forzado

      — Я хочу остаться здесь и почитать немного, — в полуголосе бормочет расстроенная наступившей прохладой Рисэ, поправляя задранный подол бирюзового платья. Игривый ветер шелестит весенними листьями и ласкает распущенные волосы ярой читательницы женских бульварных романов. Задумавшаяся Соджон неуклюже поворачивается к ней и украдкой впивается ей прямо в красные от недосыпа глаза.       «Я хочу исчезнуть», — слышит умоляющий внутренний голос.       Соджон кивает, потому что ей больше ничего не остаётся, как только согласиться. В её телефоне копятся множество уведомлений в twitter, сообщения в kakaotalk от надоедливых знакомых с кафедры журналистики и извещения от игры best fiends. Ли хочет проследить, чтобы онни не наделала всяких детских глупостей и трусливо не сбежала.       Рисэ часто заставляет пугаться младшую Соджон. Просмотр очередного спектакля в заполненном театре, который пять из десяти оказывается дежурным свиданием, Квон невпопад сценарию ревёт громко и смеётся оглушительно. А во время антракта исступлённо объясняется, что чувствует пьесу по-своему, не как все. Соджон остаётся только посмотреть ей прямо в прослезившиеся глаза и услышать:       «Пожалуйста, утешьте меня, как-нибудь», — ощущает затхлый запах деревянных стульев.       Соджон хочет услышать продолжение водопада дум, но Рисэ внезапно отрывает утомившийся взгляд от младшей и по-кошачьи нежится у обляпанного зеркала, будто на тёплом солнышке. Ли ничего не боится, не смущается показушного общества, лишается от всех накопившихся мыслей чувства собственного достоинства: властно целует по-французски перед всеми у зеркала в зале ожидания. Рисэ неукротимо сопротивляется, толкает её от себя из-за всех сил, а после неожиданно сдаётся, трепетно обнимая встревоженную младшую за сутулые плечи.       «Как-нибудь звучит ужасно. Было бы хорошо, если бы зверски убили в холодной подворотне. На самоубийство решиться не могу», — осязает ледяные пальцы на собственных щеках.       Соджон никогда не обменивается парой слов с Рисэ на тему её душевных терзаний, — это правило. Младшая никогда не вмешивается в личные дела Квон, бессовестно не лезет ей в надломленную ничтожным временем душу, когда очень плохо и доходит абсолютное всё до истерики. Порой Рисэ приходится выбираться из загубленной мусором комнаты, Ли прячется в своей быстро, чтобы не попасться под горячую руку. Соджон — дикая любительница сладкого, но сроду не позволит себе съесть, сверху на пыльном холодильнике оставляет ею излюбленные чупа-чупсы со вкусом колы для Рисэ, ещё подложит анальгин на всякий случай. Соджон не слушает музыку, потому что всё зависит от переменчивого настроения, а чем грустнее песня, хочется душераздирающе заплакать и жевать серую простынь мёртвой ночью. Рисэ словно специально врубает на всю депрессивную музыку и Соджон начинает тошнить от того, что Квон такая. Какая? Вздорная.       Ли закуривает сигары от la flor de cano, которые отчим подарил ей на восемнадцатилетние. Как он говорил пьяненький, Уинстон Черчилль сам такими злоупотреблял, поэтому Ли хоть и не особо верит, но продолжает так думать. Чтобы иметь себе цену. Горло давно жжёт толи от самих кубинских папирос, толи от игры перекричи другого. Рисэ открывает грязные после проливного дождя деревянные окна и откашливается наружу, потому что ей плохо, — у неё внезапно появляется аллергия на дым. Соджон игнорирует её лишний трёп и нравоучения, выдыхает дороговизну Квон на неумытое после кошмаров лицо и ядовито улыбается. Едко так, с глухой болью.       «Ынби не была такой. Она послушная», — и Соджон мучительно срывает затаённый глубоко в сердце смех, когда слышит неутолимое «была».       «Соджон, ты когда-нибудь догадывалась, что мне запредельно одиноко? Я часто задаюсь вопросами. Иногда мне кажется, что будто ты втихаря познаёшь меня. Бред полнейший. Нашими созданными правилами я связала тебя, даже не забыла заклеить тебе миленький ротик, чтобы не слышать твой красивый и звучный голос», — Соджон медленно покрывается мурашками, запивая накопившийся ком в горле кипятком зелёного чая. — «Проезжая через реку Хан, я всегда думаю только об одном. Какая она грязная. Наверное, из-за самоубийц она так оскверняла».       — Рисэ.       — Что случилось, Соджон?       — Я люблю тебя.       «Соджон такой милый ребёнок, когда внезапно признаётся в любви. Ынби была такой же», — Соджон хочет расплакаться из-за жестоких мыслей.       Соджон всегда выглядит небрежно после закадычной подруги бессонницы. Ей не хватает малейших сил, чтобы принять ледяную ванну поздним утром и приготовить любимый рамён для Рисэ. Чёрной ночью Соджон ненароком увидела, какой сон снится Рисэ, и готова убиться об бетонную стену в коридоре на лестничной площадке, пытаясь забыть, что видела.       «Ынби-я, прекрати ласкать меня там, я сейчас кончу», — всё продолжает крутиться в голове растерявшейся Соджон.       — Ты скучаешь по ней?       — Соджон, прошу тебя.       — Скажи мне правду, я устала. Заявилась ко мне ночью, не попытавшись тихонько лечь ко мне, разбудила меня. А потом звала её во сне, сжимая меня в своих объятиях. Ты думаешь, раз запретила мне обсуждать её, мне станет легче? Я не настолько бессердечна, чтобы вот так обходиться со мной. Будь добра, пожалей меня.       «Не хочу слышать. Ты не знаешь её. Замолчи», — тупым колом помечает сердце.       Соджон спускает абсолютное всё с рук и прекращает бороться за своё укромное место под солнцепёком. Она хочет обратно в родительский дом. Ли должна уйти. Ли должна найти вожделенное счастье. Только вместо этого ждёт, ждёт и ждёт. Не понятно, чего ждёт. Соджон всегда монотонно отвечает, что она в полном порядке и незачем беспокоиться.       Младшая берёт напрокат машину на последние деньги, которые положила на счёт в банке на чёрный день, и вместо того, чтобы поехать одной, она будит потрёпанную в бреду сонную Рисэ и воодушевлённо везёт её к Корейскому проливу. Всё идёт наперекосяк, подъезжая ближе к границе, начинает лить как из ведра, Рисэ копотливо сходит с ума и зычно плачет. Соджон врубает на полную winner — island пытается разогреть убитую атмосферу. Убитую Рисэ атмосферу.       Квон по-детски сопротивляется и выигрывает, радужно улыбаясь, насильно выталкивает младшую и остаётся в машине, включает кондиционер, чтобы хоть немного согреться. Она плачет сквозь фальшивый смех и зорко наблюдает за резко похудевшей Соджон, которая бегает вдоль берега, падает как-то болезненно на голые колени, медленно встаёт, спотыкаясь от нехватки сил, бежит дальше, неожиданно падает и так по адскому кругу. Её новая белоснежная блуза пропитывается кислотным дождём и чёрной грязью. Рисэ размазывает растекающуюся из-за солёных слёз тушь по щекам и томно размышляет:       «Япония. Хочу домой. Проведать родителей и Ынби», — Соджон всё слышит между длинными перерывами. Садится совсем рядом к остывшей воде и запивает разрастающуюся по лёгким гниль несколькими большими глотками любимого delamain.       — Соджон, поедем. Скоро стемнеет. Завтра конференция, мне нужно выспаться и встать завтра рано утром.       — Не могу никуда ехать.       — Почему? Что случилось? Болит что-то?       — Я пьяная.       «Вот блять, угораздило же влипнуть», — улавливает пару связных слов.       — Держи ключи, езжай куда хочешь. Оставь меня тут, не держу тебя. Я никогда не удерживала тебя возле себя. Я так устала. Мне надоело быть заменой и третьей лишней. Когда ты уже уйдёшь? Мучаешь меня, себя и свою женщину. Поезжай и встреть её. Расцелуй. Переспи. Поженитесь.       — Соджон, ты с ума сошла?       — Меня смешит, когда ты начинаешь оправдываться и пищать о своей невиновности. Это единственное, что ты можешь сказать мне в ответ? Сучка.       «Чёрт, я что-то переживаю за неё. Алкоголь делает только хуже», — Соджон хочет оказаться в её нежных объятиях и утонуть в запахе чернослива, исходящий от влажных из-за ливня распущенных волос.       Соджон с омерзением наблюдает, как Рисэ нервно торопится и копошится в промокших карманах младшей, с радостью принимает благословение высших сил в роли любимой, а Соджон не имеет ни малейшего желания останавливать её, — так должно было когда-нибудь случиться. Рано или поздно. Бесчеловечность мыслей Квон порядком невообразимо волнуют её и глубоко потрясают, что даже слёз сдержать не может, но несмотря на осознание собственной смехотворности, Ли не может отыскать в себе маломальскую решительность. До этого потерянная Соджон никогда не плакала перед ней. Пьяная Ли хочет напоследок высказаться и подготовить, что если вдруг она примет решение вернуться после стольких расстройств, то будет слишком поздно, — но не издаёт ни одного звука. Она одиноко сидит в обнимку с бутылкой из-под обжигающего коньяка, морщась в переносице, мёрзнет и боится дальнейших последствий.       Лёгкие касания чьих-то горячих рук постепенно отрезвляют её, будто кто-то кропотливо с долей нежности целует. Побледневшее лицо дотрагивается до чужого, руки сжимают искусанные острые плечи, и на мгновения показалось, что нависающий силуэт — царственно-грустный фантом перенесённых страданий.       Соджон бурно размышляет сквозь размытость дум из-за сумасшедших градусов, что присутствие этого самого фантома воскрешают перед ней пелену пережитых депрессивных несчастий, из которого подфартило выбраться полумёртвой и немного потрёпанной. Похоже на сказку. Короткая минута страстного вынуждающегося поцелуя — и летит, летит, летит ввысь за осколками метеоритов и космической пылью. Впервые так мучительно приятно трепещет остро в душе, — и будто жить начинает заново. Шустрые длинные пальцы до безумия долго расправляются со сломанных замком на джинсовых шортах, любовно поглаживают внутреннюю сторону бедра, оставляя тупыми зубами метки, тёплые уста ласкают девственное лоно и заставляют срывать сухую кожу с растрескавшихся губ.       Как только в неё нагло проникают пару смазанных пальцев, Соджон не беспокоясь ни о чём, равнодушно закуривает предпоследнюю сигару от la flor de cano и получает настоящий кайф от сладкого привкуса. Она бы сейчас не прочь сбегать и купить бутылку итальянского шипучего вина; только в такой дыре ничего не сыскать, да и заработанные студентом деньги тратить жалко, тем более когда всё уходит на бессовестную Рисэ, которая только и может, что думать о другой.       Отрезвевшая Соджон от нахлынувшего возбуждения грациозно закидывает ногу на хрупкое плечо, стремительно покрывается приятными мурашками, думает о том, что ни с того, ни с сего хочется танцевать. Но вместо этого, тянет сладко-сладко winner — love me love me и хриплый посаженный сигарами голос обрывается на высокой ноте, когда маленькую Ли оглушает невесомый оргазм.       Заканчивается всё пламенными поцелуями в опухшие губы, срывающимися сладостными для ушей стонами, новенькими засосами на ключицах и касаниями по всему телу, которые отчётливо в памяти запомнятся на последующие двадцать четыре часа.       «Соджон, ты совсем не изменилась. Я готова на всё ради тебя. О-ох, звёздочка падает! У меня есть желание! Хочу, чтобы мы каждыми днями и ночами могли так смотреть друг на друга», — Ли театрально притворяется, что совсем не слышит.       — Почему ты здесь? Рисэ поехала к тебе.       «Она опечаленно застанет квартиру пустой», — Соджон слышит.       — Тебе её не жаль?       «Совсем нет», — Соджон расстраивается.       — Я слышала от Рисэ, что твой отец пытался убить тебя.       «Да, пытался», — Соджон скидывает брови.       — Почему?       «Это не впервые», — неловкая пауза. — «Он долгожданно считал дни, чтобы встретить первого мальчика в семье, а родилась девочка. Он исчез на три дня, а потом чуть не зарезал меня столовым ножом, мама подоспела. Теперь у меня ужасный шрам на шее, которую я упорно скрываю, подстригаясь под карэ. Когда мне исполнилось целых одиннадцать, родители решили разойтись. По обоюдному не получилось, видимо. По дороге в Сеул, мама и сестра погибли в автокатастрофе. Отец старался получить всю недвижимость в свои руки, пытался задушить меня во время обеда. Тогда тётя пришла с работы и увидела такую драму. Самое интересное то, что тётя переписала всё на меня, а отец как-то заявился к ней и пытался купить меня, завернув деньги в трубочку и прикрыв сверху стодолларовой купюрой, а внутри насовал с десяток сто вон. Я ничего не стою для него, понимаешь? Тогда мы перестали общаться. Перед самыми экзаменами приехал и вправлял мне мозги, из-за чего я все экзамены на стрессе провалила. По дороге к себе домой пьяный разбился. Тогда я искренне пожелала ему смерти, но такие твари долго живут, к сожалению. Чуть позже, когда его родители умерли от старости, деньги закончились и он нахально заявился ко мне, требуя, чтобы я до конца его жизни заботилась о нём. Закончилось всё тем, что я оказалась на операционном столе из-за огнестрельного ранения. Вот так вот я повзрослела. Для меня счастье — что-то непостижимое. Благодаря своему единственному отцу, у меня теперь болезненная привязанность и наивность к людям. Сегодня пятнадцать лет. Я хочу здесь с тобой развеять прах мамы и сестры вместе. Побудь рядом, не уходи», — Соджон кивает.       «Чёрт возьми, я всё ещё поверить не могу, что я могу ничего не говорить, но ты всё равно услышишь меня», — Соджон судорожно размазывает слёзы на чужих щеках.       Соджон признаётся самой себе, что она ошеломляюще рада видеть взволнованную Ынби с трясущимися аккуратными руками, солнечной улыбкой в такой облачный серый день и чрезвычайно положительным расположением духа. Ли начинает сомневаться в правильности поступков, по-кошачьи кусает сжатый кулак, но лихорадочно не упускает из виду разлетающийся пепел во влажном воздухе в направлении к тёплому хвалёному Индийскому океану.       — Я думала, что ты ради меня сюда приехала.       «Ради тебя тоже», — Соджон язвительно бросает в землю смешок, особо акцентируя своё неравнодушное внимание на «тоже».       — Вы с Рисэ так похожи друг на друга, стоите друг друга.       «Прекрати говорить о ней, когда я рядом», — Соджон скрывает расстроенное лицо красными от холода руками.       Соджон преднамеренно обещает самой себе, что больше не будет связываться с этими двоими.       По их вине стремительно заканчиваются кубинские сигары от la flor de cano и быстро вставляющий коньяк delamain.       Поэтому желание Соджон, сказанное в шутку когда-то очень давно сбывается и её касаются с осторожностью, окликают слабым низким голосом и шепотом спрашивают:       — Вы не знаете, который час?       Соджон с надеждой оборачивается, ярко-ярко улыбается, смотрит вверх в небо и с мокротой в горле отвечает:       — Хоть чёрные облака и заслонили небо, стемнело, но ещё только вечер, половина восьмого.       «Джуми», — Соджон слышит.