Ошибка

— Я говорил, что Тёмный сюда явится? — раздался торжествующий голос одного из гномов. Кажется, это был Чихун. А, может быть, Умник. Румпельштильцхен не был уверен, все звуки доносились до него издалека, словно бы через толщу воды. Чернила кальмара… Он узнал их действие. Оглушающее. Парализующее. Этим идиотам всё же хватило ума на то, чтобы пропитать ими одежду своей королевы. Хотя главным идиотом был всё-таки он: значит, успел наследить во время прошлых ночных визитов. Слишком много магии в месте, которое охраняется феями. Утешало одно: действие чернил длится не слишком долго. Один из рыцарей — Румпельштильцхен не узнал кто, под шлемом было не разглядеть, — подхватил Белоснежку, вырывая её из рук Тёмного. Он зарычал от бессилия, но не смог шевельнуть и пальцем. Впрочем, ему бояться было нечего, а вот рыцари отчаянно трусили. Прятали лица, точно от Тёмного можно защититься так же как от сглаза, двигались скованно и выставляли в его сторону мечи, когда в этом не было никакой нужды. А если бы эта нужда появилась, эти жалкие железки им бы не помогли. Когда в залу внесли кандалы, Румпельштильцхена разобрал смех: неужели они рассчитывают удержать его с помощью нескольких кусков железа? Впрочем, когда оковы оказались на его щиколотках и запястьях — его веселье немного уменьшилось. В металл была искусно вплавлена волшебная пыльца. Ничего, с чем бы он не справился. Но это будет непросто. И болезненно. Он уже ощущал лёгкое покалывание там, где металл соприкасался с кожей, и вскоре это должно было превратиться в настоящую муку. — Вот ваше хвалёное добро! — проскрипел он, отыскивая взглядом Рул Горм. Она порхала под потолком тронного зала, рассыпая вокруг себя голубые искры. — Тебе ли говорить о добре, — прозвенел её мелодичный голосок. — Ты убивал моих сестёр! — Их смерть была быстрой. Румпельштильцхен хотел добавить что-то про пытки. Но прикусил язык, разглядев мелькнувшее между спинами чёрных рыцарей лицо Белоснежки. Покрытое красными пятнами. Искажённое страхом. Такой испуганной он не видел её со дня их первой встречи. Румпельштильцхен был уверен, что тот рыцарь вынес её вон. Но она вернулась, и теперь ужасалась происходившему в тронном зале. — Я ваша королева, и я приказываю вам, — после долгого сна её голос звучал хрипло. «Молчи, Снежка, молчи» — заклинал он мысленно. Даже встретиться глазами, предупредить хотя бы взглядом — невозможно — кто-то уже встал между ними, заслонил спиной невысокую фигуру Королевы. «Молчи, умоляю» — она не услышит, а он не произнесёт. Потому что иначе даже для этих идиотов станет очевидно, что их королева дорога Тёмному. Что дело не в услуге, которую она задолжала. Эти люди слишком трусливы, и если что-то заподозрят, мечи будут наставлены уже на неё, он не может выдать её! Выдать себя — ерунда, он бессмертный, он вырвется из их глупой ловушки. Светлая магия иглами впилась в запястья, и он не удержал стона. Отвык от боли, забыл каково это: — Проклятье!.. Да, да, проклятье на ваши пустые головы. Пусть вы виноваты только в глупости и трусости, но жизнь безжалостна, и Тёмный тоже. — Я приказываю вам, отпустите этого человека. Никто и не подумал выполнять приказ. — Ваше величество, это не человек, — осмелился возразить один из рыцарей. — Он монстр, воплощение тёмной магии. — Тем более, — уже уверенней проговорила Белоснежка, — отпустите этого монстра, пока он не вырвался сам. — А ты умна, Королева! — иглы светлой магии достигли костей, ещё немного и он взвоет от боли. — Ему не удастся, — прозвенела Рул Горм. — Враньё! От этой Голубой Моли звенело в ушах. Или просто звенело в ушах. Всё равно это не чистая магия, с примесями. Он чувствовал, как постепенно проходил паралич и сила тоже скоро вер… Шипы магии фей, буравили кости, жгли жидким огнём. С губ сорвалось: — Господи! — слово, оставшееся где-то в дотёмном бытии, там, где до сегодняшнего дня оставалась и боль. Румпельштильцхен впился зубами в кончик языка — вот бы откусить совсем — всё равно потом отрастёт новый. Колени внезапно подогнулись, и он упал на пол, скорчился, прижимая к груди скованные руки, словно это движение могло погасить пылающий в них незримый огонь. — Вы делаете ему больно, — удивлённая констатация, без сочувствия, без обвинения, без угроз. Отлично, отлично, она справляется, она всё-таки стала настоящей королевой, его Снежка. — Это вынужденная мера. Временная, — в ответе Голубой звучала деланная грусть. — Вы чуть не пострадали, Тёмный хотел вас похитить. — Он хотел похитить меня, значит мне и определять меру наказания. Феи не должны вмешиваться в дела людей. Так, кажется, вы говорили мне когда-то. — Что-то я не припомню этого разговора, — в голосе Голубой Феи слышатся нотки недовольства. — Но в любом случае, Тёмный не человек, он магическое существо, как я, Ваше Величество. Белоснежка, — покровительственный тон Голубой резал уши, — как бы далеко не простиралась ваша власть, эта война началась ещё до вашего рождения. — Вам не удержать меня надолго, — прошипел он, когда стражи запирали его в клетку. После он уже не мог говорить, только стонал от каждого толчка. Его куда-то несли, торопливо и неаккуратно. Он не видел куда. Когда боль из запястий распространилась по всему телу, разлилась в голове, заполнила глазницы, он прикрыл веки. Какая разница, где бы он не оказался, действие чернил кальмара закончится, счёт идёт уже на минуты. Ещё минут пятнадцать ему понадобится, чтобы избавиться от этих браслетов. Они могли бы удержать Регину, но не его. Это даже не чистая магия… Раздался скрежет, и Румпельштильцхену потребовалось время, чтобы осознать, что он звучит снаружи, а не в его измученной голове. С клетки сняли засов, и его без всякого почтения вытряхнули на каменный неровный пол. К его горлу тут же приставили остриё пики, и гном, самый угрюмый и самый бесстрашный из всей компании, расковал его. Румпельштильцхену требовалось всего полминуты, чтобы прийти в себя, и успокоить этого смельчака навсегда. Но гном оказался проворным: ловко отскочил в сторону, и между ними со знакомым скрежетом опустилась решётка. — Благодари королеву Белоснежку за милосердие, — проворчал гном, — будь моя воля, ты сидел бы здесь в кандалах. — Будь проклята ваша королева! — хрипло каркнул он в ответ. — Она должна мне, и с её стороны неосмотрительно увеличивать долг. Он так и лежал на полу, прижимаясь щекой к холодному камню. Не потому, что не мог встать — действие чернил подошло к концу — потому что не хотел. Наконец, он сел и осмотрелся. Его темница находилась в заброшенной гномьей шахте. Горная порода, в которой была выдолблена его камера, была насыщена пыльцой ещё сильнее, чем сталь уже оставшихся в прошлом кандалов. Ему не выбраться. Впрочем, на этот раз фея проявила милосердие… вернее лицемерие… и зачаровала темницу так, что она начнёт казнить его только при попытке сопротивления. — Я не умру, — пробормотал он, но мысль о собственном бессмертии на этот раз не утешила его. Сейчас оно означало только то, что пытка может продлиться долго.

~*~*~*~

Во все концы королевства были направлены глашатаи с вестью: «Королева Белоснежка проснулась!» Жители столицы могли убедиться лично. Королева Белоснежка вышла на балкон городской ратуши и разразилась зажигательной речью о верности и надежде. После Белоснежка стояла уже молча, под трубы герольдов кивая сменявшемуся под балконом потоку подданных — стража никому не давала задерживаться надолго — и время от времени помахивая рукой. Поток желающих увидеть «ожившую» королеву не иссякал несколько часов. Шея болела, корона давила на виски, и по дороге в залу совета Белоснежка сняла её: обойдётся без этого украшения. Отец, наверное, нахмурился бы, а от матери ей непременно пришлось бы выслушать целую лекцию о монаршем достоинстве. Но они умерли, и ей приходилось справляться самой, справляться с теми трудностями, с которыми её венценосным родителям сталкиваться не пришлось. Отвоёвывать своё право на трон с мечом в руках. И те, кто ждал её теперь в зале совета, были не столько её подданными, сколько соратниками в этой войне. Они признавали за ней право первенства, но со времён коронации церемонное «Ваше Величество» в этом зале звучало редко. Сегодня сбор не был полным. Не было Чихуна, и обитое голубым бархатом кресло, предназначенное для Голубой Феи, тоже пустовало. Впрочем, Фея посещала их собрания только тогда, когда сама считала это нужным. Белоснежка подошла к своему месту, оглядела присутствующих. — Я соскучилась по всем вам, — начала она. — Надеюсь, пока я спала, никто из вас не позабыл, что прежде всего вы мои друзья и — многие из вас — товарищи по оружию. — Помним, сестрёнка, — спрятал улыбку в бороде Ворчун. — Как уж забыть, Вашество, — усмехнулась старая волчица, госпожа Лунария, больше известная как «Бабушка». — Знамо дело! — Ещё бы! — А уж мы-то как по тебе скучали! — Мы верили, что вы проснётесь, Ваше Величество. Раздавалось со всех сторон. Белоснежка улыбнулась. На этот раз искренней. — Спасибо, друзья. А теперь, — уселась она на своё место, — рассказывайте, что я пропустила. Пропустила она многое: эскапады Регины, предъявившей права на освободившийся трон; паводок смывший в реку большую часть засеянного льна; да что там, лежа на бархатных подушках в хрустальном гробу Белоснежка чуть не проспала войну с Мидасом. Необъявленную, но войско златорукого соседа перешло границу в обход проезжих дорог и пока бездействовало. Но что-то подсказывало, что рыцари Мидаса вряд ли прибыли в сопредельное королевство для того, чтобы устроить пикник. Историю появлений Тёмного ей тоже изложили, не скупясь на подробности. — А что за сделку вы с ним совершили, Ваше Величество? — напрямик спросил Канцлер: при короле Леопольде он был главнокомандующим, потом отпросился в отставку, но когда Белоснежка нуждалась в деньгах и людях, он первый из всех бывших вельмож предложил ей и свою казну и свою службу. — Тёмный говорил об услуге. — Когда Злая Королева объявила на меня охоту, мне очень нужны были союзники. Будь тогда разборчива, сейчас меня бы здесь не было. — И Тёмный помог вам? — По крайней мере, не стал мешать. Это уже много стоит… До сегодняшнего дня я считала его непобедимым и мне не хотелось бы иметь его среди своих врагов. — Да уж, самим не верится, что удалось его сцапать, — пробормотал себе под нос Скромник. Но Снежка не дала ему отмолчаться: — И как вы догадались, что сонное проклятие развеется именно сегодня? — Эм… — Скромник, ты знал заранее? — Не то, чтобы знал… Это случайно так случилось… Мы только ловушку Тёмному готовили, кто ж догадывался, что всё так удачно сложится. — Это верно, — вмешался Ворчун. — Никто не ожидал, что так всё обернётся. Я и так, и так прикидываю — как демон эту штуку провернул. Ты-то сама помнишь, как проснулась, сестрёнка? Рука Снежки невольно потянулась к губам, которые казалось ещё хранили вкус того поцелуя. Эти губы согрешили, они задержали его дольше, чем требовалось для снятия проклятия. Рука тоже была преступницей — она ласкала жёсткие кудри Румпельштильцхена и не желала их отпускать. На миг Снежкой овладело искушение: а что если сказать правду? То-то они удивятся. И испугаются. Ей вдруг очень захотелось увидеть изумление на лицах уставившихся на неё советников: старого Канцлера, господина Адмирала, который возил её на закорках, когда она ещё была малышкой, суровых гномов, старой волчицы, которая даже во время обсуждения вопросов государственной важности не выпускала из рук спицы, двух юных рыцарей, которые ещё год назад были крестьянскими мальчишками, и рыцарство им даровала она лично, посреди леса, чумазая и потная, с хвоёй в волосах, она заставила их опуститься перед ней на колени и подсказала слова рыцарской присяги, Джеппетто, который вечно отмалчивался, но бывал очень полезен со своими передвижными машинами и катапультами. — Я и сама толком не пойму, как это случилось… Я проснулась… Наверное, Тёмный сделал что-то… — Ну да, он определённо что-то сделал, — мрачно заключил Ворчун, и Снежка перевела разговор на другие, требующие неотложного решения вопросы. Только люди осели, выдохнули после войны, как снова нужно собирать ополчение. Да лён без сомнения вздорожает. — И пусть его, — брякнул Ворчун. — Нечего некоторым привыкать каждый день рубашки менять, — осуждающе поглядел он на юных рыцарей. — А что будет с ткацкими мануфактурами? — Снежка посмотрела на Канцлера. — Часть закроются, часть разоряться, — пожал плечами старый вояка, не очень понимавший, почему его королеву так волнуют проблемы нескольких купцов. — А ткачи? Выходит, они останутся без заработка? — Не подохнут. Кто по пропащей, те в разбойники подадутся, — ляпнул молодой рыцарь. — Прекрасно, — Белоснежка кисло улыбнулась. — Только разбойников нам не хватало. — Отчего же не хватало, — совсем осмелел парнишка: — уже вовсю орудуют. Вон награду из казны за них обещали… В результате долгой и жаркой дискуссии было решено сэкономить казну и обещать разбойным людям полное и безоговорочное помилование при условии их участия в ополчении; золото, предназначавшееся на награду, потратить на поддержку крестьян, чьи наделы пострадали от наводнения; подать, которой облагались ткацкие мануфактуры, уменьшили втрое. Следующим насущным делом было отправить к Мидасу гонца с требованием объяснений. — Одно дело тихой сапой занять соседние земли спящей королевы, другое дело ссориться с королевой бодрствующей, — разглагольствовал Канцлер. — Мы его ещё ущерб возместить заставим. — Неплохо бы… — сказал Казначей. — Куда уж лучше, — согласилась Белоснежка и неожиданно для всех зевнула. Белоснежка опустила голову: — Да, я, конечно, четыре месяца проспала, но что-то не выспалась, — улыбнулась она. — На сегодня довольно. Из зала совета она ушла последней. И уже когда все разошлись долго смотрела на пустовавшее голубое кресло… Без благосклонности фей она не смогла бы вернуть трон… Но удержать его сможет и сама. Белоснежка потёрла глаза. В сон клонило неудержимо. И есть хотелось, что было менее удивительно. Ведь, если подумать, она четыре месяца не ела. Она откинулась на жёсткую спинку. Она ведь всё сделала правильно? Не так, как хотела, а так, как должна. Хотя её мама с этим бы и поспорила. Зато Румпель ей бы гордился. Будет гордится, когда она расскажет ему. Когда она придумает, как его освободить. От зевоты слезились глаза… Вот няня, няня бы ей не гордилась. Она всегда говорила своей маленькой принцессе следовать сердцу… А как же её королевство, её народ? Как их бросить? Можно ли следовать сердцу, если родилась наследной принцессой? Почему её жизнь такая… сложная. Точно она проживает чью-то чужую. — Ваше Величество! — в приоткрывшуюся дверь просунулась голова камеристки. — Ваши покои убраны для сна… Может быть, вы пожелаете ещё что-то. — Благодарю… Ивон, — Белоснежка с трудом припомнила её имя. — Подайте мне лёгкий ужин прямо в кабинет.