Я падаю вниз

После близости Пашка, что уставшая служивая псина, растягивается на диване, пристраивая голову у меня на коленях. Водит носом по моему бедру, вяло и чуть надменно отфыркивается, когда перебираю его волосы, пальцами разделяя седые пряди от темных. — Блох ищешь? — огрызается грубо, отталкивая мою ладонь, затормозившую на посеребренных висках. Замечаю его боязливый, настороженный взгляд. Паша боится. Старости, немощности, импотенции, которыми ежедневно грозятся пачки его сигарет. Но еще больше боится, наверное, того, что время сделает с нами. Уже который год мы живем, не обсуждая планов на будущее. Работаем, приходим домой, закрываем дверь спальни, чтобы выползти потом изможденными, взбудораженными и счастливыми на кухню — курить и соображать, что бы сделать на ужин. Летаем пару раз в год по горящим путевкам на моря, ездим на великах в парке, ржем над тупыми комедиями, отсыпаемся на выходных до обеда, по очереди отвешиваем пиздюлей коту и по очереди балуем его вкусным со стола. Все как у обычных людей. Все как у — прости, господи — нормальных семей. Только мы не клянемся, не успокаиваем друг друга, заверяя, что много лет спустя все если изменится, то лишь в лучшую сторону. Мы живем, как придется. Как научились и как получается. Иногда этого достаточно, но иногда так хочется услышать, просто один блядский раз услышать слова, от которых мурашки пойдут по коже, в горле встанет здоровенный ком, а на глаза накатят слезы облегчения. — Да, — говорю спокойно. — Нашел уже парочку. — Рыся... — Пашка порыкивает и впивается зубами в мое бедро. Слабовато для его обычной хватки, но ощутимо. — Паша, — отзываюсь в тон ему. Осекаюсь на нечаянной мысли и уже с вопросом повторяю: — Паша?.. Он не поднимает головы, поощряя меня продолжать копошиться в его волосах. — А? Пауза затягивается. Я не знаю, что говорить, но так хочется разделить на двоих накопившееся, недосказанное. — Ну, Лёш, чего заглох? — спрашивает с грубо подделанной веселостью, нервной хрипотцой на грани слышимости. Надеется. Что я скажу именно то, что собираюсь сказать. — Паш, мы же всегда будем вместе, — выдаю на одном дыхании. Так легко, так правильно это звучит. И ничто не режет слух. И не хочется усмехнуться, сбить градус серьезности. Хочется, чтобы все звучало так, как есть. С гребаной патетикой, твердо и уверенно. — На-ебаное-вечно? — с тихим невыразительным смешком спрашивает Паша. Тяжело ворочается и передвигается ближе, башкой тычется мне в живот. — Ну да... — теряюсь. — Ну да, — Паша вздыхает. Устало, но на удивление умиротворенно. Будто сетуя на очевидность слов, но вместе с тем радуясь, что я завел этот разговор. — Будем, Лёш. До импотенции, которую нам пообещал «Парламент». И дальше. Обязательно. — Очень романтично, — улыбаюсь. А на душе спокойно, как никогда. На душе у меня тепло. Иногда достаточно нескольких простых слов. Честных надежд на будущее. — Какие мы есть, — тянет Пашка, улыбаясь в ответ. И после пары секунд молчания уточняет: — Ну, что не чешешь? Всех блох нашел?