Green-eyed monster

Тэхен не считает себя особо умным. Он не Намджун-хен, его айкью явно ниже ста сорока восьми, он часто творит глупости и выглядит странно и смешно. Однако, может, Тэхен и не гений, но он не дурак. Далеко не дурак, кто бы что о нем ни думал, и видит и замечает многое. Анализирует — о да, он умеет. Приходит к выводам. Выводы не всегда ему нравятся, но Тэхен заставляет себя быть объективным — через силу, через собственное тугое и вязкое нежелание, через боль и тихий звон разбивающегося сердца. Самообман безумно приятен, он позволяет погружаться в мир, где все хорошо и все счастливы, качаться на волнах собственных сахарных иллюзий, но только до поры. Потому что рано или поздно наступает момент, когда, как бы ни пытался, больше не можешь закрывать глаза на очевидное. Когда ты понимаешь, что счастье превратилось в тюремную клетку, вот только надзирателем видят тебя. Когда осознаешь, что только в твоей власти подарить счастье двоим самым близким людям. Им — счастье, себе — свободу. Фанаты частенько просят их составлять различные списки отношений. Кто кому ближе, кто на первом месте, а кто — всего лишь на шестом; жестоко, если так подумать. Кого ты любишь больше: маму или папу? Тэхен терпеть не может эти списки, он любит всех своих одногруппников, но в его маленьком личном скор-листе — невидимом и тщательно оберегаемом, том, что у самого сердца — на первых местах всего два неизменных имени. Чонгук. Чимин. Лучший друг, родственная душа. Любимый… да просто любимый. Во всех смыслах. Эти двое Тэхену безумно дороги, он любит их всей своей неопытной душой — неидеально, неловко — так, как умеет. И последнее, что он сделает в этом мире — станет причиной их несчастья. С Чонгуком они сближаются постепенно и далеко не сразу. Тэхен берет шефство над мелким затюканным мальчишкой, самолично назначает себя его покровителем, не спросив разрешения, и печется, как о родном младшем брате. Чонгук — Гуки — кажется Тэхену похожим на маленького волчонка: нелюдимый, с острым взглядом и такими же зубками, пушистый и очень милый. Тэхен всегда испытывал слабость к таким вот запрятанным в глубине сокровищам, поэтому он без страха протягивает руку и чешет волчонка по мягкому пузику, нисколько не боясь, что его могут укусить. Пусть кусает на здоровье, Тэхен потерпит. Первая застенчивая улыбка, расцветающая на не по-детски серьезном лице, доставляет ему непомерное удовольствие, заставляет самого сиять ярче и сладко греет изнутри. Заставляет хотеть большего. Больше улыбок, больше тепла, больше волчонка-Гуки. Чонгук привязывается быстро — быстрее, чем мог рассчитывать Тэхен. Раскрывается перед ним ярким цветком, доверчиво тянется к его теплу и рукам, дарит свое собственное — по-мальчишески нелепо, но искренне и именно так, как хочется. А однажды, где-то через год после дебюта, они сталкиваются утром в ванной, и взгляд Тэхена непроизвольно скользит по сильной спине и рукам, по подкаченной груди, прессу и ниже, и внизу живота разливается до стертых мозолей знакомый жар. Они сталкиваются взглядами в отражении; Чонгук отчего-то стремительно краснеет, быстро стягивает домашние шорты и залезает в душевую кабину прямо в трусах. Тэхен подтрунивает над ним: «Утренний стояк — обычное дело, мелкий», — а у самого нестерпимо горят щеки, и член болезненно твердый. В то утро он выбегает из ванной, как ошпаренный. Запирается в комнате и, игнорируя возмущенные вопли старших, дрочит себе быстро и жестко и, водя рукой по члену, представляет чужие — знакомые, родные — руки, теплые объятия и чувствует себя полным ничтожеством. Смотреть Чонгуку в глаза стыдно до слез. То, что он сделал, то, как он опорочил образ друга, заставляет желать немедленно повеситься на одном из концертных галстуков или вскрыться опасной бритвой Юнги-хена. Тэхен избегает Чонгука два дня, пока тот сам не отлавливает его по дороге из танцкласса в раздевалку и не затаскивает в укромную нишу у черной лестницы. Тэхен старательно отводит взгляд и пытается уйти, исчезнуть, просочиться через пол куда-нибудь в ад, но Чонгук придавливает его плечи к пыльной стене и смотрит неожиданно серьезно и отчего-то немного отчаянно. А потом решительно шепчет: «Научи меня целоваться, хен», — и тычется сухими обкусанными губами в губы Тэхена. Тэхен учит. Целоваться, обнимать, заниматься сексом. Они учатся всему вместе, через неловкость и смущение, через боль, изучают тела и души друг друга, постигают все чувствительные точки и пытаются — самих себя. Это непросто, но молодость, пыл и полевые условия делают свое черное дело. Тэхен теряет голову. Иногда ему кажется, что все вокруг в курсе их с Чонгуком далеко не братских отношений, потому что все его эмоции написаны крупными буквами на лице, прорисованы тонкими росчерками во взгляде, высечены в широкой улыбке. Чонгук куда более сдержан, частенько отталкивает на людях, не давая забыться окончательно и уничтожить все, к чему они семеро так долго идут, но, порой, тоже расслабляется и позволяет творить с собой все, что душе угодно. И это несказанно греет и заставляет раз за разом, наплевав на осторожность, сжимать под столом чужую горячую ладонь, сплетая пальцы в крепкий замок. С Чимином все иначе. Они сближаются очень быстро и как-то стихийно, сразу прибиваются друг к другу, как мелкие кораблики в открытом море, прикипают. Чимин — ровесник, хоть и чуть-чуть старше, но это не мешает Тэхену опекать и его. Не так, как волчонка-Гуки — по-особому. Чимин — яркий, удивительно пластичный мальчишка с большим добрым сердцем и стальным стержнем внутри, но во многом ранимый и тонко чувствующий. Один школьный класс, некое подобие противостояния смеющимся над ними одноклассникам, один год рождения, когда можно не соблюдать формальностей, и много общих интересов сильно их сближают. Тэхен не успевает заметить, как Чимин становится его лучшим другом; ему кажется, что так было всегда, словно бы они дружат еще с пеленок или с прошлой жизни. То, чем он не может поделиться с Чонгуком, который в силу возраста еще многое не способен понять, свои переживания и горести он выплескивает Чимину, зная, что тот, может, и поржет от души, но обязательно выслушает и поможет всем, чем сможет. И это работает в обе стороны. С Чимином невероятно хорошо и комфортно — смеяться, гулять, заниматься вокалом и танцами или просто валяться в обнимку на одной кровати, разделив на двоих подушку. Первый поцелуй они тоже делят на двоих — у Чимина появляется девчонка, и ему очень не хочется перед ней опозориться. И пока он мнется, стоя на заднем дворе школы за мусорными баками, Тэхен сам подается вперед и целует первым. После они целуются еще несколько раз: неловко сталкиваясь зубами, пробуют «французский поцелуй», слюнявят друг другу губы и даже подбородки, а после утираются, ржут, как не в себя, но продолжают «отрабатывать технику». Как у них выходит совместная дрочка, Тэхен уже и не помнит. Кажется, это происходит в душевых после занятия танцами, когда выброс адреналина заставляет возбудиться, а горячее тело в одной с тобой кабинке добавляет масла в огонь. Или это был второй раз? Не вспомнить, да и неважно, на самом деле. Важно то, что в сердце Тэхена Чимину выделено особое, очень важное место, и он знает, что это взаимно. Тэхен по-настоящему счастлив, хоть и не понимает, за что оно ему такое досталось. Чем он заслужил себе такого чудесного лучшего друга и абсолютно невероятного Гуки, какими заслугами. Тэхен готов дарить любовь всему миру, укрыть ею всех людей на планете — настолько в нем ее много, но большую часть нее все равно отдает лишь двоим. А потом эра счастья заканчивается, и начинается эра сладкого, губительного самообмана. Тэхен не особенно умный, но далеко не дурак. Перемены в Чонгуке он замечает сразу, наверное, даже раньше, чем тот сам их осознает. Чонгук становится более закрытым от него, дистанцируется, отстраняется. Его взгляд все чаще останавливается на Чимине, и от этого взгляда Тэхена прошивает дрожь. На него Чонгук никогда так не смотрел. Темно, с какой-то глухой злостью и ревностью и чем-то еще, что Тэхен, скрепя сердце, определяет, как страсть. Он злится, он в отчаянии, он пытается не замечать. Не выходит. Натыкается на очередной посланный украдкой темный взгляд, ломается об него на части, отводит собственный и отсаживается подальше, отходит, отстраняется. Боль и обида душат его, впиваются в тело острыми шипами, оставляя кровоточащие, не заживающие раны. Его Чонгук никогда не ревновал. Любил — да, конечно, любил, Тэхен это видел — но совершенно по-другому. Как-то тихо и почти незаметно, что нужно было приглядываться, чтобы разглядеть в серьезном взгляде нежность и временами страсть. Чонгук о нем заботился по-своему: клеил пластыри на разбитые колени, натягивал шапку по самые брови, приносил воды после тренировки — мелочи, но они приятно согревали и заставляли верить, что Тэхен особенный. Он и есть особенный: Чонгук относится к нему с трепетом, он искренне к нему привязан и любит его, но эта любовь — иная. Не та, что нужна Тэхену. В ней нет страсти, нет огня, она будто выцветшая и блеклая. Да, они занимаются сексом, но всегда медленным и нежным, хотя Тэхен видит, что Чонгук хочет иного. Что его волчья натура требует иного: вступить в борьбу, подмять под себя, прикусить загривок и раскатывать собой по постели раз за разом. Но не с ним. С ним Чонгук сдерживается, закрывается, мотает головой и мучает, изводит нежностью, пресекая все попытки зажечь в себе настоящее пламя. Тэхен потчует себя отговорками, придумывает тысячу причин, отмазок вплоть до подсчета дней лунного календаря (Луна сегодня в Раке, Марс в Юпитере, а я — в Аду), но однажды остается только одна, и Тэхен сдается, снимая с глаз плотную повязку, мешавшую видеть свет. Просто он для Чонгука некто вроде непоседливого старшего брата, за которым нужен глаз да глаз; он просил его научить, как это — по-взрослому — показать, рассказать и по неопытности и за отсутствием других вариантов решил, что любовь, а потом повзрослел и понял: другое. В Тэхене Чонгук видит наставника и лучшего друга, того, кто помог ему принять одну из сторон себя, в Чимине — пару. Вот и все. Вот так вот просто. Слово одно и то же — любовь, но насколько разные у него грани. Режут острыми ребрами, впиваются в плоть, а бьющий в глаза белый свет настолько яркий, что слезятся глаза. Тэхен едва сдерживает крик. На грани. Его период самораспада подходит к концу. Надо отдать им должное: они сопротивляются. Тэхену больно смотреть, как поспешно отводит взгляд Чимин, как показательно холодно отпихивает его Чонгук, скрывая то, что томится на душе. Больно видеть возникшую между ними темную связь. Больно сознавать, что они потрясающе подходят друг другу: оба невероятно талантливые, красивые, пластичные, с идеально сочетающимися ангельскими голосами. Любимые. Тэхен не особенно умный, но далеко не дурак и может быть честным. А быть честным значит признать, наконец, хотя бы перед собой, что он им не ровня. Не бесталанный урод, конечно, но недостаточно хорош для них обоих. Твердый середнячок во всем, вот только возомнил себя бог весть кем. Пора бы спуститься. Пора бы посмотреть правде в лицо, он — всему причина. Он приковал Чонгука к себе своей любовью, замуровал в клетке из чувств, не давая ему выйти на свободу. Не замечая, что его волчонок-Гуки вырос, и рука старшего ему больше не нужна. Не желая замечать. Люди становятся удивительно слепы и глухи, когда дело доходит до того, что может причинить им боль. Иногда угроза обходит стороной, но чаще — бьет под дых и, не давая опомниться, добивает железными сапогами, превращая внутренности в кровавую кашу. Размазывая красной кучей по асфальту. Чимин часто жмется к нему, кладет голову на плечо, смотрит снизу вверх, и в его взгляде Тэхен видит все ту же любовь, что и прежде, верность, преданность, беспокойство, а еще — вину. И он вдруг чувствует себя каким-то бесконечно уставшим и умудренным сединами старцем, словно бы понимает неведомое, некие открывшиеся пред ним сакральные истины. «Не вини себя, Чимини, — хочет сказать он. — Иногда люди влюбляются в одного и того же человека, так бывает». «Просто нам не очень повезло», — хочет добавить он. Но только гладит Чимина по волосам и молчит. А однажды, когда внутренние жернова перемалывают сердце в алую пыль, Тэхен вдруг с пугающей ясностью понимает: только он способен это остановить. Только в его руках находится чужое счастье, и лишь в его власти это счастье им подарить. Освободить. От себя и от своей губительной любви, что не дает взлететь всем троим, намертво прибивая к земле. Тэхен обязан их спасти. Отпустить. Благословить. — Давай расстанемся, — просто говорит он, затянув Чонгука в уже знакомую нишу возле черной лестницы. Смотреть в глаза сложно, и Тэхен зябко обхватывает себя руками — так проще справиться с дрожью в голосе. — Что? Нет! Не хочу, — такой милый в своей непосредственности. Такой трогательный. Наверняка думает, что, просто согласившись, разобьет ему сердце. — Наши отношения изжили свое, Гуки. Пора двигаться дальше, — успокаивает Тэхен. — И тебе, и мне. — Умом поехал? Что за бред ты несешь?! — поджимает губы, злится. Не понимает. Но тут же находит лазейку: — Ты разлюбил меня? Я тебе больше не нужен? — Что за чушь, я всегда буду любить тебя. Просто у любви есть много граней, Гуки, и у нашей с тобой они разные. Слишком разные, понимаешь? Нам лучше быть друзьями. — У тебя кто-то есть, да? — Тэхен видит, как дергается чонгуков кадык. — Тэ, ответь. Есть? Влюбился в кого-то? — Влюбился, — не спорит он и ни капли не врет. Влюбился еще несколько лет назад в одного угрюмого мальчишку, упал глубоко в него да так до сих пор и не выкарабкался. — Вот как… — Чонгук толкает языком щеку, трет ладонью шею. — Давно? — отрывисто спрашивает он. — Давно, — послушно кивает Тэхен. — Останемся друзьями? Чонгук медлит, не смотрит на него, и есть что-то жутко неправильное в том, что он смотрит куда-то, кроме. Но Тэхен одергивает себя: освободить, отпустить, благословить. — Ты этого хочешь? Быть мне другом? Нет. — Да. — Тогда давай попробуем. Я постараюсь, — Чонгук берет его ладонь в свою, поглаживает большим пальцем по привычке, а потом подносит к губам и касается почти невесомо и до одури нежно. Чонгук его любит, думает Тэхен, искренне. Просто не так, как ему бы того хотелось. — Друзья так не делают, Гуки, — с мягким укором. Тэхен пытается выдернуть ладонь из сладостного плена, но Чонгук не пускает. Привлекает к себе, смотрит глаза в глаза. — Давай мы станем друзьями завтра, Тэ? — просит он. — А сегодня… Тэхен чувствует на своих губах теплое дыхание. — Пожалуйста. Он со вздохом прикрывает дрожащие ресницы, давая свое согласие. Снова сдаваясь без боя. Он обязательно спасет их, думает Тэхен, когда Чонгук прижимает его собой к стене и впивается в рот нетипично жадным поцелуем, но сперва покачается на волнах иллюзий еще немного. Еще совсем чуть-чуть. А пару дней спустя, когда скрытые одеждой метки все еще горят на его теле, Тэхен натыкается на них в пустом и темном танцклассе. Чимин стоит возле стены, Чонгук нависает над ним. — Это все твоя вина, — говорит Чонгук, обхватывая старшего за плечи, и его голос дрожит от едва сдерживаемой злости. — Не трогай меня, — Чимин пытается сбросить с себя ладони, но Гук всегда был сильнее. — Не трогать тебя? Вот, как ты теперь заговорил? — передразнивает Чонгук. — Черт тебя дери, Пак Чимин, почему ты такой… — он с силой прикладывает Чимина к стене, нисколько не сдерживаясь. Так, как никогда не позволял себе с Тэхеном. Тэхен отступает вглубь коридора: ему достаточно, видеть больше он не хочет. Не сможет. Просто умрет на месте. Он поспешно сует в уши наушники и сразу включает звук на максимум, чтобы не слышать чужих стонов. Главное — он выбрал правильно. Из них троих он спас самое дорогое, а остальное… ну, как-нибудь проживем.