Когда боги ходили по нашим тропам

Месяц Трёх Лун, день четырнадцатый, год 8373-й Туман наползал с океана, немного душный, пахнущий масляно и сладко. Ингвар подбросил ветку в костер, плотнее закутываясь в шкуру пятнистого морского зверя, которого он назвал тюленем. Отчего-то он стал мерзнуть, а ведь зима ещё не наступила. Он был дураком, что не взял рюкзака Фрейи. Наверняка там было и серебристое термальное одеяло, и спальник, и палатка. Походная аптечка, очиститель воды, хороший котелок, ещё одна фляжка, а может быть, и легкий скафандр, а то и лазерный пистолет. Все это пригодилось бы ему. Она звала его Вилли... Значит, таким было его настоящее имя? Не все ли равно теперь. Дорога к деревне заняла у него три дня, три голодных и тревожных дня. Он пришёл к своим после полудня. Впервые за все бесчисленные годы никто не выбежал к нему навстречу. Напротив, несколько женщин при его появлении подхватили детей и скрылись в пещерах. Остался у костра только Харольд. Но не поднялся, глядел в огонь, как будто не заметив появления своего Лорда. Ингвар присел рядом. Заговорил первым: – Никто не пострадал от огня? Вождь покачал седой головой. Ответил после паузы, долгой и тяжёлой. – Мальчишки. Ума у них не больше, чем у мелеб. – Да, это было глупо, прийти к богам с требованиями. Глупо и опасно. Теперь и я не смогу защитить вас, вождь. Я остаюсь с вами. Покажи, в какой пещере мне поселиться. – Ты не можешь с нами остаться, Лорд... – вздохнул старик. – Мужчины, они плохое говорят. О тебе, о боге-отце. Ингвар не сразу понял сказанное вождем. А поняв, больше удивился, чем обиделся. – Зря ты меня прогоняешь. Я многому научил твой народ и могу научить ещё большему. – Я знаю, Лорд. Но я стар, и молодежь не слушает меня. Они и злятся, и боятся его гнева. – Гнева кого? – решил все же уточнить Ингвар. – Бога-отца. Если он прогнал тебя, уходи. – А меня вы не боитесь, Харольд? – спросил Ингвар, поднимаясь. Старик скользнул по нему взглядом, спрятал улыбку. Пояснил: – Ты можешь разжечь костёр. Бог-отец превращает воздух в огонь. "Не он, – думал Ингвар, доставая из колодца воду. – Не он, а бортовой лазер "Асгарда". Пусть мой костер мал, но мне не нужен звездолёт, чтобы его развести". Они так ничего и не придумали, чтобы доставать воду из колодца. Даже не догадались прикрыть его. Пыльная вода, песок скрипит на зубах. Мокрая веревка уже немного потерлась. Скоро они утопят все четыре ведра и снова останутся без воды. Ингвар не спешил: умылся, наполнил флягу. Ему почти хотелось, чтобы кто-то из мужчин бросил ему вызов. Но центр его мира, крошечный участок утоптанной земли с плоскими камнями вокруг кострища, оставался пуст, лишь один сгорбившийся старик сидел у едва тлеющего огня, последний адепт последнего бога Эдды. Ингвар ушёл молча, ушёл на закат. Красные лучи Эула касались его лица неожиданно ласково и прогоняли слезы, и не кончался долгий летний день. Усталость свалила его с ног ещё до заката. Первую по-настоящему одинокую ночь он провёл у крошечного костра, прислонившись спиной к камню, вобравшему дневное тепло. Снова ложились под ноги тяжелые мили Эдды, снова закончилась во фляге вода. Но теперь Ингвар уже знал: его дорога не ведёт к дому. Никто не даст ему места у огня, никто не накроет шкурами пол его пещеры. В конце пути будет лишь холод и одиночество, а значит, его отец был прав во всем. Но прав был и Ингвар. Он сделал все, что смог, и не его вина, что сделанного оказалось слишком мало. Пещеры прибрежных скал уже много веков не слышали человеческого голоса. В просторных холлах и узких, похожих на щели коридорах пели океанские ветра. Погибшее племя Прибоя научилось своим мелодиям у никогда не смолкающего голоса океана. Первые ночи Ингвар не мог спать: все казалось ему, что в далёких каменных лабиринтах плачет ребёнок, насвистывает кто-то весёлый и беззаботный, а кто-то грустный вздыхает глубоко и протяжно. Потом привык. Нашёл себе хорошую небольшую пещеру с маленьким водопадом в тупике одного из двух ответвлений. Ледяная лужа на каменном полу стала его ванной. Хватало и еды: птицы, гнездившиеся в скалах, не боялись его совершенно. Однажды он убил тюленя, пятнистого увальня. Его шкура служила Ингвару постелью, мясо с сильным рыбным духом он ел три дня. Жизнь продолжалась. А живым свойственно помнить. Снова и снова воскрешать в памяти знакомые с детства лица, переживать старые привязанности и новые обиды. Как они смотрели на него, обрекая на смерть. И никто не вступился. Точно так же и сам он прятал глаза, когда изгоняли Тора. Инженер убил одного из десантников, просто выстрелил ему в лицо из лазерного пистолета. Никто не знал почему. Никого это не интересовало. Да и сам Тор не оправдывался. Молча собрал вещи, так же молча спрыгнул на землю с трапа грузового отсека. Он не был таким идиотом, как Ингвар, объемный рюкзак тяжело оттягивал мощные плечи Тора. Интересно, сколько прожил он на Эдде, вдали от "Асгарда"? Впервые Ингвар задумался о том, что всегда принимал как должное: о бессмертии. Его давал им "Асгард", давал так же безотказно, как безвкусную воду и надоевшую еду. Без корабля с его шлюзовыми камерами, медицинскими капсулами и ионными душами все они были бы мертвы так давно, что даже кости их рассыпались бы в прах. Что думает об этом Питерс? Ведь жизнь его на Няшке будет недолгой. Не этим ли объясняются его неудачи с ремонтом катера? Может быть, пилоту нужна не соседняя планета, а идея соседней планеты, иллюзия занятости, альтернатива бессмысленному, но и безбедному существованию?.. Твой катер никогда не будет построен, пилот. Ты такой же пилот, как я – стюард. Тор давным-давно мертв. Скоро умрет и Ингвар, так и не успев сделать ничего. Впрочем, может быть, он ещё успеет выдолбить лодку из того бревна, которое нашёл вчера на берегу. Он не знал, что на Эдде растут такие крупные деревья, совсем не похожие на корявые биккар. Чего ещё не знал он о своей планете? Эул скрылся в плотном облаке тумана, сразу стало темно и зябко. Невидимый во мгле прибой вздыхал тревожно, где-то в чёрных лабиринтах далёких пещер заплакал ветер, эхо подхватило жалобный звук. Ингвар поежился, с трудом, как старик, поднялся, чтобы принести ещё несколько белых, как кость, ветвей, выброшенных прибоем на берег... И лишь отвернувшись от собственного костра, увидел он дрожащий, неверный свет, расплывающийся в хлопьях тумана. Кто-то шёл к нему и нес огонь. Огонь – это люди. Его собственный огонь – такой же маяк в ночи. Его уже не спрячешь да и зачем? Они идут к нему, к человеку, не к богу. Волнуясь, Ингвар сбросил с плеч пятнистую шкуру, пригладил ладонью волосы, выпрямился, чуть подняв подбородок. Кто бы ни были они, идущие к нему, он должен встретить их как равный. Они появились у входа в пещеру, и Ингвар не сразу узнал их. Людей его племени, знакомых ему с рождения. Как быстро их лица приобрели одинаковое выражение, одновременно угрюмое и обиженное, как преобразили их кровавые разводы на щеках. Двое из них несли факелы, и Ингвар порадовался: этому они научились сами. Он не показывал им, как нести огонь. Значит, есть ещё надежда. Племя, лишившееся бога, отыщет свой путь. Один из мужчин с факелом ступил вперёд, и Ингвар узнал в нем Хёда. Он улыбнулся сыну Харольда. – Добро пожаловать. Мой огонь – ваш огонь, моя добыча... – Мы пришли, – перебил его Хёд и сделал ещё один шаг. Огонь плясал в его глазах и зажигал в них багровые искры, отблеск яростного безумия саарши. – Мы пришли, чтобы взять твоё оружие! – Взять что? – не поверил Ингвар. – Острый Коготь! Оружие! – крикнул кто-то из темноты. Другие голоса подхватили: – Оружие! Шкуру из света Оде! Тёплые шкуры, одеяла! Еду, много еды!.. Хёд резко вскинул руку. Сразу смолкли голоса за его спиной. Страх опалил Ингвара, холодным огнем пробежал от шеи до кончиков пальцев и пропал. Он взглянул в глаза молодого вождя и понял: они пришли не за ножом, не за курткой или ботинками, не за его нехитрым богатством. Им нужна его сила. Его кровь. И они возьмут её и станут свободными. Простая догадка, закономерность такого исхода поразила его неизбежной и глубокой правдой. Его дети выросли. Настало время утратить невинность, сделать ещё один последний шаг, чтобы стать людьми. Чтобы в муках рождения нового сознания, в крови и грязи ужаснуться своей жестокости и снова поклониться единственно возможному богу – мертвому богу. Ингвар, нет, Вилли ступил вперёд. Оставив за спиной почти погасший костер, понимая и принимая, он взглянул в лицо своим взрослым детям. Жестом медленным и неосознанно торжественным он раскинул руки, безоружные, сильные и слабые, руки бога и человека.