Буревестник

Actingoutofsubtlety Показываешь своё коварство, Feverletmelive a dream Лихорадка, позволь мне жить мечтой. FeverI'm a slaveto Лихорадка, я раб своей мечты, Noonemisbehavetoo Никто больше не ведёт себя плохо. Feverthatmisunderstood Лихорадка, которая неверно поняла, Wouldn'tleaveyouif I could Я бы не оставил тебя, если бы мог, Fever Лихорадка.

      — Я убил его, — механическим голосом отрапортовал Пайон, а перед расфокусированным зрением, направленным сквозь мгновенно занервничавшую Лили, ему открыто улыбался Орион. Орион, который долгими летами терпел неволю, морально себя ломая, чтобы Пайон в честном бою подарил ему желанную гибель.       Почему исчезла надежда? Почему Орион своими словами заставил её исчезнуть? Почему внутри Пайона до сих пор идёт нешуточная борьба, хотя всё, что было в его силах, он уже сделал? Разве это справедливо? Нет. И выбора, отчего-то, не было тоже.       Коллапс. Предпоследняя волна разразившейся диким пламенем Лихорадки, умертвившей почти всю восточную часть, как и предвидел Стрелок-Мечник, заметно таяла. Безвольный корпус Ориона стремительно летел вниз, охваченный силой гравитации, в жерло вулкана. С высоты птичьего полёта он казался не тем кипенно-белым, что был раньше, — пепельно-серым, безжизненным... жалким?.. Пайон ловил взглядом каждый метр свободного падения брата и не шевелился, не дышал. Природа Бригадуна воистину лишена жалости и сострадания к Мономакиям, её населяющим, — внезапно мелькнула мысль, но утонула в бурлящей лаве, как голова, а потом и всё тело Ориона.       Пайон скрипнул зубами — и пространство огласил долгий яростный вопль, раздирающий душу. Скольким начертано принести себя в жертву, чтобы этот кошмар обернулся прахом?       — Я посмею задать Вам вопрос, Председатель, — обратился воин к Лили. Его лицо не выражало совершенно ничего, только угли тлели янтарём в бездонных глазах. — На счету Ориона были жертвы? Он убил хоть кого-нибудь?       Мономакия тяжело вздохнула и крепче сжала пальцами рукоять трости, на которую опиралась.       — Меня — своим безрассудным поведением, и директоров убьёт, когда я сообщу им эту прискорбную новость. — Она всецело доверяла Пайону, это чувствовалось. Но сегодня он подвёл её. — Полагаю, твоё решение сопровождалось благоразумием. — Выражение её лица чётко дало понять: если бы на месте конкретного Стрелка-Мечника стоял кто-то другой, то этот «кто-то» незамедлительно отправился бы под трибунал. Пайона выручило особое расположение.       Унизительно.       Пайон хранил тревожное молчание и укладывал обстоятельства в голове, когда у глубин сознания тихонько всплыла мысль: горькая и почти невыносимая. Он знал, что первая миссия предвещала Ориону кровопролитие. Чьё? Теперь это не имело значения, а важно было то, что за целенаправленное неподчинение Директорату ему пророчились долгие годы тюремного заточения. По-иному ответить юноше бы не дали, да и не смог бы он перешагнуть через свою доброту и выполнить приказ.       Пайон знал, но не остановил брата и не остановился сам.       Директор комитета Экологии заботилась об Орионе, не видя перед собой живое биологическое оружие, конструированное для убийств без вопросов и сожалений. Это дало плоды. Шестьдесят лет она воспитывала мягкотелое существо, избегающее крови, дрожащую тварь, посмевшую отвернуться от устоявшихся норм и обнажить меч, устремив его наточенное лезвие на Ассамблею. На Председателя.       Орион был идеален. Идеален настолько, что занимал четвёртую ступень мастерства после Эрин Гарнет, но оно, не применяясь в действии, теряло всякий смысл, ибо каждый Стрелок-Мечник всем своим существом олицетворял действие. Орион не воин Бригадуна, и никогда им не был. Но слабак он или жертва чей-то опрометчивой материнской нежности?       Осуждая Лалу за чрезмерную любовь, Пайон замер; что-то внутри надломилось — его грудь наполнилась трепетом вины, а хмурость коснулась лица: он не уберёг Мелана от предательства и Эрин — от необдуманных решений. Так какое он имел право?..       — Хватит. Я не желаю ничего слышать.       Закованный в серебряные доспехи воин пропустил грубость мимо слуховых рецепторов.       — Мне придётся доставить тебя куда нужно, вне зависимости от твоих намерений. Ты предстанешь перед судом.       — Тогда уничтожь, — слова холодно лились из его уст. — Живым я тебе не дамся.       Орион встретился с братом глазами и внутренне содрогнулся: их лица находились на одном уровне. Пайон разозлён, отрицать не приходилось, а Ориону слишком хорошо известно, как злился брат. Он бил под дых не мечом, не пушкой и не криком — молчанием резким и точным, будто выстрел.       — Ты храбр, не отрицаю, — грозно молвил боец, — но толкаешь меня на убийство, от которого мне не отмыться ни совестью, ни честью. — Вопреки тихой и уверенной речи, на Экскалибуре танцевали марева устремившихся к небу искр извергающегося вулкана.       Назревала беда. Пайону действительно надоело ходить вокруг да около: часы тикали, время струилось песком меж пальцев, мир исчезал, утягивая Мономакий в бездонный колодец смерти... и Пайон мог только наблюдать, чувствуя, как от упадка внутренних сил немеет тело.       Вот оно — отчаяние. Вот она — мольба, которая никем не будет услышана.       Твёрдость каменной злобы старшего воина чуть-чуть пошатнулась, когда Стрелок-Мечник улыбнулся так тепло и нежно и обратился к нему на мелодичном бригадунском языке, что Пайон упустил нить доводов, настолько же путаную, насколько неуместная улыбка Ориона. Бригадунским владели единицы, и тем более лично он воспринимался.       Вскоре ценность чистосердечного признания, о котором знали двое, была подтверждена.       Лили безмолвствовала. В её голове уже сформировался готовый к осуществлению план, и она успокоилась.        Пайон сидел на полу, скрестив ноги. Прошлое неволило, неумолимо расщепляло внутренний стержень Стрелка-Мечника, погружая иные чувства всё глубже и глубже. Лили незаметно нахмурилась. Ныне верный фаворит виделся ей далёким холодным Левиафаном, дремлющим в мертвенно-лазурных водах северного океана: лютым и убийственно расчётливым, — но его горячее сердце по-прежнему билось, гоняя по жилам кровь.       Когда на основание его шлема легли тёплые пальцы Председателя, Пайон выплыл из медитативной задумчивости — и их глаза встретились.       — Ты как мотылёк, в стремлении к свету обжёгший крылья. — Лили отстранённо улыбнулась. — Не расстраивайся, Папийон, ещё не всё потеряно.       Услышав слова наставницы, воин взглянул на мир из-под полуопущенных ресниц и подался навстречу ладони, касающейся его лба.       Безнадёжно.       Когда Пайон пронзил Экскалибуром его информационный носитель, Орион тихо сказал: «Не так», — после чего рывком пошёл навстречу ошарашенному воину.       Весь мир померк.