Психологическая подоплёка

В память о тебе я построю город, В память о тебе стены и стекло, В память о тебе я возьму немного, Холод фонарей и камней тепло в память о тебе… ©Р.Рябцев

В квартире стоит странный, незнакомый запах. Какая-то иссушенная дорогим табаком смесь запахов старого кошачьего лотка, химического наполнителя, похожего на розовое битое стекло, духоты, старой кожаной обивки и ещё более старого ДСП, замороженная в щелях старого, давно не мытого окна, прокалённая на старой газовой плите. Хозяин отходит в сторону, пуская внутрь, собирает хвостом длинные, засаленные у корней и сухие на кончиках волосы и снова распускает их по обтянутым чёрным пуховым платком плечам. — Проходи на кухню, — голос хрипит как заезженная пластинка, от чего болезненно сводит, казалось, замороженное сердце. На кухне всё ещё больше похоже на логово колдуньи из какого-то фильма, одного из тех ужастиков, которые смотрели когда-то, так давно… С потолка свисают пучки трав, на плите кипит что-то с угрожающим бульканьем. Невыносимо пахнет карри, перцем, чесноком… И глухой к непреходящей, тупой и сильной депрессии желудок недовольно ворчит от запаха хоть условно съедобной, но горячей еды. Так странно… Ведь готовишь ребёнку каждое утро, хотя она уже сама может не то что яичницу себе пожарить — неделю в тайге прожить! — Соль, яйца? — вернувшись к готовке, Тв3 как-то особенно болезненно дёрнул перекошенными плечами, сгорбившись, будто пытаясь подавить приступ тошноты. — Бери, что нужно… И почему-то забываешь, зачем пришёл. Через завесу собственной боли и обиды точно впервые видишь, как страдает кто-то другой. Словно наяву видишь, как человек безо всякого желания встаёт по будильнику, на автомате чистит зубы. Делает зарядку расчёсывает свалявшиеся за ночь волосы, дёргая так, что выдирает старой щёткой огромные клоки. Без аппетита ест, без воли собирает документы. В самую последнюю очередь сыплет в большую фиолетовую миску корм для кота… Чувствуешь, как, сталкиваясь в офисе, каждый раз чувствует острую огненную иглу в груди, чувствуя отблеск безразличия в круглых стёклах немодных очков некогда любимого и любящего… — Погадай мне? — слова даются с большей болью, чем могло показаться. Чувствуется, будто где-то в области сердца начинает проклёвываться семя или яйцо. И то, что должно вылупиться, пугает до потери чувств. Хозяин квартиры спокойно садится за стол, берёт за руки, какое-то время смотрит на ладони, как-то слишком чувственно и аккуратно расправляя замёрзшие год назад, иссохшие пальцы. — Давай сначала поедим? — голос тихий, глубокий, слишком низкий для такого худого и высокого парня. — Вегетарианское карри из нута со шпинатом, чай с лотосом и шоколад. Будешь? *** Довольно странное чувство — узнать, что человек кроме мантр и классики слушает и разухабистое кантри, и тяжёлый рок, и прогрессивное по состоянию на конец 90х техно. Ещё, наверно, более странное, чем чувствовать, как понемножечку, миллиметр за миллиметром отогреваются пальцы, как с чешуйками кожи, с отмершими волосками сходит панцирь боли и отчаяния… Менее странное, чем обнаружить себя лежащим на чужом продавленном диване с полотенцем на голове, в окружении подзабытого запаха краски. Почти такое же, как плакать, пока кто-то другой тщательно и медленно расчёсывает ещё мокрые, но уже такие же как раньше яркие волосы. — Что ты скажешь, если я приглашу тебя на концерт? Этот странный день ранней весной заканчивается тем, что они остаются в гостях. Пока в ванной шумит душ, они сидят в комнате. Кот дремлет у Ю на коленях, готовясь в душе провести ночь на белой футболке Че. Что поделать, чёрная кошка всегда спит на белых вещах, а белая — на чёрных. — Не уверен, что хочу… Тв3 молчит. Ему бесполезно говорить, что нельзя курить в квартире. Это его квартира. Это его воздух. Это его жизнь… И кажется кощунством зачем-то невольно врастать в неё, тянуть в неё свои щупальца, погружать медленно руки в ледяное озеро его дыхания, чувствуя, как кончики пальцев понемногу теплеют. Впервые за целый год. Полтора года, — поправляет себя Ю. И в оцепенении понимает: с той точки, когда он впервые пришёл сюда, отчаявшись найти настоящую помощь и поддержку, просто перестал считать. — Всё в порядке, — густой вишнёвый дым обнимается с серым потолком. В ванной стихает душ. — Ещё сходим… Его футболка, внезапно обнаруженная в шкафу, иронично-душераздирающая серо-белая футболка с надписью «I want to believe», смотрится на Че как длинное платье. А засыпать, держа его за руку, впервые за всё это время совсем не страшно… *** К лету к ладоням возвращается чувствительность и тепло. Тв3 говорит, всё это произошло от того, что Ю слишком долго пробыл рядом с мёртвым телом. Слишком долго звал. Слишком долго просил о смерти для себя… В начале лета врач ставит диагноз. Велит отдохнуть. И Ю не успевает моргнуть глазом, как оказывается в Греции. Белоснежные развалины. Чистое голубое небо, тёмные леса. Чистейшее, но ещё холодноватое море. И снова навалившаяся боль и тоска. — Ты чувствуешь себя виноватым в чём-то? На улице ещё прохладно, но вылезать из подсвеченного изнутри бассейна с морской водой не хочется совершенно. Пока двигаешься, не так сводит сердце. Пока двигаешься, не думаешь о том, что вообще происходит и почему не… — Я виноват в том, что жив… Красивый. Свет от воды играет на его белоснежной коже, перебирает седые — действительно седые, господи! — волосы. Ему идут зелёные аладдины и фиолетовая майка. Не меньше, чем белые брюки и «космический» лонгслив. Не меньше, чем пушистый белый халат на голое тело. И чёрные плавки. Без ничего… — Ты не должен так говорить… — Нет, должен! — срезав ладонью по водной глади, Ю обхватывает себя руками, чувствуя пронизывающий холод. Опять. — Мне так надоело слушать ото всех «Ты должен быть сильным, Ю!», «У тебя ребёнок, Ю!»… Не должен! Да, я эгоист, но, знаешь… — выбравшись из воды, он толкает с силой сидящего на полу Тв3 в плечи, придавливает его коленкой в грудь к чёрному кафелю. — Я действительно виноват в том, что остался жив! Белые волосы, потемневшие до фиолетового от усталости глаза, спокойное, медленное дыхание и сильное сердце, стучащее прямо в мениск. Безразличие? Нет… В глазах не только усталость от слишком яркого дня и тяжёлой ночи, нет. Там — боль другого рода. Там боль и нежелание бороться. Усталость от нежелания глупого пациента жить… — Близкие люди после смерти так часто становятся нашими ангелами-хранителями, что наши слова о смерти, наши сожаления и молитвы о лёгком конце действительно причиняют им физическую боль, — негромко проговорил Тв3. — А по-настоящему близким будет уготовано встретиться снова в следующей жизни. Если ты не укоротишь текущую какой-нибудь глупостью, — с лёгкостью спихнув с себя оцепеневшего парня, Тв3 поднялся на ноги, откинул от лица намокшие волосы. — Не делай больно. Ни ему, ни себе, ни мне, и всем станет легче… Отпусти, но помни, он рядом всегда. И, знай, он желает тебе счастья! Ю пролежал на холодном чёрном кафеле, наверно, около часа. Душа была полностью опустошена. Только что-то в районе солнечного сплетения лопнуло как скорлупа проклёвывающегося яйца, вытекло в лёгкие, вызывая приступ кашля. И на сердце вдруг впервые за полтора с лишним года становится тепло… — Сходи со мной на Нойза, — тихо просит он, залезая под одеяло. Не открывая глаз, Тв3 кивает и обнимает продрогшего Ю. *** День рождения отмечают тихо. Сидя на полу в маленьком зале корейского ресторана в кругу самых близких. И странно видеть среди них Рена, жмущегося с неулыбчивому НТВ, уже полгода не звонившего 2×2, Первого и повисших на Че Бибигона и Карусель. И будто нет причин для слёз. И будто так было всегда. И будто нормально — слышать Фрэнка Синатру обоими ушами. И, танцуя, не наклоняя головы, смотреть в глаза партнёра. Под Хэллоуин снова начинают мёрзнуть руки. От холодных и мокрых пальцев до сердца с венозной кровью добегают импульсы боли. На сей раз он не ждёт. Несколько недель страшных бомбёжек во всех новостных лентах проходят вдали от людей. Настои, тишина, массаж. Всепоглощающая забота, на которую может быть способен только тот, кто пережил что-то, наверное, сродни, наверно, где-то рядом… Возможно, что-то ещё хуже, больнее… И в голове с того самого дня, уже почти год назад, свербит смутное ощущение, что каждый день видеть и слышать того, кто бросил, разлюбил, куда больнее, чем день ото дня чувствовать гнетущую пустоту рядом с собой… И тем непонятнее и невыносимее становится эта забота. — Зачем? Он только пожимает плечами. Чёрное озеро облизывает мокрые ледяные камни. Горный воздух пронизан последними прощальными лучами солнца. И от того, как они проникают, кажется, не только под одежду — под кожу, начинаешь сожалеть уже о совершенно других вещах. *** К Новому году начинает хотеться гнать время вперёд. Хочется заглянуть в будущее, узнать, что будет там? Когда закончится война? Когда перестанет по ночам так сильно ныть всё внутри? А, впрочем, уже почти и не ноет. Это открытие Ю делает, проснувшись в кои-то веки раньше сожителя. За окном идёт густой пушистый снег. В тёмном небе — большие тяжёлые облака. Ни одного горящего окна в доме напротив. И воспоминание о том, что, собираясь на эфир примерно в это время, Перец, бывало, говорил, что чувствует, будто кто-то укрыл город большим серым шарфом и не пускает время в весну, кажется не каплей раскалённого свинца, высекающей поток слёз, а тёплым, чуть жгучим воском жёлтой свечи на кончиках пальцев. А следом приходит понимание, что, кажется, уже привык. Что, наверно, не так всё и плохо. Что настоящее здесь и сейчас. Спит, отнюдь не голым и не в позе вампира, но в странной толстовке-борцовке с коротким рукавом цвета кроличьей шкурки и шортах с верёвочками, разметав по постели длинные белые волосы. Что у настоящего дурная привычка смотреть по утрам мультики и выключать новости в любое время суток кроме девяти часов вечера. Что в доме свечей и ароматических палочек больше, чем блюдец и чашек, не пропахших отварами немыслимых трав. Что к нему парадоксально тянется ребёнок, с которым общие темы находятся в области истории кино. Что чувство вины окончательно расползлось по швам. Умерло вместе с прошлым закатом, когда — раз в году по обещанию — он целовал руки, губы, лоб… В одном из подъездов в доме напротив зажглось окно. Взглянув на телефон — среда — Ю, наверно, впервые за последние два с лишним года, расправляет плечи. Ещё что-то хрустит, ломается и тянет… Но главное — сделать первый шаг. Разве нет?..