Чужие знамена

      Две больших бутылки с чистой водой и три фляжки на пояс, вода – одна из самых больших ценностей в Пустошах. Вяленое мясо неизвестного происхождения, две коробки с каменными кексами. Тонкое, местами прохудившееся одеяло. Десяток стимуляторов, два пакета с антирадином, банка анестетика, три таблетки без упаковки – судя по всему, остатки антибиотиков, которыми Кейси лечила сильную простуду месяц назад. В отдельную сумку на пояс – ядерные батареи, сто шесть штук. Коробка триста восьмых патронов, пистолет – игрушка, по сути, но Кейси удалось приладить к нему детали, которые сделали из него вполне боеспособную вещь.       Кусок мыла. Бритва. Двести семнадцать крышек, мешок с которыми занял ощутимый объем в рюкзаке. Черт, когда уже здесь придумают валюту поудобнее, вроде той бумаги, которой расплачивались в прошлом? Грязная рубашка в клетку. Сильно побитые жизнью, но исправно тикающие наручные часы.       Найденная в ящике под столом броня, небрежно скинутая Кейси после очередной вылазки, похожа на художественно вырезанные консервные банки, нашитые на куски кожи. Данс пытается приладить кривые, испещренные дробью и заляпанные чужой засохшей кровью наручи, одновременно прижимая пальцами и застегивая ободранные ремешки, и с тоской вспоминает свою силовую броню, оставленную где-то у грязных вод Уолден Понда. Нашел ли ее какой-нибудь рейдер, или она так и стоит там, ржавея под дождями, проникающими сквозь дырявую крышу сарая, где Данс оставил ее?       Глядя на то, что теперь служит ему броней, Данс начинает сомневаться, что ему вообще удастся выйти живым из Содружества. Может, вернуться к Уолден Понду? Данс представляет карту из пип-боя Кейси. Нужно идти на северо-запад, и это недалеко от Сенкчуари. Может, по старой памяти ему там помогут припасами.       Проблема только в том, что у Данса нет заряженных ядерных блоков, а стоят они недешево. При всем уважении к Дансу, Кейси и их общим подвигам на благо Содружества, здесь, в Даймонд-сити, Дансу все равно придется отдать за один блок все крышки, взятые из заначки, да еще и часы прибавить. А за пределами города будет еще дороже. Это не дело.       Остается одно – идти к Кейси и просить блоки у нее. Данс не сомневается, что у Кейси наверняка припрятано не меньше десятка, но… Черт побери, идти клянчить у нее блоки после такого хамского, с его стороны, прощания… Данс не сомневается, что она даст ему то, что он попросит, но его самоуважение, и так сильно пошатнувшееся, будет окончательно сломлено и уничтожено.       Дансу не хочется идти к Кейси не только из стыда. Всю ночь он старательно рвал связи в душе, отвлекая себя сортировкой и сбором вещей, но теперь, когда все готово, от мыслей никуда не деться. Ему не хочется видеть ее еще раз. Не хочется идти в ее дом, такой светлый, теплый и неестественно уютный. В доме Кейси Данс всегда чувствует себя лишним и ненужным. Там повсюду какие-то безделушки, которые его локти так и норовят сшибить. Постепенно он привык там находиться, но по-настоящему так и не прочувствовал, зачем это все, и что она в этом находит.       А еще ему просто не хочется прощаться. Это, пожалуй, самое главное. Прощался ли он с Катлером, перед тем, как пристрелить его? Сказал ли ему последнее «прости»? Данс не помнит, но думает, что вряд ли.       Черт побери, но он же машина! Почему его вообще волнуют такие вещи? Какие душевные муки могут быть у того, чья душа вмещена в микросхемы и платы? Чье рождение было не чудом слияния двоих, а лишь спланированным и точно выверенным экспериментом? Данс даже не знает, был ли он ребенком, или сразу появился на свет в виде зрелого мужчины с уже заложенными (и весьма смутными) детскими «воспоминаниями».       Эти мысли сводят с ума. Дансу хочется кричать и крушить все вокруг, но когда он поддавался чувствам? На часах половина первого, и Данс понимает, что если он все-таки собирается заходить к Кейси, то идти надо прямо сейчас. Возможно, она уже спит… но Данс знает, что это не так.       Выйдя из дома Кэллога, он запирает дверь. Он никогда сюда не вернется. Это «никогда» прокатывается в его груди ледяным тоскливым комом. Они и не думал, что прощаться даже с этой берлогой будет так тяжело. А впереди еще Кейси, Даймонд-сити и все Содружество, самое дружелюбное и комфортное место из встреченных им за всю жизнь. Впереди, возможно, годы скитаний, лишения, одиночество и смерть. Спускаясь по гулким сетчатым ступенькам, Данс вдруг осознает, что впервые за всю жизнь остался совершенно один. Сначала с ним был Катлер, потом Братство в Столичной Пустоши, Хейлин и Риз в Содружестве, и, наконец, Кейси. Послушница, напарница, сестра, подруга, друг. Женщина. Его женщина?       Данс встряхивает головой и останавливается. Он тяжело дышит, стоя посреди узкого переулка. До дома Кейси идти не больше минуты, и ему нужно собраться с мыслями. Эти чувства – иллюзия, он не может этого чувствовать. У него нет души, это надо принять как факт. Но почему она тогда так болит? Никогда еще Данс не ощущал себя таким запутавшимся. Он привык поступать правильно, так, как велит долг, и вот впервые у него нет ни правил, ни долга. Есть только что-то, что жжет его изнутри и заставляет двинуться вперед, ускоряя шаг. И это явно не желание достать ядерные блоки.       Красная обшарпанная металлическая дверь, в которую он входил сотни раз. Он стучит, и дверь распахивается почти сразу же, будто Кейси ждала его. Лампочка под потолком заливает комнату ярким электрическим светом. Кейси так и не переоделась, только сняла куртку. На руке грязный бинт, грозящий вот-вот размотаться. Данс переступает порог и видит, что в доме будто прошелся ураган. На диване, на верстаке, на столе – всюду оружие, патроны и броня. Десятимиллиметровые лежат в ряд на журнальном столике, будто на витрине магазина. На диване разложен полный комплект полимерной брони, на полу перед ним – целый ворох битых жестянок, вроде тех, что нацепил на себя Данс. Два ружья, карабин и винтовка на верстаке. Посреди вытертого ковра – кучка легких, будто игрушечных, лазерных пистолетов, которые любят институтские синты. Этого добра у Кейси навалом.       Коробки с патронами расставлены на всех горизонтальных поверхностях. И посреди этого бардака, как вишенка на торте – огромный раскрытый рюкзак. Кейси пропускает Данса и неловко разводит руками.       - Хорошо, что ты пришел. Я уже сама хотела идти к тебе. Решила собрать тебе кое-какое снаряжение, как видишь.       Данс чувствует легкое разочарование. Да, он сам не хотел мучительных прощаний, но где-то глубоко в подсознании воображение рисовало картинки, как Кейси плачет, останавливает его, просит не уходить. Может, именно за этим он и пришел сюда? За поводом остаться? Смешно. Он шел за ядерными блоками, на самом деле подспудно ища повод не уходить, а та, что должна его останавливать, собирает ему сумки. Черт, ну это же Кейси. Она такой же солдат, как он, рыцарь Братства. На что он надеялся? Он гасит усмешку, зародившуюся в уголках губ, и скидывает рюкзак на пол.       Кейси стоит напротив, опершись бедром о диван, задумчиво перебирает пальцами замусоленные концы бинта. Данс переводит взгляд на ее руку. Он совершенно забыл, что она ранена.       - Ты не ходила к Кюри подлатать рану?       Кейси небрежно машет рукой.       - Какой там. Они с Ником помиловались по углам, и ушли через полчаса. Не стала портить им вечер.       - Надо сменить повязку. Давай я помогу, тебе самой будет неудобно.       Кейси поднимает на него глаза, и Данс видит, что они покраснели и выглядят не серыми, как обычно, а голубыми. Она грустно улыбается.       - Давай. Только теперь мне придется учиться делать это самой.       Она достает из шкафа аптечку, садится на подлокотник дивана. Данс разматывает бинт, промывает кожу от запекшейся крови. Неплохо, препарат, который они наложили в бункере, сработал, края уже стянулись. Будет всего лишь очередной заурядный шрам.       Данс осторожно смазывает рубец мазью и накладывает новую повязку. К утру рана заживет полностью. Данс наматывает бинт и разглядывает руку Кейси. Кожа розоватая, и почти незаметный золотистый пушок, искрящийся в ярком электрическом свете. Черт, черт, черт.       Данс затягивает аккуратный узел, обрезает концы. Кейси встает.       - Спасибо, Чарли.       - Не за что.       Кейси перекидывает косу со спины на грудь, пробегает по ней пальцами. Смотрит в сторону. Вздыхает.       - Кейси, у тебя есть выпить? – голос Данса звучит хрипло, будто он и правда не пил сутки.       - Конечно. Хочешь колу с виски? – Кейси оживает и суетливо направляется к буфету, переставляет бутылки.       Алкоголь перед дальней дорогой? После суток без сна?       - Да, буду.       Она быстро разливает в стаканы виски на два пальца, добавляет колу. Протягивает ему стакан. Стекло приятно холодит ладонь, Дансу хочется прижать его ко лбу. Кейси улыбается, касается его стакана своим, и быстро пьет. Данс на самом деле не хочет пить, но напиток оказывается неожиданно вкусным. Он выпивает до дна, и чувствует, как алкоголь приятно разогревает желудок.       - В мое время это называлось «Лонг-Айлендский холодный чай». – Кейси прижимает стакан к щеке.       - Чай?       Кейси небрежно машет рукой и забирает у него стакан, ставит вместе со своим на столик, предварительно сдвинув в сторону пистолеты. Данс только сейчас понимает, что она не пьяна, но слегка навеселе. Он и сам чувствует, как алкоголь немного ударяет в голову. Конечно, он выпил совсем чуть-чуть, но сутки без сна дают о себе знать.       Кейси будто читает его мысли. Она подходит к нему непозволительно близко и поправляет воротник его куртки.       - Чарли, тебе надо поспать. Далеко ты сейчас не уйдешь.       Данс мотает головой.       - Нет, нельзя. Я найду, где поспать, лучше выйти сейчас.       - Тебе вообще не обязательно уходить, мы что-нибудь придумаем.       Она стоит так близко, что он слышит запах ее кожи. Дансу хорошо знаком этот запах, ему кажется, что он сможет найти ее по этому запаху где угодно, выследить, как животное. Он видит шрамы, пересекающие ее лицо, но совсем не уродующие его. Ее глаза, ее губы – розовые, чуть обветренные, на нижней, более пухлой, красная черточка посередине. Лопнула на ветру. Если лизнуть – будет привкус соли и меди, как от свежей колодезной воды. Данс тяжело сглатывает.       - Ты хочешь, чтобы я остался?       Вопрос звучит двусмысленно в звенящей тишине, которую нарушает лишь их дыхание, и жужжание лампочки под потолком. Напряжение сгущает воздух, и Дансу становится сложно дышать. Кейси поднимает руку и проводит пальцем по его старому шраму, пересекающему бровь. Когда-то от этого удара он чудом не ослеп. Будто со стороны Данс видит, как его рука поднимается, тянется к ее лицу. Гладит шрам на щеке, касается пальцем губ. Отчего так невыносимо сильно желание дотронуться губами до другого человека? Что в этом действии такого, что ему так сложно сопротивляться? Сердце бьется так сильно, что рука Кейси, по-прежнему лежащая на его груди, слегка подпрыгивает при каждом ударе.       - Хочу. С самой первой минуты. – Кейси прижимается к нему, кладет ладони ему на затылок, привстает на цыпочки, касается губами его губ.       Да, она ответила на правильный вопрос. Данс осторожно отвечает на поцелуй, обхватывает ее талию одной рукой, другой проводит по ее шее, зарывается пальцами в ее волосы. Отчего так непреодолимо желание касаться, трогать, мять, гладить, сжимать? Почему контакт с ее кожей такой сладкий? Кровь шумит в ушах, и Данс не слышит собственного голоса.       - Я тоже.              Кейси кажется, что это сон. Прекрасный, невыносимо восхитительный сон, и она боится лишь проснуться. Ощущение нереальности происходящего не отпускает ее ни на минуту, ни когда Данс целует ее, так крепко и сладко, что у нее заходится сердце, ни когда она наконец-то чувствует его голую кожу своей. Боже, сколько раз она мечтала об этом, сколько раз ей снились сны, после которых она просыпалась вся в испарине, и боялась поднять на Данса глаза. Такой холодный, выдержанный, суровый… столько огня в нем было только в ее снах, и сейчас.       Даже лежа в постели, придавленная его весом, чувствуя его движения, горячее дыхание на своем плече, мучительное и острое удовольствие, распускающееся внутри, подобно хищному цветку, глядя на свои сведенные судорогой колени, краем уха слыша собственные сдавленные хриплые крики и его тяжелое дыхание, Кейси все равно боялась, что сейчас проснется. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, так не бывает. Такого никогда с ней еще не бывало.       Позднее, лежа на перекрученных и влажных простынях, пытаясь восстановить дыхание и унять бешено бьющееся сердце, Кейси смотрит, как Данс садится на постели, потирает лоб, отпивает воду из стакана, стоящего на тумбочке. Буднично, прозаично, так, будто это и есть их жизнь, разделенная на двоих. Она думает о том, что совершенно не помнит свое прошлое до заморозки – нет, воспоминания есть, но они плоские, как просмотренный много лет назад фильм. В них нет ощущений, запахов, следов удовольствия или боли. Только сменяющие друг друга пляшущие, как в старом мультфильме, пустые картинки. Ее настоящая жизнь будто началась только здесь, в этом странном месте, в этом странном времени. С этим странным, черт побери, мужчиной.       Данс запускает пальцы в волосы и сидит, упершись локтями в колени. Поворачивает голову к Кейси, и она видит его чеканный профиль.       - Нора, это была ошибка. Нам не стоило…       - Почему?       Видит Бог, она была к этому готова. Это же Данс.       - Ты сама знаешь, почему. Ты рыцарь Братства Стали, а я…       Голос Данса звучит глухо, он прерывается, будто не в силах выдавить из себя это проклятое слово.       - А ты мужчина, которого я люблю.       Ну вот, она сказала это. Сердце рухнуло вниз и теперь трепещет где-то в животе в ожидании его ответа. Данс поворачивается, в его глазах боль.       - Нора, ты не можешь любить машину.       - Ты не машина, Чарли. Ты сам это знаешь.       Данс смущенно трет лоб.       - Я… я сам ничего не знаю, Нора. Но думаю, я тоже люблю тебя. Я мало что знаю об этих чувствах, я не умею…       - Ты научишься. Мы оба научимся.              Да, мы научимся. Научимся чему? Любить? Данс не знает, что такое «любовь» в ее понимании, но, глядя на спящую Нору, он, кажется, понимает. Уязвимость, чудовищная уязвимость. Он уже привык бояться за нее, но никогда это чувство еще не было таким острым и болезненным. Глядя на ее обнаженное тело, такое хрупкое, женское, нежное, он не понимает, как она вообще умудрилась выжить тут, ведя такой образ жизни. Скитаясь, вступая в перестрелки, став солдатом и воином. Данс знает, какая она сильная, но сейчас ему больше всего хочется закрыть ее собой и рычать, как разгневанный пес. Но он не сможет так сделать. Теперь он изгой и мишень, и он не может забыть об этом ни на секунду.        Кейси спит, прижавшись к нему и положив голову на его плечо. Ее влажные волосы веером рассыпаны по подушке, они щекочут ему шею, но он не делает попытки убрать их. Данс чувствует себя выжатым и выкрученным, как свежевыстиранное белье, но сон почему-то не приходит. Он смотрит на ее лицо, на красные шрамы на ее коже. Они еще свежи, не успели окончательно зарубцеваться, кожа слегка натянута и блестит. Глядя на них, Данс чувствует отголосок ярости и боли, которая ощущается, как его собственная.       Сейчас бы встать, тихонько, чтобы не потревожить ее сон. Укрыть одеялом, последний раз запечатлев в памяти ее тело, чтобы было, что вспоминать одинокими бесконечными ночами. Впрочем, если бы бесконечной стала именно эта ночь, Данс был бы не против.       Укрыть ее тихо, чтобы не разбудить, погасить свет и спустится вниз с ворохом одежды в руках. Одеться, накинуть рюкзак, и уйти в ночь. Хотя нет, через дверь выходить нельзя – он не сможет запереть ее снаружи, у него нет ключей. А бросать ее в незапертом доме, спящую, голую и обессиленную, он не собирается. Нет, выйти можно через люк на втором этаже, ведущий на крышу, а уж там он найдет, как спустится.       Выйти в холодный, зарождающийся на востоке рассвет, в самые ледяные, неуютные и сырые предрассветные часы, когда земля уже отдала последние крупицы тепла, а мир вокруг превратился в черные призрачные силуэты на фоне серо-синего неба. В эти часы особенно легко пробивает на дрожь, и больше всего хочется укрыться, спрятаться, забиться в нору, подобно кротокрысу. Но он выйдет, и будет идти. Даймонд-сити, Бостон. Река, когда-то носившая его имя. Поселения, останки городов, бесконечная дорога и одиночество. Возможно, ему повезет, и он встретит где-нибудь собаку, спутника в этом длинном пути.       Да, именно так и нужно поступить. Встать. Вырвать себя из плена влажной, смятой постели, оторваться от ее горячего, податливого во сне тела. Если он не сделает это сейчас, то не сделает уже никогда. Без сомнения, он сейчас встанет.       Чувствуя влажной кожей ночной сквозняк, Данс ежится, повыше натягивает одеяло на Кейси, и, уткнувшись носом в ее горячую шею, засыпает.