Rogue

Все произошло так, словно, уснув, она даже не просыпалась: сквозь полудрему, утром она услышала, что Лелиана уже знает об исчезновении Блэкволла, и, к удивительному совпадению, леди Соловей недосчиталась среди своих отчетов одного, совсем свежего и недавнего, который указывал на Орлей. Кассандра согласилась отправиться с нею туда, хоть этот город ни она сама, ни Шаиера почему-то не любили: после этого дня Тревелиан стала любить его еще меньше, когда чуть было здесь не потеряла возлюбленного в безжалостной петле. Касси осталась ждать снаружи, хоть и вовсе не одобрила рвения подруги поговорить с Томом Ренье, которого отвели в тюрьму, однако, в самой-самой глубине души сочувствовала ей, понимая, что испытывала леди Инквизитор к этому человеку. Вестница почти бесшумно спустилась к камере, и «Блэкволл» по-прежнему безошибочно узнал ее шаги, догадываясь, что она пришла, чтобы услышать ответ на свой давно уже поставленный вопрос. – Ты совершил храбрый и благородный поступок, не каждый смог бы так, – тихо начала леди Инквизитор, тщательно подбирая слова, – я… Я бы не смогла. Я горжусь тобой. Воин впился измученным взглядом в ее лицо, встретив только мягкую улыбку. Она действительно пришла не для того, чтобы сделать еще хуже, в этот момент жутко напомнив ему Коула: Шаиера хотела помочь. Хотела помочь, потому что любила его – он запросто прочел это в ее взгляде, как и во время сражений, полном восхищения и какого-то своеобразного обожания. И теперь он уже не смог не принять ее помощи, давая волю своим чувствам и эмоциям. – Благородный? Я обманул своих людей, воспользовавшись их доверием, и приказал им беспощадно вырезать ту семью, и даже детей – детей! – Ренье сорвался на крик, бросившись к решетке и вцепившись в нее руками. Леди Инквизитор даже чуть облегченно выдохнула: наконец он позволил заговорить – нет, закричать, – своей душе, измученной годами саморазрушения и самобичевания, позволил ей, Шаиере, увидеть его таким, каким он есть, – их находили и казнили, пока я притворялся хорошим человеком! Как ты не понимаешь, что я не заслуживаю ничего другого, кроме как болтаться в петле с переломанной шеей? Она молчала, позволяя возлюбленному выговориться, и с каждым словом проникаясь еще большим уважением к нему: силы, которые нужны для того, чтобы признать свою вину самому себе, были далеко не у каждого, а наказания, хуже угрызений собственной совести, леди Тревелиан и вовсе не представляла, только смутно догадываясь, каково оно – когда мысли и воспоминания съедают изнутри. Ренье сполз вниз по решетке, переводя дыхание: – Ты не должна была приходить, искать меня; я хотел уберечь тебя от того, кем я есть на самом деле – убийцей, предателем, трусом… Теперь ты понимаешь, почему я никогда не был и не буду достойным тебя и твоей любви, моя леди? Он умолк. Еще несколько мгновений над ними нависала неуютная тишина, однако Шаиера почувствовала: вот оно, то последнее, ошибочное и неправильное, что мешало им. Инквизитор набралась смелости и шагнула к воину. Она присела на одно колено, поравнявшись с ним, и осторожно накрыла его руку своей. Тот никак не отреагировал, и Тревелиан снова заговорила: – Ты имеешь в виду, хотел уберечь меня от того, чтобы я узнала, насколько благородным, сильным и справедливым ты стал? – ответа снова не последовало – это дало понять, что ее слова были услышаны и приняты к перевариванию, – Ты сам преподнес наиболее болезненный и верный урок, без толики жалости к себе приняв его – скорее, даже с энтузиазмом… Том чуть поднял голову, все-еще стараясь не пересечься взглядом с леди Тревелиан, но та, словив момент, коснулась его лба своим, создавая еще более тесный контакт и лишая его возможности не услышать ее. – Будь ты настолько отвратительным, каким себя выставляешь, ты никогда бы не оказался здесь по своей воле, – продолжила Шаиера еще тише, чтобы ее слова были доступны только ее возлюбленному, – ты не сожалел бы о содеянном и не пытался бы искупить свою вину, раскаяться. Скажи мне, ЭТО мучило тебя все время, об ЭТОМ ты боялся рассказать мне? Ты думал, я не смогу понять? Ренье кивнул, на что Шаиера только вздохнула, наконец понимая, в чем было дело: чем благороднее она себя проявляла, тем неуютнее он чувствовал себя, и тем все более и более испытывал угрызений совести. Кажется, они стоили друг друга целиком и полностью: оба помешанные на благородстве, переживающие показаться недостаточно хорошими друг для друга, оба с гипертрофированным чувством справедливости и любовью к самокопанию. Вестница собиралась уже уйти и начать попытки вытащить «Блэкволла», как неожиданно почувствовала тот самый хвойный запах, пробуждавший нежность внутри. – Ты поступил неправильно, когда врал мне и всем, но я не могу сердиться на тебя, видя, что ты уже давно это и сам осознал. Я права? Он снова кивнул, но теперь уже посмотрел в ее темно-зеленые глаза так, словно не мог поверить услышанному, словно ожидал совсем другой реакции, другого исхода. – Ты… П-правда? Это правда – то, что ты говоришь? В привычном воину жесте, Шаиера взяла его огромную ладонь в свои и прижала к тому месту, где, теоретически, находилось у нее сердце. Их взгляды пересеклись на мгновение, после чего она твердо ответила: – Я клянусь тебе, – хвойный аромат витал рядом, навевая воспоминания о недавнем времени, проведенном вместе. Она потянулась к нему, мягко прижимаясь губами к его лбу, отпуская его руку и вставая. – Теперь я могу умереть спокойно, зная, что ты простила меня, моя леди, – воин также встал, с болезненной благодарностью заглядывая в лицо возлюбленной, однако та лишь загадочно кинула ему «Извини, но не в этот раз» и быстро удалилась, оставив Ренье в недоумении ждать своего часа.