empathy.

«Он не понравился мне еще с первой встречи. Надменный, не лишенный пафоса, чересчур гордый он ледяным и несколько грубоватым голосом произнес свое имя, в то время как его прожигающий взгляд пристально наблюдал за моей реакцией. Несмотря на охватившую неприязнь к этому скользкому типу, я понимала, что мне необходимо заручиться его авторитетом – один лишь он мог заставить правителей Города признать мою невиновность. А значит, необходимо принять мирное предложение о дружбе и дальнейшем сотрудничестве. «Я рада знакомству», — конечно, тогда пришлось соврать. Ничему я не рада, особенно встрече с таким, как ты. Но было в этом человеке что-то непонятное мне, загадочное, едва уловимое в столь напыщенной личности. У меня не получилось ухватиться за эту незаметную ниточку сразу, он прятал ее очень тщательно, словно считал это изъяном, уродующим его сконструированный до каждой мелочи образ. Его звали Даниил Данковский. И он стал первым, кто вызывал во мне ненависть и в то же время неприкрытый интерес. Поначалу мы не могли наладить наши отношения. Постоянные споры, раздоры, иногда даже скандалы еще больше укрепляли в нас взаимную антипатию. Он называл меня дикаркой, ведьмой, отребьем, грозился зарезать скальпелем, если я хоть раз начну ему перечить. Нетрудно догадаться, что Даниил любил, когда ему беспрекословно подчинялись. Как жаль, что я не разделяла его взглядов. Однако постепенно во мне разгоралось какое-то странное чувство. Оно больно сжимало сердце, когда Данковский восхищался Марией Каиной, оно пронзало меня насквозь, когда этот чертов докторишка оценивал округлости Евы Ян. Я хотела, что бы он также отзывался и обо мне, хотя его фразы в этот момент были пропитаны чистой воды пошлостью. Мы находились рядом почти всегда, но все наши разговоры были посвящены изготовлению панацеи. Нам нужна кровь зараженного, нам нужно еще живое сердце степного обитателя, нам нужен гибрид быка и человека… И знаете, мне было обидно. Ведь я была единственной, кто целыми днями стоял возле Бакалавра, слышал его сбивчивое дыхание и видел, как иногда дрожали его руки. Но он так и не открывал мне свой мир, пока я не застала его в крайне подавленном состоянии. Нас сблизил вечер шестого дня, самый разгар эпидемии. Тогда весь Город в страхе ожидал утреннего приезда Инквизитора. Ужас испытывал и хладнокровный с виду Данковский, что меня очень удивило – его прежде непоколебимый вид пропал в одно мгновение. Мы говорили всю ночь. О легендах, о бескрайних просторах Степи, о Столице… обо всем, кроме спасения Города. Казалось, ночь будет длиться бесконечно, чего я желала больше всего на свете. Даниил рассказывал о своем детстве, обучении в университете, иногда прерывался, чтобы сделать глоток воды. Искренность и невыносимая боль – вот, что он скрывал от меня все шесть дней. Рассвет прервал нашу идиллию, а также и общение. По его словам, моя помощь ему больше не требовалась. После той ночи я поменяла мнение об этом человеке, а странное влечение разгорелось во мне с удвоенной силой. Да, он был силен. Он был лидером, знающим свое дело. Но он сторонился своих чувств… Для него это сродни огню, готовому обжечь в любую минуту. И я мечтала помочь ему, научить его не бояться...» Артемида перелистнула страницу дневника и хотела было продолжить свою исповедь, но неожиданный стук в дверь прервал ход мыслей. Спрятав тетрадь со своими откровениями под подушку, степнячка недовольно пробормотала «войдите». Ей хотелось как можно быстрее закончить нежеланную беседу с гостем, чтобы вновь окунуться в свой мир. Однако посетитель, коим оказался Данковский, не разделял желания Бурах. Пройдя в убежище, он тут же почти вплотную приблизился к девушке. Целительница усмехнулась: — Что, снова нужна моя помощь? Даниил молча подошел ближе, взволнованно теребя ткань плаща. Расстояние между ним и менху сократилось до нескольких миллиметров. Артемида отметила, что сейчас он как никогда боялся показаться чересчур резким, хотя взгляд его и выражал прежнюю хладнокровность. В один момент степнячка ощутила, как сильные руки медика хватают ее за плечи. Немного больно, но ради продолжения можно и потерпеть. Глаза у Данковского воспаленные, будто он не спал несколько ночей. Дыхание тяжелое, а сам ученый бел, как снег. Неужели до сих пор не принял панацею? Бурах обеспокоенно кладет ладонь на лоб Бакалавра, чувствуя, как коллегу пробивает мелкая дрожь. Ей хочется накричать на него, укорить в небрежном отношении к своему здоровью, но никакого жара нет, лишь холод, который возникает при ужасном волнении. Из-за этого менху выжидающе молчит, позволяя себе погладить обессиленного Даниила по бледной щеке. Бакалавр еле двигает губами, пытаясь произнести фразу, которую поклялся никому не говорить. Ему трудно нарушить собственное обещание, однако он знает, что больше такого шанса не будет. Руки сильнее сжимают плечи степнячки, словно она добыча, готовая в любой момент сбежать, испугавшись хищника. Но целительница лишь касается своими губами губ медика, так и не дав договорить. Она знает, отчего такой страх, отчего дрожь вновь и вновь пронзает его тело. Артемида желала помочь ему, и теперь должна воплотить мечту в реальность. Она готова быть с ним до самого конца.