***
Впервые Илас увидел Сашку, когда первому только исполнилось двадцать. Непонятное костлявое существо явилось на порог их дома с волосами по пояс и в папкиной рубашке на голое тело. Двадцать лет Илас жил убеждениями, что его семья образцовая и греху не подвластна. Священность института брака укрепили и многочисленные осетинские родственники, живущие браками как лебеди: раз и на всю жизнь. Иласа готовили стать главой семьи, преемником, мужем, а главное мужчиной, и тот, на кого он всю жизнь равнялся — принёс в их колыбель инаковости ребёнка. Своего внебрачного ребёнка. Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Илас покончил с иллюзиями. Мать, сильно хмурясь и стиснув зубы, молча приняла тощее существо в свой дом. С удивлением, непринятием, неприязнью Илас оглядывал щуплую девчушку, в которой, к сожалению, вопреки всем органам чувств, угадывались черты Кесаоновых: те же каштановые кудрявые волосы, что у него, неуловимое сходство в чертах, однако, противоестественно копирующих его, Иласа, отца. И на контрасте с тем встретилась совсем чуждая их роду зелень в огромных пушистых глазах, под которыми рассыпались неподвластные сезону веснушки. Отец, как какой-то кубок, внёс «ошибку материнства» на руках, без разрешений и споров поставив их с матерью перед фактом. «Чучело», как нежно окрестил Лас в мыслях нежеланный дар, мало того, что походило на ребёнка-маугли, так ещё и оказалась без передних зубов, с несколькими сломанными пальцами и ранками на брови и губе. «Бедное, — докончил не без жалости, — как и все чучела». И объявление отца окончательно вывело их с матерью из душевного равновесия: — Познакомься, Илас, это, скорее всего… твой брат — Александр. Скорее всего — ещё долгое время было для Иласа непонятным «висяком». Мать, плотно сжав губы, приобретение отца старательно игнорировала и хоть как-то это комментировать отказывалась. Лас, ведомый исключительно любопытством, стал всюду шататься с отцом, пытаясь разобраться, что значило его «скорее всего». Потом вроде-как-Александру под горшок срезали волосы, умыли-приодели и стали усиленно водить по врачам и комиссиям. Илас тогда понятия не имел, что на свете существуют люди, пол которых… непросто определить на первый взгляд. В двадцать лет ему пришлось понять, что семья — не равно идиллия, и открыть для себя новый загадочный мир «интерсексов» — в связи с тем, что его младшее «нечто», ни то брат, ни то лунтик, оказался им. Тогда он узнал слишком многое и по той причине более не мог отсиживаться в стороне. Позже выяснилось, что отец помогал деньгами некогда любовнице в воспитании внебрачного отпрыска, но после того, как женщина попыталась утопить Сашу, отец сделал установление отцовства и, лишив ту родительских прав, из жалости-то — как сам говорил — ребёнка и забрал. Хиленький Саша некоторое время не разговаривал, и Лас просто разглядывал его — ничего личного, для науки — как существо с неопознанного, быть может, уже и не летающего объекта. Такому интересу было объяснение. Отец как-то проговорился, от неловкости краснея: дитё, мол, не «female» и не «male», стало быть — «интерпол», но и это определение уже было занято, поэтому он оказался просто «божьей карой» с занимательным набором гениталий. Впоследствии Илас узнал, что уродился Саша с первичными половыми органами обоих полов: было у него влагалище, как у женщины, да какой-никакой член с ещё необнаруженными яичками (даже так!). При его рождении акушерки поохали да без выяснения обстоятельств у матери и спросили: «Кем записывать чудо будем?» Мать Александра, по всей видимости, хотела девочку, девочкой его и записали. Но отец только сейчас решился выяснить всё до конца, так как предшествующие двенадцать лет он старался избегать проблем, касающихся незаконнорожденного наследника. Лишь после проведения анализов на кариотип, уровень половых гормонов и просмотра УЗИ органов малого таза удалось установиться пол лунтика — он всё же оказался мальчиком. Усовершенствование сценария: «Я заново родился!» Но с сюрпризом. Самого Сашку никто не спрашивал, кем он себя ощущал, да и говорить тот ещё не мог, потому отец, всерьёз взявшись за адаптацию бедной сиротки, как никогда за двенадцать лет, вознамерился пол поменять. Илас, наперекор матери, таскался с Сашкой и отцом по больницам, а всё потому, что прибавление в семействе было для него невидалью, «фантастической тварью», к которой не потухал интерес. Для того, чтобы этой «твари» получилось поменять пол, нужен был не только тест на кариотип, но и постановка диагноза «транссексуализм» и решение комиссии. Вроде как такая особенность — болезнь. Нестабильная гендерная идентичность как нарушение психики и ничего тут не попишешь. Пол в итоге поменяли, но и поставили на инвалидность. Так Алфёрова Александра Муслимовна стала Кесаоновым Александром. Его братом Сашей. После юридической смены пола врачи настояли сделать косметическую операцию: мол, пока маленький, легче переживёт. А что там за операция отец в подробности не желал вдаваться. Уверяли, что ничего лишнего не отрежут и не пришьют. Верить на слово горе-портным Лас не позволил, это показалось ему дикостью. Отец должен был им гордиться, старший сын вырос достойным мужчиной, не дураком. Ему было не уже, нет, ему было ещё только двадцать — всего лишь двадцать лет для принятия столь взвешенных зрелых решений, касающихся будущего ребёнка. Не дав не глядя проставить подписи и отдать Сашку на растерзание врачей и науки, он углубился в тему интерсекс-людей. И, всё решив за отца, бескомпромиссно убедил, что как он говорит — будет лучше. Саша был мал, потому Илас его сложными терминами не нагружал, сказав лишь, что ему будут делать операцию по удалению лишней кожи. На самом деле тогда у Сашки нашли в брюшной полости яички и опустили их в мошонку, сформировавшуюся под большие половые губы. По случаю ему пришлось узнать, что есть у Сашки увеличенный клитор, который был микропенисом. Предлагали операцию по увеличению. Лас отказался, посчитав, что виднее с дальнейшими операциями будет после полового созревания брата. И также он знал, что есть у него так называемое «слепое влагалище» — очень маленькая вагина без матки. Её решили не трогать. Тут, честно, Лас растерялся. Всё же он был не уверен, определился ли его брат с гендерной принадлежностью, что значило, ему следовало повзрослеть и самому понять, к чему тяготеет его организм. Поэтому Лас оставил ему право выбора, как не оставляли многие родители до него. Ведь раз Бог дал ему такое тело, значит, у него были на него какие-то планы. Или на Иласа. И вот он, так и не наглядевшись на звезду иных цивилизаций, пришёл к Саше в больницу и снова выламывал глаза, глядя на хрупкое, белое как простыня тело, торчащее из-под покрывала пятками и макушкой. Что там было у него между ног, Лас даже боялся представить, нервно сдвигая колени. Насколько это больно? Саша тогда заговорил, сипло совсем, болезно: — Ты тоже будешь меня убивать? У Иласа, как есть, без дурака, сердце ухнуло в пятки, и больно стало там же — где-то в районе пятки, будто кто-то схватил и выжал весь кровавый сок из сорвавшейся мышцы. Может быть, тогда всё и случилось? На него беззлобно и беззастенчиво уставились два зелёных глаза. В тот день он пообещал себе никогда не причинять их хозяину боли.***
Саша продолжал ломать кости, с зубами что творилось — страх! Из-за недостатка тестостерона не хватало и кальция, потому у бедного мальчика было столь хрупкое тело. С тех пор Саша сидел на разных дорогих препаратах, а позже отец отдал бешеные бабки, чтобы вставить мальчишке вывалившиеся с корнем зубы. Наверное, он чувствовал вину за то, что не интересовался его жизнью, а теперь откупался запоздалой заботой. Так или иначе, для Саши наступили благоприятные времена. Илас и сам догадался, что в прошлом над братом в школе издевались, но тот после долгой работы с психологом, наконец заговоривший, ничего не выболтал. Они с трудом вытянули из него причину последнего безумства матери: по его словам, та хотела ему что-то отрезать «там», но не смогла и предпочла лишить его жизни. Илас убедил отца перевести брата на домашнее обучение, с чем тот, недолго думая, согласился. После смены пола в школе у Саши наступил бы ад на земле. Илас вообще-то планировал съезжать от родителей и уже начать жить самостоятельно, но внезапно свалившаяся забота о брате временно приостановила его планы. Вот правда: хочешь рассмешить Бога… Мать по понятной причине чужого отпрыска невзлюбила и запрещала сыну с ним общаться, но он не слушал. Большую часть своего свободного времени, как ни странно, он проводил со сводным братом, будто интересней времяпровождения занятия нет. Но его влекло к диковинке, как к магниту. Отец, вроде как свой родительский долг исполнив, к Саше охладел, как и обычно покрывая все расходы, но без личного участия, а вот уже Лас вплотную занялся его социализацией. Благодаря ему Саша начал ходить в художественную школу и мало-мальски общаться с людьми вне дома. Лас объяснил ему, что Саша должен оберегать свой секрет, потому что он немного отличался от других мальчиков. В дальнейшем брат в мужском туалете справлял нужду только в кабинке, ни перед кем не раздеваясь ниже пояса. Глупым он точно не был, но некоторые вопросы стоило с ним именно проговаривать, учить — собственно, то же, что нужно было делать с любым ребёнком. А учить тяжело, ведь ни отец, ни Илас сами не знали, как мальчику нормально адаптироваться в обществе с нетипичным мужским телом. Даже то, что Илас вёл половую жизнь (и не такую активную как раньше), не дало ясности, как девушки ухаживают за своими «розами». Более того, на законодательном уровне Сашу не мог осмотреть ни один гинеколог, потому что он был мужчиной, а мужской пол не подразумевал наличие вагины. И тут отец сорил деньгами, приплачивая врачам за внерабочий приём, а Илас, ну, ей-богу, как строгий муж водил Сашу на приёмы, выслушивая то, чего слышать был не должен.***
Между ними восемь лет разницы — это много или мало? Первая машина у Иласа уже была, а первой поездки на второй с братом — нет. Четырнадцатилетний Сашка несмело высунул в открытое окно ладонь. Чудится, ловил не ветер, а скопление звёздной пыли. Илас мог поклясться, что видел от него какое-то сияние. Вдруг, как в Интерстелларе, брат уже совершил рукопожатие с другими? Его затянет космос, колонизация, и встретятся они век спустя! Но Сашка никуда не собирался. Куда он от него денется? — Да, Саш? — Что, да? — Просто всегда говори мне «да», — улыбнулся, будто хитрость замышляя. — А вот и нет. — В смысле «нет»? — не всерьёз возмутился водитель. — Я же не дурак со всем с тобой соглашаться. Теперь уж старший брат поперхнулся. — Не понял. А я что, обычно какую-то ерунду предлагаю? — Тогда ты тоже скажи мне «да». — Да, — ответил послушно. — И на что я подписался? Саша умело соврал: — Научить меня водить. На самом деле он задумал: «Навсегда быть со мной», — но говорить об этом вслух было вовсе не обязательно. — Ближайшая парковка, давай. Помнёшь мне машину, сам будешь выправлять. — Ладно. Но если ты научишь меня водить, то тебе и машину мне покупать. — О, а больше ничего не закатать? — ущипнув его за губы, по-доброму усмехнулся. На парковке — остановились, местами — поменялись, физически-морально — подготовились. Ну… или почти. Илас расслабленно откинулся на спинку пассажирского, наблюдая за потугами новоиспечённого гонщика. — Выжми первую педаль, это тормоз. — Оперевшись о бедро Саши — весьма деликатно, зная о его страшной фобии любых прикосновений к околопаховой зоне, он заглянул под руль, переставив его ногу. И обучать в разы стало интереснее, когда руки без дела не лежали. Трогали тепло тела. — Теперь давай ручник на букву «P» переведём. Да не бойся, нажимай посильнее, ничего не улетит. — Сашка, не поворачиваясь к нему лицом, зарделся. Лас снова принялся безмятежно рассматривать своего особенного водителя. — На ключ. В замок и поворачивай. — Туда или сюда? — Пробуй. Послышался звук мотора, руль отдался в полное Сашино распоряжение (о, как он его понимает!). — Погнали. — А куда нажимать? Илас опустил поверх его пальцев свою ладонь, крепко стиснув рычаг и взяв его руку, переложил её на руль. — О-о! — всего-то и воскликнул Сашка, стоило им протащиться метр. — Я сам, сам! — Да на, на. Как раз домой меня отвезёшь. — У меня получается, да же? — Да же, — передразнил. — А у Аниты есть права? — К сожалению, да, — подстебнув навыки вождения на тот ещё момент своей девушки. — Можешь у неё, кстати, забрать машину, один фиг ездить не умеет. — Не, я лучше твою заберу, а то Анита меня и так уже ненавидит. — С чего бы ей тебя ненавидеть? — внезапно хмуро, в мгновение ока перечеркнув весь настрой. С чего бы. — Так я… занимаю у вас время от свиданий. — Бред. Надеюсь, это шутка. — Ну да… В отражении зеркала глаза горели сигналом «нет». У Саши с Анитой зародилась взаимная неприязнь, но он никогда не признался бы в этом брату, потому что причина их разлада — он и есть.***
Потом отцу ударило в голову: «Раз мужик, то пусть и живёт как мужик», — и вознамерился сделать ему операцию по коррекции пола. Лас был вне себя от ярости, а тринадцатилетний Сашка и сказать ничего не мог, утвердительно отвечая лишь на один вопрос, что чувствует себя мальчиком. — Ты хоть понимаешь, чем это грозит? — распылялся старший сын. — А если он импотентом станет? Ты подумал, как он там справляться будет с потребностями? — Мужик не может жить с вагиной! — грозно надувал щёки отец. — Он не совсем мужчина, и тебе это известно. Когда он вырастет, то сам решит, с чем ему там жить. — Я не хочу знать, что мой сын грёбаный гермафродит! — Он отвечает за твои грехи! — осадил. И отец смолк. — Это твоя расплата за похотливость. Удар по лицу. Илас этому не расстроился и не удивился. — Ещё раз поднимешь на меня руку, я отвечу тем же. — Он уже не в том возрасте, чтобы бояться. И терпеть. — Если ты также бьёшь Сашу, я тебе этого не прощу. — Совсем оборзел! Никого я не бью! После того разговора на повышенных тонах наступило временное затишье. Сашу всего истаскали по клиникам, и, в конце концов, отец запретил исследовать сына как какую-то подопытную мышь, чему Илас был искренне рад. Подумалось, вот он — счастливый конец для брата, начало новой жизни. Но новую начал только Лас. Спонтанно в его жизнь ворвалась постоянная девушка. Всё выпало на одно время: окончание университета, работа, налаживающаяся личная жизнь. Съехав из родительского дома, он перебрался в квартиру, которую отец подарил ему на совершеннолетие. У того был ресторанный бизнес, но Лас не желал становиться ресторатором и закончил учиться на программиста, занявшись поиском работы самостоятельно. С девушкой всё развивалось удачно: они часто приезжали погостить к нему домой, мама не могла нарадоваться, ждала внуков. Анита, а именно так её звали, тепло отнеслась и к Сашке, и он даже как-то проговорился ей о семейной тайне, будто та уже стала её частью — в смысле частью семьи. Правда или нет, но именно после того разговора они с Сашей начали отдаляться. Или же, как он не понимал, с каждой новой встречей несколько шагов назад делал Саша. Сперва вместо него младшему помогала Анита: ездила с ним куда нужно, советовала что-то по женской части, даром, что по делу, а потом у Саши появились от него секреты, и он больше не был тем славным разговорчивым ребёнком, который от любой мелочи приходил в восторг. Ещё через полгода Илас сделал девушке предложение. Опять всё удачно совпало: новую машину купил, должность получил высокооплачиваемую, запланировал расширять квадраты, Анитке вот на радостях кольцо купил. И не только Аните. В тот же день он купил Сашке цепочку с подвеской ангела. Забавно. Как будто лишь из-за своей девушки он зайти в ювелирный не мог. У Иласа не было особо близких друзей, потому шафером он, безоговорочно, назначил брата. Вместе они поехали выбирать костюмы, да только на лице младшего брата не виделось радости. — Хвост пистолетом, Санька. Чего надулся? — Да так… задумался. — Разблокируйся, пока ты с братом. Сейчас тебя приоденем, глядишь, всё внимание гостей перетянешь. У Саши даже губы не дрогнули, словно сама мысль ему претила, как кто-то может им заинтересоваться. Облачившись в костюм, подросток как робот смотрел сквозь, мельком глянув на своё отражение. Не комментировал, да и никак тут своё нахождение не обозначал. — Александр, что за дела? — подойдя к брату со спины, жених осторожно взял его за плечи, развернув к зеркалу. — Смотри, как ты сразу преобразился. Не нравится? — Нет, не нравится, — сухо поддакнул. — Как девка в костюме. — Саш. — Перехватив его под локоть, когда тот собирался развернуться, он наклонился к его уху, говоря и смотря ему в глаза через отражение. — Ты выглядишь отлично, костюм тебе по фигуре, родственники ничего не знают, они просто будут на тебя смотреть, потому что ты красивый. И ты будешь в хорошем настроении. Хотя бы ради меня. Договорились или нет? Саша всё ещё вёл с ним диалог одними глазами. «Нет». Они так не договаривались.***
Мать семейства Кесаоновых предлагала молодым сразу повенчаться — перед Всевышним предстать. Жених идею не оценил. Невеста… тоже? Анитка выросла в семье типичных, Библию-не-читающих христиан, которые, как и его мать, собирали на свадьбу все лучшие иконы и свадебные традиции. Но её родной отец, с которым она общалась, был мусульманином, и вроде бы даже по вере Анита была ближе к отцу — в чём Илас не разбирался. Сам Илас отмёл православный выкуп и прочие заунывные идеи, чем заслужил публичное осуждение родителей со стороны невесты. Впрочем, ему на это было всё равно. Он взрослый мужчина и это его свадьба, и если он сам не знает, что хочет на ней, то это куда вообще годно? Одного ангела на торжестве было достаточно. Кстати, об ангелах… Саша сцепился с Анитой раньше, чем брат сделал ей предложение, но именно сегодня в столь важный день невеста провела его в свою комнату, объяснив некоторые вещи популярно. — С сегодняшнего дня Илас принадлежит мне. Не смей такими влюблёнными глазами на него пялиться! Если попытаешься сорвать свадьбу, я сделаю всё, чтобы ты из больницы не вылез. Ты понял? Да, она знала. Но нет, он не понял. — Я не смотрю на него влюблёнными глазами. — Не огрызайся со мной. — Почему? — люто спокойно задал Саша вопрос в открытую пасть льва. Заглянул, осмотрелся. Лев как лев. Не испугался. — Ты его жена, а не наша мать. Я буду с ним общаться, ты не можешь мне что-то запретить. Анита резко выпустила ладонь, оставив ему на лице красный след. Шлепок разнёсся знатный. Ни с чем не сравнимое ощущение. Его не била даже мачеха, но ударила без пяти минут супруга брата. — Я тебе такое устрою, кретин… Побеспокойся о своей мерзкой вагине, если не хочешь, чтоб её пустили по кругу. Так более понятно? Так более. Сашу затошнило, и незаметно и стремительно он вылетел из комнаты невесты одиноким, ссохшимся перекати-полем. Руки затряслись, и всё тело окатило жаром. Просто немыслимо… что Илас его именно таким и нашёл, у мужского туалета. Как ждал. — Что такое? Тебе плохо? — Не наигранно, а по-настоящему небезразлично нарядный, его красивый старший брат потрогал его лоб, покрутил на наличие травм, проницательно заглянув в лицо. Только ему было до него дело. — Кто тебя обидел? Скажи мне. Где болит? На грани собственных возможностей Саша сдерживал подступающие слёзы. Когда он был таким искренним, врать и отталкивать его совсем не хотелось, хотелось наябедничать про его ненормальную женщину, хотелось просто постоять в его объятиях. Разве это много? Он никогда не просил многого. — Саша. Брат присел перед ним на корточки, ухватившись за его кончики пальцев. Снова выцарапывал душу. Снова заставлял врать. Прикинувшись больным, младший брат не исполнил обязательств шафера — в день, который отныне стал ему самым ненавистным, и его с радостью отправили домой. Разве не плохая примета терять свидетеля? Кто знал… Той ночью он так и не уснул, представляя, какой незабываемой может быть брачная ночь с его братом. И рыдал в подушку. О таком не расскажут на радио «Свобода», но для него новостями конца света стали белая фата и Иласина бутоньерка. … — …Обнажение Хатхор перед собственным отцом — богом солнца — в свою очередь являлось актом милосердия — дочь пыталась рассеять мрачные мысли отца. Вы всё ещё здесь? Это всё ещё радио. Они всё ещё здесь. — Меня сейчас вырвет, — поморщившись, брат переключил станцию. — Наверное, поэтому рождаются такие мутанты, как я. У мамы с папой встретился какой-то родственный ген? Ведь, получается, мы все родственники. Зря выключил. Может, там бы рассказали, кто я такой… Илас, нахмурившись, ответил категорично: — Если Ева не врала, ты — сын Адама. Как и я.