Убийство Бога

День выдался солнечным. Слишком солнечным. В пиджаке было жарко, но он не снимал его, позволяя своему разуму скатиться набекрень. Так он не чувствовал, как изнутри его сжирает нечто, обвившее его грудную клетку чёрными щупальцами, выделяющими едкую кислоту. Хотя, кого он пытается обмануть, как не самого себя? Томас почти не дышал. Ему казалось, сделай он глубокий вдох, как он тут же расплачется и не сможет остановиться. В голове было пусто. Он сжал кулаки и закрыл глаза. С внутренней стороны век въелся образ свежей могилы и огранённого камня с высеченными на нём буквами. Томас желал, чтобы эти буквы сложились в его имя. «Я буду ждать тебя в машине», — сказал ему Ньют некоторое время назад, но Томас не мог заставить себя сделать и шаг. Помнится, когда-то он не желал иметь со своей матерью ничего общего, но сейчас… Сейчас он чувствует, как изуродованный орган, истекающий кровью, бьётся через раз. Не будет больше полуночных разговоров на кухне, не будет больше откровений, не будет больше совместной горечи и сожалений, не будет больше ничего. Томас ощущал, что он больше не выдержит. Сквозь закрытые веки пробились слёзы. Томас слабо вытер их ребром ладони. Он медленно побрёл в сторону выхода из кладбища. Вокруг из-под земли торчали, словно штыри, надгробия. Какие-то давно поросли мхом, какие-то, наоборот, стоят здесь с недавнего времени. В центре плачет гипсовый ангел, потрескавшийся, укрытый шалью смерти. На кончике языка осел затхлый вкус отчаяния, на зубах трещала боль. Когда Томас спускался по лестнице со сбитыми ступеньками, поросшими травой и дикими цветами, он остановился перед парнем, что позвал его: — Томас? — голос знакомый, лицо знакомое. Томас не мог ответить. Ему казалось, что какая-то мысль в его голове отчаянно бьётся в железную дверь, запертую на несколько засовов. — Томас, я приехал, как только узнал о случившемся. Мне очень жаль. — Алби? — выдавил Томас, когда железная дверь чуть приоткрылась, и мысль узнавания сумела проскочить. — Почему ты здесь? — Я знаю, мы расстались на не самой хорошей ноте, но ты был моим другом с самого детства, я не мог просто так забыть об этом. И, — Алби засунул руки в карманы, неловко переступив с пятки на носок и обратно, — Мишель была дорога мне. — Она там, под ивой, — хрипло отозвался Томас, слегка мотнув головой. Как бы отчаянно не хотелось это признавать, но Томасу было крайне неловко не то чтобы разговаривать, даже находиться рядом с, казалось бы, другом своего детства, другом, с которым они прошли через столько приключений, что даже вспоминать всё придётся сутками напролёт. Сколько они вдвоём учудили, сколько раз их наказывали за совместные проделки, сколько ночей они провели, играя в дэнди или смотря кассеты с фильмами, взятыми напрокат! Игра в космонавтов в игрушечной дворовой ракете, в пиратов на перевёрнутой железной радуге, в разбойников в песочнице или заброшках с другими мальчишками… Теперь же Томас с горечью осознавал, что все мосты, что когда-либо вели к той поре, сожжены. — Томас, — позвал его Алби. — Мне жаль, что мы прекратили общение на столь неприятной ноте. Мы можем поговорить? Томас чуть приподнял голову и заметил Ньюта, стоящего у машины Минхо у центральных ворот — до них рукой подать. Отчего-то Томас почти кожей ощущал исходящее от Ньюта напряжение, словно тот был готов примчаться к нему прямо сейчас, но почему-то не делал этого. — Прости, Алби, — ответил, наконец, Томас. — Мне нужно идти. Меня ждут. Томас спустился по ступенькам и прошёл было уже мимо, как Алби снова его окликнул: — Мы ведь сможем встретиться в другой день? Томас слегка обернулся через плечо, в последний раз взглянул на Алби и ушёл, не сказав ни слова. Он сжал руки в кулаки в карманах прямых брюк и немного ссутулился, отчего его походка и внешний вид выдавали нервозность вперемешку с желанием поскорее уйти. Он слышал глухой стук каблуков о разбитые ступеньки — Алби пошёл в указанном Томасом направлении. Уже у машины на Томаса налетел Ньют с прямым вопросом: — Кто это был? — Это… — Томас поджал губы, а затем сглотнул. — Алби. Тот самый. Ньют заметно расслабился, а его лицо приобрело сочувствующее выражение, что заставило Томаса внутри закипеть. К хренам ему эта жалость не сдалась! — Давай просто уедем подальше отсюда, — сказал он и полез в машину.

***

Ньют беспокоился, что Томас будет переживать смерть матери очень остро, что он закроется ото всех, но этого не произошло. Он будто специально делал всё возможное, чтобы на глазах друзей и Ньюта выглядеть максимально обычно. Ньют понимал, что всё это — чистой воды фарс. Он старался делать вид, что не замечает, что Томас каждую ночь уходит на кухню, садится за стул, на котором сидела обычно Мишель, и курит. Ньют делал вид, что не чувствует сквозь сон этот едкий и противный запах, постепенно въедающийся в простыни, одежду и волосы Томаса, его кожу на пальцах. Когда Томас, наконец, засыпал, Ньют чувствовал его напряжение и целовал его пальцы, мягко сжимая запястье. Ты не один, Томми. Ты не один. Тогда Томас сквозь сон расслаблялся и позволял Ньюту прижать его к себе. Наверное, Ньют и сам пропах сигаретным дымом, но он не жаловался. Наверное, так продолжалось бы ещё долгое время, если бы Ньют не начал стремительно терять вес. Его «почти шестьдесят» снова норовили возвратиться в изначальные пятьдесят три, и Ньют со страхом и одновременно спокойной обречённостью ждал первого обморока. Он не говорил об этом Томасу, но ведь он не дурак, понял всё сам, когда увидел, с какой тяжестью Ньют встаёт с постели, одевается, ходит по квартире, собирается на работу, в университет… Томас всерьёз предложил Ньюту лечь в специальную клинику для людей, больных анорексией. Ньют пригрозил Томасу своим переездом обратно на квартиру. Нет, Ньют хотел, действительно хотел снова жить, не задумываясь о своём весе, но добровольно пойти туда, где за тобой будут пристально следить даже в туалете, дабы ты не избавился от съеденной пищи… Ну уж нет. Первый обморок произошёл во время третьей лекции, когда у Ньюта пошла кровь из носа, он обеспокоенно стёр её ребром ладони, оставив на лице красный след, отпросился в медпункт и упал, даже не дойдя до двери. Видимо, он сильно ударился головой: когда Ньют очнулся, его голову будто размозжили огромным молотком и сбили в одну большую кучу. Перед глазами плыли лица преподавателя и университетской медсестры, что держала в пальцах вату, смоченную нашатырным спиртом. Ньюта вырвало, потом ещё раз, и ещё. Он бы снова упал, если бы медсестра вновь не усадила его на кушетку и не сунула вату под нос. Ньюту всучили стакан воды и шоколадную конфету и отправили домой. Было неловко и стыдно из-за того, что он сорвал лекцию, он даже не знал, сколько времени прошло с того момента. Дома было тихо — Томас ещё не вернулся с пар. Ньют едва дошёл до кухни, плюхнулся на стул, сложил на столе руки и опустил голову. Хотелось вздремнуть, и Ньют не мог противиться этому желанию. Кажется, он слышал три хлопка двери, но поднять голову и взглянуть, кого это там трижды приволокло, у Ньюта не было сил. Он вздрогнул, когда на стол с грохотом опустился пакет с чем-то пластиковым. — Я принёс торт, — почти шёпотом прошелестел голос Томаса где-то сверху. Ньют напряг плечи и медленно поднял голову. В последние дни кожа Ньюта настолько побледнела, что стала казаться прозрачной. Тонкие пальцы слегка подрагивали, а в безжизненных глазах не плескалось ничего, даже печальное спокойствие, какого всегда было много. Перед ним стоял шоколадный торт. Слоёный, с тонной крема. В горле застрял ком. — Я не… — начал было Ньют, но запнулся. — Не смогу это съесть, Томми. Не заставляй меня, пожалуйста. Перед ним Томас положил вилку. В другой руке он держал вторую такую же. — Хотя бы немного. Прошу. Я не хочу потерять последнего человека, которого люблю. По сердцу словно тесаком резанули. Ньют опустил взгляд, чувствуя, как горят щёки. Томас определённо знал, куда нужно надавить, чтобы заставить собеседника чувствовать себя совестно, чтобы он сделал всё, о чём ты попросишь. Ньют протянул руку к торту и отломил маленький кусочек. От его сладости к горлу подкатывала тошнота, и Ньюту приходилось прижимать ко рту руку, чтобы заставить себя проглотить. В уголках глаз собралась и почти тут же рассеялась влага. Голова закружилась. — Прости меня, — выдавил Томас, но не шелохнулся, продолжая сидеть напротив и сжимать в руках чистую вилку.

***

Перед самым Днём благодарения Ньют подхватил простуду, и Томас чуть было не остался вместе с ним дома, тем самым поставив весь праздник в компании Терезы и Минхо под угрозу, но в итоге ребята решили провести день у Томаса дома. Ньют проглотил таблетку антибиотиков и принялся помогать Томасу приготавливать дом к приходу друзей. Это оказалось не так уж и сложно, спасибо чистоплотности Ньюта. Томас непозволительно медленно готовил индейку — его этому научила Мишель. Наверное, это и являлось причиной такой нерасторопности — каждый шаг в приготовлении напоминал о покойной матери. Ньют посчитал нужным не беспокоить парня, поэтому залез обратно в кровать — его морозило. Хоть в квартире и было тепло, почти что жарко, Ньют сидел перед друзьями в толстом свитере с длинными рукавами и горлом. — Ладно, признавайтесь, кто из вас готовил индейку? — решительно выпалила Тереза, когда половина из всей приготовленной и принесённой еды исчезла. — Она просто восхитительна! Томас невесело поднял руку. — Мама научила, — сказал он и улыбнулся. Вот только улыбка получилась вымученной. Вся дружеская атмосфера в комнате враз похолодела. — Прости, — прошептала Тереза. — Я не знала. — Всё в порядке. Уже два месяца прошло, хватит уже киснуть. — Томас заломал руки до хруста и потянулся с довольным видом. — Кто первым выкладывает подарки? — Давай я, — предложила Тереза, ободряюще улыбнувшись. — Пора возвращать в этот дом атмосферу радости и жизнелюбия. С этими словами она подняла с пола рюкзак и, лукаво взглянув на Минхо, достала оттуда по очереди три небольшие коробочки, обёрнутые в бежевую бумагу в разноцветный горошек и перевязанные красной ленточкой. К каждой коробочке была прикреплена маленькая открытка с именами. — Когда я придумывала, что каждому из вас подарить, то случайно напилась и поняла, что лучший подарок — это подарок, сделанный своими или чужими, более умелыми, руками, — объявила Тереза и протянула каждому свою коробочку. Руки Ньюта слегка подрагивали, когда он развязывал непослушную ленту и аккуратно сдирал скотч. Он открыл коробочку и удивлённо уставился на маленькую версию самого себя. Действительно, в коробочке лежала маленькая статуэтка человечка с большими карими глазами, светлыми (похоже, пластилиновыми) волосами и маленькой версией любимой одежды Ньюта, слегка кривовато пошитой своими руками. У Томаса и Минхо, как успел взглянуть Ньют, были похожие. — Похоже, мне тоже надо будет в следующий раз напиться, чтобы придумать нечто гениальное и непредсказуемое, — хохотнул Томас, и Тереза довольно улыбнулась, шутливо поклонилась и села на место. Та неловкая ситуация, что произошла буквально две минуты назад, была уже совсем забыта, разве что неприятный осадок на душе остался, совсем крохотный. Минхо решил особо не заморачиваться и подарил всем по книге, но, похоже, подбирал он их со свойственной ему тщательностью. Ньют держал в руках «Бегство от свободы» Эриха Фромма и внимательно читал аннотацию, глубоко внутри понимая, что эту книгу он прочтёт залпом, может, даже за сутки. — «Как выработать уверенность в себе и влиять на людей, выступая публично»? — вслух прочёл название своей книги Томас. — Я не понял, это намёк? Былая тишина в комнате тут же потонула в общем смехе. — Вот и посмотришь, когда прочитаешь, — только и ответил ему Минхо. Тереза с широкой улыбкой прижимала к груди «Одинокого странника» Джека Керуака и ничего не говорила. Когда дошла очередь до Ньюта, тот встал и принёс из спальни три конверта. — Я тут, как обычно, протянул до последнего, так что не успел нормально упаковать, но, я думаю, вы меня за это не прикончите, — сказал в предисловии Ньют и протянул друзьям подписанные конверты. Томас и Минхо одновременно вывалили содержимое конвертов на стол, в то время как Тереза аккуратно вытащила его пальцами. Это были фотографии, которые Ньют наснимал ещё в Нью-Йорке. Их получилось довольно много — полторы отснятые плёнки. Тишина в комнате разбавлялась лишь шелестом слегка зернистых фотографий да свистом ветра через приоткрытое окно. Томас смотрел на них и не мог сдержать улыбки. Здесь была даже та фотография, которую они сделали в зеркале хостела. Лицо Ньюта было скрыто массивным фотоаппаратом, а Томас слегка выпучил глаза и высунул язык, показывал пальцами букву V и смотрел на своё отражение. На заднем плане, между краем зеркала и Томасом, виднелась рука Терезы — она поднимала с кровати телефон, пытаясь не попасть в кадр. И, конечно же, Ньют не забыл даже о той фотографии, на которой Томас лежал на тротуаре, раскинув по сторонам руки и смотря на солнце, щурясь. На лице застыла натянутая, но в то же время очаровательная улыбка. Он выглядел до ужаса нелепо и смешно. — Я даже забыл, что ты носился всюду с этим фотоаппаратом, — сказал, наконец, Томас, чем вызвал усмешку у Ньюта. — Мне особенно нравится вот эта, где я спиной у картины Игаля Озери стою, — подала голос Тереза и показала фотографию. — У меня на ней лица не видно. — Ох, ты только не начинай! — шутливо вскинулся Ньют. — Красивая ты! Тереза показала язык и сложила фотографии обратно в конверт. Томас выглядел донельзя довольным. — Если что, то мы не сговаривались, — сказал он и достал из-под стола три обёртка из подарочной бумаги с цветочками. — Хотя это даже хорошо, что так получилось. По крайней мере, мой подарок теперь не такой бесполезный. В каждом из обёртков покоился большой ретро-фотоальбом с вклеенными фотографиями, сделанными на телефон за время всего знакомства Томаса с их компанией. Тут даже была фотография с того дня, когда они в первый раз собрались вместе около «Рыжего дуба»! И когда он только успел её сделать? — Ну, это не пустой фотоальбом, так что твой подарок определённо не бесполезный. — Минхо на мгновение улыбнулся.

***

— И чего же ты ждёшь? — спросил Томас. Ньют нервно водил пальцем по тачпаду ноутбука. Ещё несколько минут назад он горел решимостью закончить то, что зашло слишком далеко ещё год назад, но сейчас вся его решимость мигом растерялась. — Чёрт, Томми, это сложно, — сказал он и надавил пальцами на глаза. Томас глубоко выдохнул. — Ты слишком долго принимал этих людей за богов, Ньют. Кивнув самому себе, Ньют выпрямился и удалил последнюю запись на своём профиле в Facebook. На душе будто полегчало, словно с плеч гору столкнули. — Я собираюсь заказать пиццу, — оповестил Ньюта Томас, развернувшись в дверном проёме. — Давно не ел её, — ответил в свою очередь Ньют и последовал за ним, позволил его Томми поцеловать себя в лоб и, довольно сощурившись и обхватив Томаса руками за талию, последовал за ним в сторону кухни, где лежал телефон. На весах — шестьдесят три, на странице в Facebook — полсотни самых разных ярких фотографий, а на книжной полке — две маленькие фигурки Томаса и Ньюта, вполоборота стоящие друг напротив друга. Всё потихоньку налаживалось.