Боже, храни короля так, как я никогда не умел. От проклятий, воды и огня, и от острых вражеских стрел. Если выйдет на смертный бой, тенью стань за его плечом, Одари золотой судьбой, самым крепким и злым мечом. Дай ему вороного коня, храбрых рыцарей, славных жен И спаси для него меня, пусть я ранен, пусть окружен. Защити от худой молвы, от холодных, как сталь, речей. И пусть мне не сносить головы, если этот король — ничей. Королевство его — весь мир, его замок — вершины скал. Его сердцу дай волчьих сил, дай душе — негасимый жар. Дай мне вечно идти за ним, талисманом быть, быть щитом, Укрывать от морозных зим, очищающим быть крестом. Амулетом в его руке, ветром в спутанных волосах, Отражением звезд в реке, желтой пылью в его следах… Подарить ему сотни стран, выкрасть лучшую из принцесс. Мой король не получит ран, ведь теперь его рыцарь здесь. Пусть дорога сводит с бедой, пусть сегодня он нищ и слаб, Я его накормлю лебедой, на постель из еловых лап Уложу и укрою мхом, разведу для него костер, Песнь спою про подводный дом и живущих в нем трех сестер. Пусть изношен и грязен плащ, пусть истоптаны сапоги И пусть в каждой из темных чащ преграждают нам путь враги. Я — его верный щит и меч, острый нож и звериный клык. Боже, дай мне его сберечь, за молитву прими мой рык. Его речь — ледяной ручей, его облик суров и строг. Защити короля королей, короля всех моих дорог От злой ведьминой ворожбы, от безумных и страшных снов, От пустой и слепой борьбы, от тяжелых стальных оков. Огради от меча и стрел и, прошу, защити от меня, Ибо волей небесных тел его смертью сужден быть я. Джио Россо
***
Уиллоу поймала себя на мысли, что обществу дочерей, чьи родители были дружны с ее дедом, предпочла бы… нет, не прогулку с Лиамом, как было раньше. Первая мысль была о Роберте. По возвращении из Венеции время закрутилось калейдоскопом событий, и теперь казалось, что та поездка была так давно… Хотя прошло чуть меньше месяца. Король был слишком занят: расследование смерти премьера, избрание нового — Максвелл Фиммел был абсолютно и полностью человеком монархии, бывший глава Ми-6, друг короля по военной службе. СМИ без устали писали об этом, позабыв — к огромному счастью Уиллоу — о какой-то девушке, с которой Его Величество однажды разделил «файв-о-клок». Морено куда больше хотелось поговорить с Робертом, нежели поддерживать околодворцовые сплетни, и это желание стало для нее полной неожиданностью. Мари Мэй Калландер и Сесилия Монтроз определенно не были той компанией, которой Уиллоу для себя желала, но ее лучшие подруги остались в далекой Аргентине, а общество двух английских леди одобрял дед. Не то чтобы Уиллоу нуждалась в его одобрении, но в последний год виконт Клиффорд чувствовал себя все хуже, и внучка старалась не спорить с ним и возражать как можно реже. Иногда задумывалась, что однажды наступит тот момент, когда она останется одна на целом свете, и Уиллоу не на шутку пугалась. Иногда размышляла, как поступит «после»: останется в Англии или вернется домой. Но чаще гнала прочь мрачные мысли и, нацепив улыбку, вот как сейчас, делала то, чего от нее все ждали. Мари Мэй и Сесилия были еще те трещотки, хоть и звались леди. Они обе ни за что бы в этом не признались, но мечты о короле, точнее, о короне, были выведены на их гладких высокородных лбах изящным курсивом. — На весеннем балу король танцевал со мной. — На весеннем балу король отметил красоту моего платья. А с Уиллоу он тоже танцевал. И разговаривал, — Сесилия оказалась куда более внимательна, чем ее темноволосая заклятая подруга, — к тому же ты забыла про те их фото… — Ты права, Сесилия. Уиллоу определенно есть что нам рассказать. — Мне нечего вам рассказать. — От «светских бесед», лишенных всякого здравого смысла, разболелась голова. В гостиной Клиффордов вдруг оказалось слишком душно, а дуэт духов двух приятельниц производил сильное впечатление. Весь день Уиллоу чувствовала себя не в своей тарелке и не могла понять, почему. Странное ощущение не отпускало ее. Как будто предчувствие беды. — Ты проводишь немало времени во дворце, расскажи о короле, — настаивала Мари Мэй. Уиллоу могла бы поклясться, она мысленно уже примеряла корону. — В те редкие случаи, когда он посещает светские мероприятия, совсем не уделяет внимания женскому обществу. Может, у короля уже есть дама сердца? — Конечно, есть. — Уиллоу с трудом замаскировала усмешку под мимолетную улыбку, наблюдая за тем, как лица двух красавиц приобретают одинаковое выражение. — Англия — возлюбленная нашего короля. — Уиллоу! — Сесилия деланно возмутилась, но тут же завела прежнюю пластинку. — Расскажи, что нравится королю? «Ты мне нравишься, Уиллоу», — голос Роберта зазвучал в мыслях, будто он говорил с ней сейчас. «Что нравится королю?.. — задумалась Уиллоу. — Контролировать все и всех, быть хозяином положения…» Мари Мэй или Сесилия могли бы оказаться рядом с ним в Венеции, и ни одна из них точно не упустила бы своего шанса. Они обе идеально подходили ему — гораздо больше, чем девушка, дед которой отрекся от ее матери, когда та вышла замуж за простолюдина. Но вот только ни Мари Мэй, ни Сесилию Уиллоу рядом с Робертом представить не могла. Как и саму себя. — Я общаюсь с королевской семьей исключительно по деловым вопросам и уж тем более не буду обсуждать Его Величество за спиной. — Леди-приятельницы уставились на Уиллоу, синхронно распахнув глаза, ошарашенные ее неожиданной резкостью. Она сама такого выпада от себя не ожидала. — Простите меня. Что-то голова разболелась. — Уиллоу поднялась с кресла, чтобы налить себе воды, но до графина так и не дошла. Ее внимание привлек спецвыпуск новостей на экране телевизора, и Уиллоу поспешила найти пульт, чтобы включить звук. «Сегодня в два часа дня неизвестные с оружием ворвались в здание театра Адельфи, — вещала диктор. — Террористы захватили в заложники всех находившихся там: труппу, сотрудников театра, около пятидесяти зрителей. В сеть выложено видео с их требованиями, точнее с одним требованием. Злоумышленники хотят вести переговоры с королем Робертом. Король и премьер-министр уже прибыли к месту происшествия…» — Какой ужас… — донесся до Уиллоу озабоченный голос: Сесилия или Мари Мэй, она даже не поняла, кто из них. Сосредоточенности хватило только на то, чтобы взять свою сумку. Позабыв о гостях, Уиллоу почти бегом добежала до выезда из особняка деда и оказалась на улице. Таксист был пойман быстро, но остановился только в паре кварталов от театра — дальше проезд был запрещен. Все мысли были только об одном: она должна быть там, должна увидеть его. Уиллоу спешила, проклиная каблуки, будто сам дьявол гнался за ней. Пробравшись через толпу народа, наткнулась на оцепление, и пришлось несколько раз повторить, что она из дворца, прежде чем Джаспер Фрост заметил ее и велел пропустить. Роберт и недавно избранный премьер-министр о чем-то ожесточенно спросили, но единодушно замолчали, заметив Уиллоу. — Что ты здесь делаешь? — грозный голос короля обрушился на нее, словно гром среди неба, которое уж точно не было ясным. Роберт был собран, но напряжен, и выглядел так, словно ударил бы любого, сказавшего хоть слово поперек. «Я волновалась», — едва не слетело с языка, но вслух Уиллоу произнесла другое: — Ваше Величество, что происходит? — Наш король собирается войти в здание и вступить в переговоры с террористом! Один! — рявкнул Фиммел, и Уиллоу стал понятен предмет их спора. Настолько понятен, что земля пошатнулась и стала уходить из-под ног. Наверное, что-то такое отразилось на ее лице: в один миг сошла вся краска, и Роберт схватил Уиллоу за плечи, удерживая ее от возможного падения. — Тебе нельзя здесь быть. — Ты туда пойдешь? — Язык едва слушался ее; все формальности, этикет были позабыты. Уиллоу чувствовала лишь гнетущее ощущение страха, затопившее все внутри. — Уиллоу, езжай домой. — Не ходи туда, пожалуйста! Ты не должен делать этого! — кажется, она умоляла, но слезы брызнули из глаз, и лицо Роберта потеряло четкость. Как будто издалека Уиллоу слышала, как король зовёт Фроста и велит охраннику отвезти ее домой. Как в замедленной съёмке видела толпу вокруг, то и дело оборачиваясь назад, когда Джаспер вел ее к машине, удерживая за плечи. Ноги едва слушались перепуганной насмерть Уиллоу, а сердце билось так быстро, что готово было выпрыгнуть из груди. Суть происходящего ускользала от нее, в голове была только одна мысль: Роберт собирается пойти на переговоры с террористами, без защиты, совершенно один. К тому времени, когда Джаспер подъехал к ее дому, Уиллоу не успокоилась, нет, но смогла взять себя в руки. Отпустив Фроста с обещанием держать ее в курсе, Морено поднялась в свою квартиру. Включила новости, но поняла, что слушать диктора — это чересчур. Щелкнула пультом и опустилась на мягкий ковер безо всяких сил, снедаемая страхом. Она понятия не имела, что делать, и оставалось только ждать, но ожидание убивало невыносимо медленной пыткой. Несколько часов прошли в страхе — эмоции были столь сильны, Уиллоу даже не подозревала, что может так бояться за кого-то. За Роберта. Но воспоминания о Венеции и его откровенные слова еще были слишком живы в ее мыслях. Панический страх мешал даже включить телевизор, чтобы услышать последние новости, — так сильна была боязнь услышать худшее. Но этого просто не могло произойти. Только не после того, как Роберт выжил на острове, проведя там восемь месяцев, целый и невредимый вернулся домой. Только не после такого… Прошло много часов адских мук ожидания телефонного звонка или чего-то еще — Уиллоу сама не знала, ведь включить телевизор она так и не решилась. Она могла думать лишь об одном, повторяя отчаянной молитвой фразы, похожие друг на друга, как близнецы: «Только бы все закончилось хорошо». «Господи, не допусти беды…» «Сохрани его, защити…» Стук в дверь, даже не звонок — глухой стук крепкого кулака по толстому дереву вернул Уиллоу, потерявшуюся в страхах, к реальности. Она бросилась к двери и, открыв, замерла на пороге. Перед ней предстал Роберт Хенстридж. Забывший где-то свой пиджак. Бледный, измученный, уставший. С чьей-то кровью на некогда белоснежной рубашке. — Знаешь, когда обрушили мой самолет, они оставили предсмертную записку. Эти ублюдки хотели, чтобы все думали, будто я покончил с собой. Последнее, что увидела Уиллоу, — голубые глаза короля, его лицо, почему-то вдруг оказавшееся близко, а потом земля ушла из-под ног, и наступила темнота.