Заразные

предельно в душе нагой пред публикой разве чист? играет своей судьбой, ублюдочный аферист, разносит парфюма вонь и пеночки для волос, в душе - никакой огонь не выжжет его вопрос, в душе - никакой искры давно уже не горит, он чувствовал вкус игры, теперь поглощает спирт, он чувствовал вкус утрат, самим обращенных в жизнь, он боли и пеплу рад, их прячет под маской лжи, в науке не зная толк, он брезгует волшебством, котенок снаружи - волк, цветочек снаружи - лом; друзья - для невинных чувств, врагов он зовет в постель, он врет себе, ну и пусть (для правды закрыта дверь), а сам он - такой больной, что горы вдруг глубоки. он знает, его любовь - причуда тупой башки, он знает, что только раз из образа выходил, он помнит все, как сейчас - в ладонях подводный ил, и луны - ее глаза, и в сердце ударом "нет", он будто бы не сказал, ведь в этом его секрет, хранить, будто пульс морей, единственный жалкий миг, хранить от себя (сильней хранить его от других), и плакать, но до того, чтоб вдруг не растекся грим - румяна, простой набор (но тоже ответ другим), и шею скрывать шарфом - не видеть уродских ран, еще один комплекс в нем другим как подарок дан, по нотам играть затем, чтоб хуже был слышен мат, избавиться - без проблем, но разве он виноват? но разве тупая боль под маской чуть-чуть слабей? духи его - пот и гной, греховность и так, шалфей, и все обвиняют - ложь, на самом же деле страх, а может, ты не поймешь, каков он в твоих руках, а может, он нежен и пусть чуточку, но хорош. боишься, что из любви он как-то покажет нож? боишься, что вместо слез увидишь под веком кровь? забудь и прими всерьез, прости, притяни рукой, и может, он расцветет. и может, он как шалфей. сними с его сердца гнет. сними. а потом согрей.