Когда боги ходили по нашим тропам

Месяц Белой Энне, день тридцать четвёртый, год 8372-й Тело ребёнка, девочки, сохранилось лучше других. Что-то заставило её ещё при жизни забраться в тесную норку, прорытую в глиняной стене землянки, где ни жёлтые пустынные волки, ни черно-красные саарши, похожие на саблезубых тигров, не смогли её отыскать. Ингвар погладил пальцем маленькую высохшую лапку, покрытую светлой шерсткой. Надо же, ассар. Они почти перестали рождаться. На сотню младенцев, ничем неотличимых от людей, приходился один, сохранивший черты коренных жителей Эдды. Из сотни младенцев до года доживали десять. Из них лишь один становился взрослым, чтобы в первую Ночь Невест выбрать себе подругу... Ингвар вынес на свет невесомое, свернувшееся в тугой комок тельце, распутал меховую накидку с пятнами плесени, вытащил из ножен армейский кабар. Светлое лезвие легко вспороло сухую кожу. И только потом, когда дело был сделано, Ингвар позволил себе посидеть над мертвым ребенком, погладить неровно нарезанную бахрому накидки, обвести контур звезды с четырьмя острыми лучами, нацарапанной на жёсткой коже. Он научил их делать бахрому, когда заметил эти звёзды. Племя Закатного Хребта никогда не было многочисленным. В последний визит Ингвара, почти четыре месяца назад, в землянках, вырытых под склонами гор, жило восемь семей. Но именно они первыми научились делать вещи, напрямую не связанные с выживанием. Обкладывать землянки и кострища блестящими осколками кварца. Заплетать причудливые косички. Украшать одежду рисунками цветов, зверей и птиц, острым камнем нанесёнными на кожу. Звезда появилась позже, когда Ингвар рассказал им о богах, прилетевших с далекой звезды. Он очень гордился этим, горячо доказывая отцу, что именно такое проявление творческого начала и является настоящим признаком их биологического вида. Не слушая насмешек, он записал в бортовом журнале "Асгарда": "Точная дата появления Homo Sapiens на планете Эдда: год 8327-й со дня прибытия". Это было почти пятьдесят лет назад. Племя Закатного Хребта больше не существовало. И можно было не прятать слез, осторожно укрывая иссохшее тело пыльным мехом, потому что даже богу можно плакать, если никто не видит его слез. Никто, кроме острого ветра с гор, уже засыпавшего рыжей пылью осколки блестящей жизни, и разбросанные по долине кости, и давно остывшие угли очага. А потом Ингвар отнес ребёнка ассар в землянку и завалил вход камнями. Он знал о круговороте жизни, о том, что на суровой Эдде нужно есть и волкам, и саарши, и черным птицам нир, но ребенка со звездой на груди он сам признал человеком, а людей положено хоронить. В этом была его собственная правда, и с правдой планеты Эдда она не совпадала. Сиденье лёгкого флайера успело раскалиться на солнце, которое здесь именовалось Эул. Бортовой журнал "Асгарда" называл звезду по-другому: Кеплер-452 в созвездии Лебедя. Но ассар жили под светом этой звезды задолго до своих богов и, без сомнения, лучше знали имя своего солнца. Чуть слышно фыркнул мотор, хлестнул по щеке сухой ветер, взлетела за спиной тяжелая коса. Ингвар любил флайер, его скорость и лёгкость, любил каменистые пустыни Эдды, с редкими рощами корявых деревьев биккар, темно-зелёных на золотом, с блестящими лунами на фиолетовом небе, с дыханием океана, то ласковым, то грозным. Он нарочно сделал круг, чтобы пролететь над ленивым прибоем, почти касаясь тяжелых тёмных волн с жирными синими пятнами мавтура – мясистых водорослей, благодаря которым воздух Эдды был пригодным для дыхания. Биккар, похожие на оливы, а также кусты чуттах, с ягодами кислыми и сочными, сладкие корнеплоды, напоминающие свёклу, траву, устойчивую к засухе, - все это культивировал экипаж "Асгарда". Случилось это в первые тысячелетия, когда боги Эдды ещё не потеряли интереса к своей новой земле. Когда могучий Тор, грозный Один, прекрасный телом и душой Бальдр сходили с небес на землю, и несли дары доверчивым ассарам, и уводили в темноту их нежных самок, покрытых мягкой золотистой шерсткой, чувственных и жадных к любовным забавам. Ингвар едва помнил это время. "Асгард" появился, как всегда, неожиданно, выплыл из марева сияющей громадой узкого и длинного тела. В первые годы тело корабля балансировало на одном острие огромного челнока. Потом Тор, главный инженер и ответственный за системы жизнеобеспечения, убедил капитана в том, что закон всемирного тяготения никто ещё не отменял и тратить ресурсы на поддержание системы в состоянии неустойчивого равновесия – дешевое пижонство. Теперь корабль ушёл в почву примерно на треть, и три мощные посадочные мачты поддерживали над землёй его осиное брюхо. Ингвар сбросил рюкзак на песок и лишь потом направил флайер в пещерообразное жерло одного из ангаров. В шлюзовой камере привычный ледяной ветер, поднявшийся из-под ног, пронзил его насквозь, поднял дыбом светлые пряди, выбившиеся из косы, на мгновение ослепил и оглушил, холодным огнем выжигая наружный слой кожи, уничтожая все живое, не нужное его организму. Первозданно чистый, стерильный до головокружения, он прошёл по светлому коридору, приложил ладонь к панели лифта. Створки стеклянных дверей плавно разошлись. Непосвящённый не может войти. Посвящённых осталось двенадцать. Когда "Асгард" покидал Землю, двадцать семь астронавтов на его борту уходили навсегда. Девятнадцать мужчин, семь женщин и Ингвар, десятилетний сын капитана. Как звали его, когда он впервые ступил под стеклянные своды искусственного мира? Теперь и не вспомнить. Название корабля навязало свои правила. Ещё в пути капитана стали звать Одином, бортового доктора – Фрейей, инженера Тором, а Ингви – Ингваром. Только один главный пилот остался Питерсом. Его не называли по имени. Питерс... Ингвар немного покатал на языке знакомое имя, забавляясь почти электрическими разрядами, проходящими по чувствительной коже, поднимаясь на семнадцатый жилой уровень. В каюту Фрейи вошел, пригладив ладонями все ещё стоящие дыбом волосы. Почему-то он ожидал увидеть её за микроскопом или хотя бы за терминалом бортового компьютера по имени Мимир, но Фрейя лежала в гамаке, растянутом перед огромной, во всю стену каюты проекцией тропического пляжа с пальмами над тихим прибоем, с белым песком, искрящимся на солнце. – Ингви? – удивилась она, откладывая планшет. – Что такой взъерошенный? Опять возился со своими аборигенами? – Скоро не с кем будет возиться, – вздохнул он, усаживаясь по-турецки прямо на упругий пластик пола. – Осталось всего одно племя, Фрейя. Чуть больше двух сотен людей. – Ассар, – тихо поправила она. – Людей, – не согласился Ингвар. – Ты же знаешь лучше других, биологически они гораздо ближе к нам, чем к коренным ассар... – Две сотни, Ингви, это плохо. Этого недостаточно для выживания. Это тупиковая ветвь. – Но мы можем помочь, – вскинулся юноша и услышал усталое: – Не начинай... Помолчали. Ингвар различил едва слышный шум прибоя, заметил лёгкие занавески, подрагивающие от ветра, создающие полную иллюзию балконной двери, распахнутой на море. – Фрейя, тогда окажи мне личную услугу. Племя Закатного Хребта вымерло от неизвестной болезни. Я взял анализы у одной из жертв, обычные вещи: кожа, лёгкие, печень, внутренняя поверхность кишечника... Оставил их у входа в "Асгард". Пожалуйста, проведи анализ. Мне нужно узнать, какой организм вызвал эпидемию. Мне нужна вакцина. – А спину тебе мёдом не помазать? Шнурки не погладить? – возмутилась богиня, привстав на локте. Её подвижное ложе опасно наклонилось. Ингвар не знал прямого значения её слов, но понял общий смысл: отказ с примесью насмешки. Ирония и сарказм. – Ты же биолог, учёный! – возмутился он почти искренне. – Когда в последний раз ты идентифицировала неизвестный организм? Когда ты занималась своими прямыми обязанностями, доктор Верге? Из неизвестных глубин всплыло её истинное имя. Этот факт удивил её. Может быть, он стал решающим. – Или ты забыла, как разворачивать походную лабораторию? Тебе помочь надеть скафандр? – Ладно! – засмеялась женщина, усаживаясь в гамаке. Её длинные, лишенные волос ноги, с ухоженными блестящими ногтями, отвлекли Ингвара. – Ты меня на слабо не бери! Я защитила докторскую, когда тебя ещё на свете не было! Вместе они вышли на песок, уже прохладный. Эул низко висел над горизонтом, сиреневый Оде наливался светом над почти черным хребтом на востоке, над ним острыми брызгами света дрожали Сит и Энне. Фрейя толкала перед собой невысокую тележку. Поравнявшись с пыльным рюкзаком Ингви, она ловко раскрыла прозрачный купол, вспыхнувший ровным бестеневым светом, откинула крышку, превратив её в монитор, развернула стол, подняла из паза небольшой цилиндр микроскопа. – Давай своё богатство, стервятник, – проговорила почти рассеянно, подключаясь к Мимиру. Ингвар положил перед ней несколько запечатанных пробирок. Анализ образцов проводили уже на борту, в малой аудитории, теперь практически не используемой. Ингвар ещё помнил, как здесь читали лекции Тор и Один, психолог Фригг, математик Снотра, биолог Фрейя и Хеймдалль, ведущий астрофизик проекта. Теперь на огромном экране лениво завязывались в узлы длинные белые черви. – Вирус, похожий на нашу эболу, – пояснила Фрейя. – Он разрушает эндотелий, внутреннюю поверхность кровеносных сосудов. Органы теряют функциональность и практически истекают кровью. Смерть наступает через трое-четверо суток. Неприятная букашка. – Есть ли возможность сделать вакцину? – осторожно спросил Ингвар. Вот, значит, как умерла девочка со звездой на одежде... – Возможность есть, нет необходимости, – усмехнулась биолог. – Мы все привиты от организмов этого класса. В нашей крови есть антитела, убивающие этот вирус. Тебе достаточно взять своей крови и привить ею твоих аборигенов. – А если так... – задумался Ингвар. Он не был биологом, но понимал, что нужно его племени. Его детям. Обсудили детали, сделали запись в журнале. Фрейя поднялась из кресла, со стоном потянулась, выгибая тонкую спину, закидывая назад голову с водопадом медных волос. – Спасибо большое, Фрейя, я не забуду твоей доброты. – Да ладно, мне самой любопытно было. У входа он запнулся, обернулся, глядя мимо неё. Спросил, сам себе удивляясь: – Фрейя, скажи мне... Ты моя мама?