***
На базе шумно. У руководства сегодня есть повод для радости: «Overwatch», наконец, уничтожен. Медики наоборот хмурые и усталые — им опять предстоит много работы. Мимо провозят реанимационную капсулу с чем-то очень отдалённо напоминающим человека. Окровавленное месиво, опутанное проводами и трубками. Следом хромает светловолосый мужчина с глубокими порезами на лице. Они скрываются за поворотом и так же легко выпадают из памяти. Вновь они встречаются очень нескоро, когда их знакомят. Хрупкая блондинка, кутается в чёрный плащ, пряча в глубоком капюшоне расчерченное шрамами лицо. При его появлении она испуганно ахает и обращается в чёрный дым, собираясь обратно за спиной своего белобрысого дружка. Подобный трюк вызывает что-то отдалённо напоминающее удивление. — Она — моё лучшее творение, — гордо заявляет Доктор. Кажется, они были знакомы раньше. Его рассматривают так пристально, будто он оживший мертвец. По сути так и есть. — Теперь работаете вместе, — сообщают ему. Это вызывает неодобрение. Не личное — профессиональное. Опять тратить время, подстраиваясь под особенности друг друга. И, в конце концов, их заменят кем-нибудь ещё.***
Что-то с ним происходит. Сыворотка действует не так, как обычно. Он понимает это, когда очередная попытка Жницы напугать его отдаётся слабым раздражением. Бесшумной тенью она появляется за его спиной и хватает за плечи. За мгновение до этого он чувствует колебание воздуха и улавливает запах пепла. Поворачивается к ней, сохраняя на лице полное безразличие. В её бледно-голубых глазах отражается разочарование. — Ты холодный, — сообщает Жница. — У меня замедленный сердечный ритм, — напоминает он. Жница бесцеремонно кладёт ладони ему на грудь. Скользит по плечам, задумчиво проводит по витиеватым узорам татуировки. Пальцы у неё горячие. Эти прикосновения что-то затрагивают внутри. Что-то очень знакомое. Так не должно быть. — Неужели ты совсем ничего не помнишь? — спрашивает Жница и придвигается ближе. — Мне это не нужно. Она фыркает и чёрным вихрем проносится по коридору. Сны становятся ярче. Уже не просто образы, появляются отдельные детали. По утрам он пытается уцепиться за них, но всё исчезает с первыми лучами солнца. Он должен рассказать Доктору. Но не делает этого. И в очередной раз, отвечая «я не чувствую», прекрасно сознаёт, что это ложь. На базе опять переполох. Медики сбиваются с ног, штопая раненых солдат. Миссия в Египте прошла совсем не так, как планировалось. Мимо, взметнув полы чёрного плаща, проносится Жница. Светлые волосы потемнели от крови. Лёгкое дуновение ветра от её движения гладит лицо. Ласковое прикосновение призрачной ладони. Изящная рука с обручальным кольцом на безымянном пальце. Белоснежное платье, взметнувшееся при очередном повороте танца. Глаза, искрящиеся радостью при взгляде на него. Обрывки, из которых никак не получается собрать единый образ. Он протягивает руку, стараясь ухватить фантома своих воспоминаний, но пальцы сжимают только воздух. Свет становится слишком ярким, звуки слишком громкими. Стены давят со всех сторон. Это нужно прекратить! Так не должно быть! Медики ему не помогут, они заняты ранеными солдатами, столкнувшимися с таинственным Солдатом-24. Доктор на совещании. Но видеть его совсем не хочется. Он выскакивает на улицу. Ветер взъерошивает волосы, гладит по щеке. Как когда-то это делала она. На улице машина, привёзшая раненых солдат. Почти не соображая, что делает, он прыгает за руль и мчится как можно быстрее, не разбирая дороги. Куда угодно, только подальше от всего этого. В себя он приходит возле резной ограды. Кладбище. Весьма иронично, что он оказался именно здесь. Куда ещё податься живому мертвецу? Он бредёт вдоль могил, вглядываясь в надгробия, не зная, что ищет. Точнее кого. У всех этих людей были семьи. На многих каменных плитах послания от «скорбящих родных» и «любящих детей». Ноги сами приносят его к нужному надгробию, с которого на него смотрит призрак прошлого. Смотрит печально, обвиняющее. Он помнит. Помнит вкус её губ и запах духов. Помнит её растерянные глаза, когда он направлял на неё пистолет. Амели, mon coeur. Он закрывает лицо руками. Что же он наделал? Щеки касается что-то холодное и пушистое. Он поднимает голову. Снежинки опускаются бесшумно, танцуя в воздухе, как возлюбленные. Он протягивает руку, желая ощутить их прикосновения ещё раз. Они с женой любили гулять под снегом. Она стряхивала пушинки с ресниц и прижималась к мужу, ища тепла. Могилу постепенно заметает белым покрывалом. Белым, как её свадебное платье. — Включить режим вечеринки, — раздаётся за спиной хмурый голос. Фраза-триггер полностью парализует волю. Тело будто сковывает льдом. Он стоит неподвижно, глядя прямо в глаза своей жены. Нельзя её забывать. Нужно помнить, помнить… — Поиграли и хватит, — продолжает Доктор. В плечо впивается игла, и все лишние мысли постепенно улетучиваются, вновь прячась в глубокую темницу подсознания. Что он здесь делает? Рядом с ним прямо на земле сидит крупная горилла в сером плаще и хмуро рассматривает две опустевшие ампулы. Затем убирает их в медицинскую сумку у своих ног. — Говорил же, чтобы следили как следует, — ворчит Доктор. — Каждое Рождество одно и тоже. Доктор поднимает голову, поправляя прямоугольные очки. Смотрит на надгробие и недовольно хмурится. Затем, прищурившись, разглядывает своего пациента. — Как себя чувствуешь, Лакруа? — уточняет он. — Я ничего не чувствую. И это — почти — правда.