***
*Это не ошибка. Слово «дежавю» можно писать как раздельно, так и слитно.***
Перед глазами проносились какие-то нечеткие картинки, вызывая резь в глазах от своей яркости и жуткую головную боль. Когда я пыталась хоть немного прикрыть веки, их будто что-то останавливало, и они оставались открытыми. Поэтому мне приходилось все смотреть и смотреть… Вот на одной из картинок я вижу молодую русоволосую улыбающуюся девушку, которая идет по улице вместе с двумя взрослыми людьми, на которых она очень похожа. Очевидно, это ее родители. В следующую секунду я вижу маленькую беловолосую девочку, сидящую за столом и старательно пытающуюся что-то написать на листе пергамента. И такая кутерьма с непоследовательными картинками стояла перед моими глазами, как мне кажется, целую вечность. Неожиданно все остановилось, и я увидела ту самую русоволосую девушку, лежащую на полу… эм… метро, — подсказывает мне память, — с ранами в животе и груди. Столпившиеся вокруг люди старались зажать кровоточащие раны, поддерживали девичью голову, чтобы девушка не захлебнулась кровью. Многие женщины и дети плакали, стараясь спрятаться за спинами мужчин от одного человека с неопрятным видом и безумными глазами, который держал в руках пистолет. Он смеялся, направляя его то на одного человека, то на другого, говоря при этом что-то, что вызывало ужас у всех людей, находившихся в вагоне. Мне было не интересно смотреть на всех этих людей — я не отрывала взгляда от раненой девушки, которая задыхалась от собственной крови. Из ее глаз текли слезы, и рядом сидящий парень с нервной и успокаивающей улыбкой, говоря что-то, вытирал их. В какой-то момент русоволосая тяжело задышала, а затем, сжав руку парня, вытирающего ее слезы, и одними губами произнеся: «Хочу жить», медленно выдохнула и больше не вздохнула. Ее карие глаза потускнели, хватка на руке парня ослабла, и я поняла, что девушка умерла. Мои глаза горели от слез: по какой-то причине девушка была мне очень дорога и я переживала за нее. В следующий миг все изменилось, и перед моими глазами предстала странная и страшная картина: длинная темная улица была устлана разбросанными в хаотичном порядке трупами мужчин и женщин с белыми волосами. Рядом с некоторыми женщинами лежали совсем маленькие дети, которые, также как и их, вероятно, матери, пустыми мертвыми глазами смотрели в лунное ночное небо. Раны людей выглядели отвратительно и вызывали у меня только тошноту. Уверена, я никогда не видела столько крови за один раз. Фактор, который объединял всех этих людей, был в их внешности — под глазами и на лбу я видела те самые красные пятна и точки, как и у той девушки, которая делала мне перевязку. Совершенно очевидно, что все они являлись родственниками. Неожиданно я увидела маленькую беловолосую девочку, ту самую, которую я видела в той череде непоследовательных картинок. Девочка сидела, прислонившись спиной к одному из домов, и зажимала рану на груди, пытаясь хоть немного уменьшить кровотечение. Также, как и с той русоволосой, я чувствовала дикое чувство тревоги за нее, за ее жизнь. Эта девочка была совсем маленькой, и ей только предстояло познать мир, а она уже была на пороге смерти от ужасной раны. Неожиданно перед девочкой появился сероволосый мужчина, который начал быстро что-то говорить и складывать странные фигуры из пальцев. После этих манипуляций его руки засветились зеленым светом, и мужчина приложил их к груди девочки, рана которой на глазах стала выглядеть лучше. Широко раскрыв глаза, я в недоумении смотрела на этих двоих, испытывая странные чувства. С одной стороны, я была очень рада, что девочке помогают и ей явно становится лучше, с другой стороны… это что, магия?! Нет, это… чакра, — подсказало подсознание. Возникло чувство, что я уже видела все эти манипуляции, но не могла вспомнить, где. Спустя некоторое время девочка потеряла сознание, и все померкло.***
— Ну же, химэ-сама, осталось совсем немного, нужно доесть. Я давилась супом, вызывающим во мне отвращение из-за плавающего в нем соевого сыра тофу, который был просто ужасным как на вкус, так на запах. Лучше бы девушка дала мне спокойно скушать рыбу и рис, которые остались на подносе дожидаться своего часа быть съеденными. — Не люблю тофу, Ран-сан*, — недовольно сказала я, борясь с желанием выплюнуть невкусный продукт. Еще мне очень сильно хотелось чихнуть, поскольку запах девушки вызывал стрекотание в носу. — Хорошо, можете его не есть, но бульон выпить нужно, он поможет вам выздороветь быстрее, химэ-сама. — сдалась девушка, тихо вздохнув. Я благодарно кивнула и залпом допила уже остывший за время препираний бульон, предварительно вытащив палочками противный сыр. Рыбный бульон был действительно вкусным, как и небольшое количество водорослей. После того, как я допила суп, Ран-сан поставила передо мной рис и восхитительно пахнущую рыбу, которая хоть немного смогла перебить душащий меня запах кувшинок. Что ж, Ран-сан полностью оправдывает свое имя, вот только я не думала, что кувшинки могут пахнуть так противно-приторно. Насколько я помню, у них был нежный легкий запах, очень ненавязчивый. Запах девушки же, наоборот, был очень тяжелым и отталкивающим; все это вызывало во мне только раздражение и желание чихнуть. Съев половину рыбы и риса, я поняла, что наелась и, аккуратно поставив палочки на маленькую подставку, отодвинула от себя тарелки. Несмотря на свое желание доесть эту вкусную еду, я понимала, что в меня больше не влезет. — Я все, больше не могу. — пресекла я попытку девушки сказать мне, что нужно больше кушать, чтобы восстановиться, — если я съем еще хоть немного, то получу несварение желудка. — Как скажете, химэ-сама, — поклонилась девушка, забрала тарелки и поставила передо мной кружку с зеленым чаем. Всегда любила зеленый чай, поэтому позволила себе наслаждаться этим напитком достаточно долгое время, растягивая удовольствие. Видимо, я слишком увлеклась, поскольку почувствовала недовольный и раздраженный взгляд молодой девушки, которая, судя по пальцам, сжавшим кимоно, едва держала себя в руках, чтобы не сказать чего-то лишнего. Плюс в ее запах добавилась горьковатая нотка, которая вызвала еще более сильное стрекотание, поэтому мне срочно пришлось прикусить себе язык, чтобы хоть немного отвлечься. Еще пару мгновений, и я поставила пустую чашку на стол, отодвигая ее от себя. Ран-сан еле слышно выдохнула, поставила пустую чашку на поднос и, поклонившись, вышла из комнаты. Я тяжело вздохнула, заправив за ухо прядь волос, которая выбилась из небольшого хвостика, который мне сделала Ран-сан перед обедом. Аккуратно встав с… футона, я, опираясь на тумбу, пошла к шкафу, к дверце которого было прикреплено зеркало. Не думала, что сейчас я настолько слаба: мои ноги, также, как и руки, дрожали, дыхание сбилось, а боль в груди была чрезвычайно сильной. Нет, я знаю, что вставать мне еще рано, но не было сил терпеть желание посмотреть в зеркало. Хотелось своими глазами убедиться, что это правда. Подойдя к зеркалу, я на секунду прикрыла глаза, собираясь с силами, а затем резко их открыла. Губы искривились в кислой усмешке, а глаза наполнились печалью и грустью. Не думала, что это действительно правда, надеялась, что это всего лишь сон. Увы, это было не так. — Поздравляю, теперь ты снова… жива, — прошептала я, рассматривая белокурую девочку, что отражалась в зеркале. Причинять себе боль, чтобы удостовериться в реальности происходящего, не было нужды, поскольку слабость тела и огненная боль в груди говорили сами за себя. Хотя, сказать честно, поверить во все это было практически невозможно: ну кто, в самом деле, думал, что вся эта теория о бессмертии души и ее перерождении — правда? Уж точно не я, но… то, что я снова жива, да еще и помню свою прошлую жизнь, уже говорило о том, что все те монахи, которые проповедовали бессмертие души, были правы. Продолжая разглядывать такое знакомое-незнакомое отражение, я медленно выдохнула, а затем прикрыла глаза. Не думала, что стану блондинкой, да еще со специфической внешностью, семьей и возможностями. Мир, в котором я переродилась, совершенно отличался от прошлого не только необычными людьми и их странными способностями, но и тем, что был фантазией одного известного японца. Это только сильнее выводило меня из равновесия. Я слышала о теории множества миров, о том, что иногда граница между этими мирами может истончиться, позволив кому-то узнать больше о другом мире, но не могла даже вообразить, что это окажется правдой. Впрочем, я никогда не была физиком. Возвращаясь к теме моего волнения. Могу с уверенностью заявить, что теперь моя жизнь в скором времени должна кардинально измениться. Вероятно, моя предыдущая радостная и счастливая жизнь, пусть и короткая, кому-то не понравилась, раз я переродилась здесь. Здесь — это в мире убийства, предательства, боли и страданий, в мире Наруто. Думаю, каждый хоть краем уха слышал об истории мальчика, которого окружающие считали монстром, о его жизненном пути и невероятных способностях. Каждый слышал о чакре, шиноби и кланах. О тех трудностях, которые выпадали на долю этих сверхсильных физически ниндзя. И я не была исключением. Но теперь это не картинка на экране телевизора, это жизнь. Моя жизнь. Новая жизнь. И пускай делают из меня шиноби, — я никогда не перестану быть собой, не позволю сломать себя, и память прошлой жизни, пробудившаяся так внезапно, мне в этом поможет.***
*Ран (яп. имя) — Кувшинка***
Вглядываюсь в отражение, пытаясь найти нечто общее между мной-прошлой и мной-настоящей, и ничего, кроме взгляда, не нахожу. Многие отмечали, что взгляд у меня тяжелый, давящий, поэтому никто не мог долго смотреть мне в глаза. Постоянно говорили, будто смотрю в душу и достаю взглядом наружу все сокровенное, тщательно спрятанное. И сейчас, смотря в свои теперь бирюзовые глаза, я радуюсь, что хоть что-то осталось от меня-прежней. Разглядывая свою нынешнюю внешность, я испытывала смешанные чувства. Я-тогда и я-сейчас — полные противоположности. Вместо слегка смуглой кожи — бледная, русых волос — белые с отливом в серый, карих глаз — бирюзовые, тонких розовых губ — пухлые малиновые, ну, и, конечно же, вместо чистой кожи лица — две ярко-красные точки на лбу и ярко-красные «пятна» под нижними веками. Единственное, что осталось практически неизменным — прямой нос и родинка над верхней губой с правой стороны лица. Могу заключить, что в будущем буду красавицей, поскольку во внешности проглядывается нечто аристократическое, что не удивительно, учитывая мое нынешнее происхождение — дочь Главы Клана. Все же годы тщательной селекции сделали свое дело. Хотя стоит отметить, что и чакра не позволяет своим носителям и пользователям быть некрасивыми, на генетическом уровне очищая клетки от различных болезней и дефектов. Нет, бывают, конечно же, исключения, но на то они и исключения, подтверждающие правило. Например, та же Ран-сан была своеобразным исключением, потому что кроме ярких золотых глаз, ничего привлекательного в ней не было. Даже удивительно, сколько всего знаю я о генетике этого мира, учитывая, что сейчас мне, по крайней мере физически, два года. Особое влияние чакры на мозг и мои любознательность и статус сыграли важную роль в развитии меня-личинки шиноби, позволяя узнать и получить различную информацию, в число которой и входят некоторые факты из области генетики. — Ну, что, насмотрелась на себя? — произнесли за моей спиной. Вероятно, я настолько ушла в себя, что перестала обращать внимание на внешний мир, потому что из-за внезапно произнесенной фразы я подпрыгнула, правда, сразу же согнувшись пополам от острой боли в груди. В глазах потемнело, и мне пришлось медленно сесть на пол, чтобы переждать приступ боли и временной слепоты. Когда боль немного улеглась, а в глазах прояснилось, я с некоторым ужасом смотрела на… кого-то. Пожилой мужчина с рогами на голове, странными глазами и необычным посохом в руке определенно не был простым человеком. Было в нем что-то… чужое, но при этом знакомое. Из глубин сознания возникло имя, которое нечаянно сорвалось с моих губ: — Хагоромо Ооцуцуки… — или же, как подсказывает все та же память — Рикудо Сэннин. — Верно, дитя. — улыбнулся одними глазами пожилой мужчина, садясь напротив меня. Мои руки затряслись, и это не удивительно — Бог мира Шиноби находился прямо напротив меня. Знания кланового этикета, которые только начали закладываться мне в голову (особенно об уважении к старшим), заставили меня, несмотря на жуткую боль, согнуться в поклоне, касаясь лбом пола. Мозг, работая в ускоренном режиме, воспроизводит все, что я помнила из просмотренной по телевизору истории и услышанных уже здесь легендах. Божество мира шиноби, победитель Десятихвостого, проповедник учения ниншуу — и это только часть его заслуг. И что же он делает тут?.. — Я присматриваю за каждым своим потомком, и не важно, по крови он или по духу. — произнес Мудрец, поднимая меня с пола и усаживая к себе на колени, от чего я затаила дыхание. Попутно он немного подлечил мою рану, уменьшая боль. — Тебе было суждено вспомнить свое старое перерождение, чтобы многих спасти в новом, Гуроваму-чан*. — ласково глядя на меня, грустно сказал Сэннин. — Н-но… — выйдя из ступора, начала было я, но была мягко перебита. — Это иногда случается, и единственное объяснение этому — чакра. Природная чакра, кто бы что ни говорил, обладает некой разумностью… иначе как Мудрецы делали бы пророчества? — он погладил меня по голове теплой и большой ладонью, — Тоже самое и с воспоминаниями о другой жизни… Чтобы спасти мир от уничтожения, природная чакра дает некоторым людям… м-м… подсказки, при помощи которых они могут предотвратить некоторые, хм, катаклизмы. Конечно же, такое бывает чрезвычайно редко… Раз в столетие, а то и реже. Мудрец посмотрел в мои глаза, продолжая поглаживать меня по голове. Его ладонь была, что странно, такой нежной и… родной, что на моих глазах выступили слезы. — Ну-ну, чего же ты. — я всхлипнула и почувствовала, как меня прижали к себе, обнимая и давая выплакаться. Все это слишком жестоко: почему именно мне было дано вспомнить свое прошлое, которое было полно счастья и радости, когда настоящее — мир шиноби — состоит из слез, страданий и горечи потерь? Чем же я заслужила***
Гуроваму* — светлячок (яп.)