, однако этот вопрос меня предательски обезоружил, и я промолчал. - Слушай, малый, ты мозолишь мне глаза уже второй месяц, и мне кажется, что в тебе есть всё, что нужно начинающему актеру: необычная внешность, громкий голос и невыносимое, раздражающее, тошнотворное желание быть в центре внимания. Не знаю, получится ли у тебя слушаться режиссерских указаний и запоминать кучу букв, но, по правде говоря, твоя, кхм...энергичность на моих занятиях меня уже достала, так что мне бы хотелось найти ей более полезное применение. Тут я попытался сообразить, стоит мне быть польщенным или всё же обидеться, но не смог. Возражать мне, однако, не перехотелось. - А вы прям на все сто уверенны, что ваш театр - это то, что нужно? - Я вообще мало в чем уверен, но я сам в колледже был засранцем похлеще тебя, а стоило мне оказаться на сцене, и… На его лице мелькнуло странное выражение, но исчезло быстрее, чем я успел понять, что оно означает. - Короче, подгребай сегодня около пяти в актовый третьего корпуса. Мне кажется, ты не пожалеешь. - Вот уж сомневаюсь. Наши спортсмены однозначно будут меня стебать, как не в себе. - Кому не наплевать? - Мне. - Без обид, мистер Миллер, но мне кажется, что Вам-то как раз наплевать едва ли не больше всех. А если даже и нет, то зря. Жизнь - слишком короткая и безрадостная штука, чтобы обращать внимание на мнение всяких любителей пони-порно. Я хрюкнул и переступил с ноги на ногу. - Так что, я Вас убедил? - вскинув брови, он забегал глазами по моему лицу в ожидании ответа. - Ну, допустим, убедили, - буркнул я. - А как насчет подбавить энтузиазма? - Эй, я обещаю, что приду, но все же не перегибайте! Он сурово уставился на меня, и я испугался, что переиграл своё возмущение, но через мгновение он хитро улыбнулся. - Вот и отлично. А теперь проваливайте, а то хот-доги миссис Ковальски сами себя не слопают. Я нехотя забросил рюкзак на плечо. - А что за пьеса-то хоть? - Пыльная, но весёлая. - Оу. Пыльная? - Да. Как ты относишься к Шекспиру? - Ну, я о нём...слышал? - Этого достаточно. - Серьёзно? - Более чем. - Окей. - Хотя..нет, не важно. Там видно будет. Не забудь — сегодня в 5 часов. Кивнув, я направился к выходу, а он принялся листать свои конспекты. В дверях я обернулся: - Кстати, профессор? Мне это сейчас показалось, или мы с вами перешли на "ты"? Шуршание бумаг не затихало, его голос звучал задумчиво. - Всё может быть, мистер Миллер. Зависит от того, как Вы будете себя вести. - Да ладно Вам! Уверен, наши внутренние засранцы отлично споются! - Эй, малый, не перегибай! - ткнул в мою сторону его указательный палец, украшенный массивным серебряным кольцом. - Сэр, да, сэр! - серьезно кивнул я и выскочил в коридор, где меня с нетерпением ждала Зу. Вот так случается, что то, что тебе было нужно больше всего, сваливается на тебя, когда ты и ожидать этого не мог. Вместе с театром на меня свалились одновременно друзья, любовь, цель в жизни. Иногда - и даже очень часто - мне хотелось орать «Это слишком, я на это не подписывался!», но я всегда оставался и принимал новый вызов. И в итоге Колин оказался прав. Я действительно стал спокойнее на занятиях. Оказался прав и я - наши задиры-качки действительно стали гораздо больше прикалываться надо мной, но в конце концов мне стало совершенно наплевать на их мнение (что, однако, не мешало мне продолжать словесно обкладывать их по первое число и упражняться в беге). К тому же, мне и вполовину не доставалось от них так, как могло бы, если бы я получил ту роль, на которую меня приглашали изначально. Вы, я полагаю, заметили, что, когда я в тот день проб выходил от Колина, он обронил весьма таинственное «хотя...»? Так вот, если бы он закончил свою мысль, то я бы узнал заранее, что это «хотя» подразумевало «если ты получишь эту роль, то тебе придется играть женщину». Дело в том, что, свободно интерперетируя уже не раз интерпретировавшегося Шекспира, наш главный режиссер решил поставить "Двенадцатую ночь" с довольно необычным актерским составом. В то время, как многие режиссеры, возвращаясь к корням, ставили эту пьесу в целиком и полностью мужском исполнении, Колин не ставил никаких ограничений - кто угодно мог играть кого угодно. О том, что навело его на мысль опробовать меня в тот вечер на роль Виолы, известно, пожалуй, лишь ему одному, но пробы я в итоге с треском провалил, и играть Виолу досталось Эдди - рыжему веснушчатому старшекурснику с изящными манерами и поразительным даром к перевоплощению. Мне же, ввиду отсутствия какого бы то ни было актерского опыта, квадратной челюсти и слишком резких телодвижений, отдали роль шута. Я чувствовал себя, таким образом, совершенно в своей тарелке и был на седьмом небе от счастья, пока пьесу благополучно и со скандалом не прикрыл после первого же показа педсовет колледжа в силу "абсолютно недопустимого и ничем не обоснованного распределения перво- и второстепенных ролей между актерским составом студентов нашего колледжа". На наше обиженное недоумение "Зачем же было утверждать идею такой постановки для того, чтобы в результате её запретить?", Колин с весьма довольным видом сообщил: - Наверное, в этом есть и моя вина. Но по правде говоря, мне как-то не пришло в голову обсуждать на заседании совета такую мелочь, как половая принадлежность в пьесе о размытых границах половой принадлежности. Помню, как все смущенно и довольно заулыбались после этих слов, почувствовав, что он сделал нас частью маленького увлекательного бунта. И помню ещё, что я посмотрел на него тогда, как на странную птицу. Странную, но - в то же время - близкую и понятную. В конце концов, для нашего коллектива эта постановка прошла почти бесследно. Колин отделался выговором, и мы продолжили творить, но уже в рамках дозволенного.