chimera

Вверх ангелом пламенным Незримо, невидимо

Буквы горят на бумаге, Сокджин перечитывает послание вновь и вновь. Он прикусывает губу в нерешительности: Ким Тэён не просит встречи, она её требует. – Эй, я же просил не двигаться, – возмущается Чжехван, и Сокджин резко поднимает взгляд от письма. Если быть до конца уж откровенным, Чжехван тоже не просил, а требовал. Ну что ж такое? Сокджин сидит на полу в студии Чжехвана уже минут сорок и боится вздохнуть. Когда пару мгновений назад в дверь постучали, Чжехван сам забрал конверт у гувернантки и передал Сокджину, не слушая возражений "велели лично в руки" и закрыв дверь перед её носом. Творческий процесс, отвлекать нельзя, глубокомысленно изрёк он. Идея с портретом Сокджина была откровенно дурацкой, но Чжехван ничего слушать не желал. Чжехван сидит совсем рядом, в паре шагов от Сокджина, на коленях у него подставка с растянутым холстом, а в пальцах зажат кусок угля. Почему рисунок обязательно должен быть в графике, Сокджин не уточняет. – Чего это ты улыбаешься? А ну прекращай! – Чжехван обиженно выпячивает нижнюю губу, и перестать улыбаться не получается совсем. Сокджин пытается спрятать улыбку за письмом, но выходит глупо, и Чжехван ворчит ещё громче. Он откладывает подставку и придвигается к Сокджину, перепачканными пальцами хватает его за подбородок и пытается вернуть голову в исходное положение. Сокджин смеётся в голос. – Ты можешь быть хоть чуточку серьёзнее? – Сокджин в ответ качает головой. Лицо Чжехвана внезапно оказывается слишком близко, и его дыхание щекочет щёки. Сокджин теряется в его взгляде, таком пристальном, таком пронзительном, шумно сглатывает. – А так? – выдыхает Чжехван в его губы и накрывает их своими. Все мысли разом вылетают из головы, а сердце бешено бьётся на кончиках пальцев. Проходит целая вечность, прежде чем смятый в руке листок с посланием напоминает о себе обжигающе горячими буквами. – Почему ты не говорил, что мы были знакомы? – Чжехван спрашивает тихо, еле слышно, он всё ещё слишком близко, кажется, подашься вперёд всего на пару миллиметров и снова пропадёшь. – Я думал, ты и так знаешь… Это длилось недолго, всего пару месяцев. В первый месяц мы даже не разговаривали, случайно встретились на крыше, друг другом почти не интересовались, сблизились гораздо позже, слишком поздно, наверное. Ты однажды пообещал, что вернёшься; я не должен был этого слышать. Обещание самому себе, обещание, в которое я вцепился как в спасательный круг после того, как ты уехал, – Сокджин говорит слишком много, рассказывает то, в чём боялся признаться даже самому себе. – Так сильно поверил в это, и когда понял однажды, что ты не вернёшься, едва ли смог это вынести. А потом, когда я уже не ждал вовсе, ты вернулся и сделал вид, что не узнал меня. О чём тут было говорить? А когда стало ясно, что ты даже не помнишь меня, стало ещё больнее. Сокджин отворачивается, чтобы не показывать: ему всё ещё больно. Чжехван осторожно касается химеры на его шее, она почему-то висит поверх одежды. Чжехван молчит, и Сокджину хочется объясний, но он не торопит. Сокджину хочется, чтобы Чжехван сказал хоть что-то, и Чжехван говорит то, что гораздо важнее всяких объяснений. Он касается подбородка Сокджина, медленно поворачивает к себе, смотрит прямо в глаза и говорит: – Не знаю точно, сколько всего я забыл, наверное, слишком много, но тебя, Ким Сокджин, стоило запомнить. Эти простые слова кажутся важнее всего на свете, они проникают под кожу и поселяются где-то в груди, мешают дышать и одновременно дарят свободу. Губы невольно складываются в улыбку, глупую и несмелую. Сокджин хочет что-то сказать, но когда открывает рот, получается совсем бессмыслица: – А у тебя всё лицо углём перепачкано! Чжехван обиженно выдаёт: – Это ты ещё своё не видел просто! – и смеётся. Его слова остаются с Сокджином и после, когда он идёт в город, смешивается с толпой, ожидая прихода ведьмы. Первый день предновогоднего фестиваля, столица уже преобразилась в ожидании чуда, забыв на мгновение о своих бедах. В небе взрываются фейерверки, и они же беснуются в его груди, едва не выбивая сердце наружу. Они встречаются в толпе. Ким Тэён подходит незаметно, но Сокджин ощущает её присутствие сразу. Ведьма касается его предплечья, и он оборачивается. Взгляд у неё тяжёлый и пронзительный, Сокджину кажется, что она гораздо старше, чем выглядит, на пару сотен лет примерно. Сокджин опасается её, от неё могуществом так и веет. Этот взгляд способен разжечь пламя, что поглотит всю страну и не подавится. Оставит лишь дым и прах. Её маленькое и хрупкое тело может обмануть кого угодно, но Сокджин больше не попадётся на приветливые речи. Он ей доверяет, но всё же боится. Тэён отводит его в сторону от толпы, за песнями неслышно ничего. Они подходят к ближайшей палатке с закусками, она всё ещё держит его под локоть, руки Тэён обёрнуты в перчатки. Ведьма просит горячих каштанов у торговца, и Сокджин вытаскивает из кармана пару золотых. Они неспешно бредут меж прохожими будто вовсе без цели. Тэён ловко очищает каштан от скорлупы и протягивает ему, Сокджин благодарит и принимает. – Знаешь ведь, зачем я тебя позвала? – голос у неё звонкий и почти девчоночий, идеально подходит внешности. Сокджин признаётся, что нет, лгать ей бесполезно. – Хочу, чтоб ты мне помог немного. Сокджин удивляется: она - единственная ведьма, что просит помощи у мага. Да ещё и во второй раз. И оба раза у него. Через мгновение мысль уходит, он замечает в толпе знакомое лицо – младший брат его друга внезапно слишком вырос, слишком напоминает о Юнги, Сокджин теряет нить разговора, спотыкается. – Что-то не так? – ведьма отводит взгляд от каштана в руке и смотрит на него. Сокджин снова оглядывается, но Минхёк уже далеко. – Нет, ничего. Только показалось, – отвечает он. Тэён кивает и возвращается к своему лакомству, будто важнее в жизни ничего нет. – Так с чем помочь-то? Ведьма внезапно корчит рожицу и признаётся: – Он не хочет меня слушать. Этот мальчишка почему-то думает, что справится со всем в одиночку, – в её голосе не то обида, не то восхищение, странное сочетание. Сокджин приподнимает бровь от неожиданности, а она поясняет: – Чон Тэгун. Ты должен сделать что-то, чтобы он согласился снять проклятие. Это может быть слишком опасно. – Что я-то сделать могу? С чего ему меня слушать? – А это я не знаю. Ты мальчик умный, что-нибудь придумаешь, – и снова прячет нос в кулёк с каштанами, а когда его достаёт, весь он вымазан в саже. Странная женщина, каждый раз он не знает, как себя с ней вести. А потом она исчезает, растворяется в толпе вместе со своими каштанами. Видимо, возражений Ким Тэён не потерпит. В толпе снова мелькает Минхёк, и Сокджин мысленно корит себя за то, что не заглядывал на Сливовый переулок в южном квартале. // Сливовый переулок едва освещён. Они идут медленно, Тэгун вопросов не задаёт, только по сторонам смотрит. В руках Сокджина корзина с фруктами, он всегда что-то несёт бабуле Хван. Сокджин домой вернулся практически сразу после встречи с Ким Тэён. Тэгун встретил его в коридоре и задал самый неожиданный из всех возможных вопросов. "Я знал кое-кого раньше, хотел бы его найти. Кажется, ты с ним учился", – произнёс Тэгун медленно, а затем добавил имя: "Мин Юнги". Тэгун не смотрел на Сокджина, взгляд его был направлен в сторону. Сокджин почти чувствовал потустороннее присутствие, волосы на затылке встали дыбом, а мурашки прошлись по спине галопом. Отмахнувшись от этого ощущения, наверняка причуды дома, он сосредоточился на имени. Мин Юнги. Тэгун не мог его знать, единственная связь между ними – Сыльги. Возможно, Тэгун знает, кем был Юнги для Сыльги, и потому спрашивает. Возможно, это его чувство вины. Сокджин припомнил задание, данное ему главой Конклава ведьм, и сказал: "Я отведу тебя к нему, пошли". Он умолчал лишь о том, что к Юнги теперь так просто не попадёшь. Но домой к Юнги Сокджин приведёт, разве что ещё одно место они посетят по дороге. У Тэгуна болит голова, это видно по его жестам и мимике. Но парень упрямо идёт вслед за Сокджином по тёмным улицам. Здесь гуляющих практически нет, они встретили лишь пару прохожих. Сливовый переулок расположен далековато от центра. Сокджин глядит на небо и прикидывает время: возможно, стоило прийти днём. Но разворачиваться уже поздно, они почти дошли. В окнах бабули Хван горит тусклый свет, Сокджин поднимается на крылечко и стучит по деревянной двери. На той стороне слышится шум, возня, щёлкает замок, и на его шею с радостным криком "оппа" бросается маленькая Йерим - младшая сестра Кан Сыльги. Пять лет назад ей было всего одиннадцать, а сейчас совсем взрослая. Она отстраняется от Сокджина, вежливо кивает Тэгуну и пропускает их в дом. У Йерим милые веснушки и волосы собраны в две косички. – Сыльги, глупая девчонка, кто там пришёл? Почему молчишь? – скрипучий старушечий голос доносится из дальней комнаты. Бабушка Хван с постели не поднимается уже пару лет. – Сокджин-оппа это, бабуля, – отвечает девчонка и улыбается солнечно. - Давненько ты ты нас не навещал. – Дела были, – отмахивается Сокджин и кивает на своего спутника. – Это Тэгун, он знал раньше Сыльги. Его несколько лет в городе не было. Тэгун быстро оглядывается на Сокджина, в его глазах что-то нечитаемое и доля испуга. Он не знал, что Сокджин знает обо всём. – Вот как, – беззаботно отзывается Йерим. – Что ж, друзьям Сыльги-онни здесь всегда рады. Она забирает у Сокджина корзину с фруктами и уносит внутрь. Сокджин разувается, исподлобья глядя на Тэгуна. Тот боится пошевелиться. – Надо зайти и поприветствовать бабушку Хван. Ну же, Тэгун, будь чуточку повежливее с семьёй Кан Сыльги, – тихо произносит Сокджин. У Тэгуна лицо растерянное, руки его с трудом слушаются, пуговицы плаща выскальзывают. Сокджин решается ему помочь и вешает его плащ рядом со своим. За всё то время, что они проводят там, Тэгун едва ли произносит хоть слово. Пожалуй, приводить его сюда было жестоко, но Сокджин не знал, как ещё его убедить принять помощь ведьмы. С другой стороны, разве не Тэгун должен позаботиться о семье девушки, которую убил? – Я теперь студентка, учусь в школе Верити, – хвастается Йерим и показывает браслет с эмблемой, у Чжухён был такой же. Магия проявилась и в ней, но в отличие от сестры она решила стать целительницей, а не ведьмой. Бабуля Хван зовёт его Юнги и расспрашивает об успехах в академии, даёт немного денег на карманные расходы. "Ну же, не обижай старушку", – просит она, и Сокджин убирает золото в карман, чтобы перед выходом вернуть Йерим в несколько раз больше. Йерим недоверчиво щурится, пересчитывает и уточняет: "Разве у бабули так много было?" Сокджин без зазрения совести кивает. Йерим смотрит на него с подозрением, но ничего не говорит, прячет деньги в карман. Сокджин дал бы больше, но тогда Йерим разобидится и вовсе запретит ему приходить. А то и бабуле пожалуется, а злить её страх, как не хочется. Бабуля хоть не различает людей и путается во времени, но отругать может. Сокджин крепко обнимает малышку Йерим на прощание и забирает Тэгуна. У того негнущиеся ноги и голос какой-то охрипший, несчастный. На улице Сокджин ему говорит: – Ну что, теперь к Юнги пойдём? Тэгун бормочет что-то невнятное и плетётся следом. Он кажется маленьким и беззащитным котёнком. Сокджину его искренне жаль, но это необходимая боль. Сокджин знакомит его с семьёй Юнги: младшим братом Минхёком и сестрой по имени Джой, матерью, госпожой Ли. Семья Мин встречает их радушно, мать Юнги долго и пространно приносит соболезнования в связи со смертью родителей Сокджина и без конца повторяет, что он ей как сын. Волосы у неё совсем белые, кажется, за последний год он постарела лет на тридцать. Негоже родителям хоронить детей. Сокджин и сам от них уходит с тяжёлым сердцем, почти не глядя на Тэгуна. – Через год Минхёк заканчивает академию, в отличие от Юнги он подводник. Если война к тому времени не закончится, его тоже призовут. Юнги не хотел для него такой судьбы, он говорил, что в войне нет ничего героического, – с горечью говорит Сокджин. – Лучше быть жертвой войны, чем проклятия, – тихо отзывается Тэгун, оглядываясь на дом бабули Хван, и Сокджин понимает, что он не о себе говорит, а о Сыльги. Каждого из них терзают мысли, и за весь путь до дому они ни разу не заговаривают. Но всё же Сокджин чувствует какое-то единение с Тэгуном, будто у них зарождается то, что люди обычно зовут дружбой. Дом же встречает их неприветливо, первый этаж угрюм и тёмен, веет холодом за дверью, будто там внутри морознее, чем на улице. Сокджин оглядывается на такого же недоумевающего Тэгуна, прежде чем переступить порог. Когда они уходили, всё было иначе. Сокджин чувствует запах гари, и чем ближе к лестнице, тем он явственнее. – Там пожар, что ли? – в голосе Тэгуна испуг, Сокджин встречается с ним взглядом, он и сам напуган не на шутку. Через мгновение слова Тэгуна доходят до его сознания, и он сломя голову бежит наверх. В коридоре верхнего этажа запах силён настолько, что сомнений уже не остаётся: горит студия Чжехвана. Сокджин открывает дверь, и Тэгун забегает первым. Он выводит оттуда Чжехвана, пока Сокджин спешно пытается хоть что-то предпринять. Глаза щиплет, а во рту становится слишком сухо, язык не слушается, и заклятия не сплетаются, обрываются на полуслове кашлем. Сквозь дым и копоть слышны крики и видны силуэты. Сокджин отмахивается от образов, навязываемых домом, и снова пытается произнести заклинание, пряча нос и рот рукавами плаща. Он чувствует, как мех на плаще дымится и собирается вот-вот разгореться. – Преклони колени! – голос звучит так громко, будто человек совсем рядом, у самого уха Сокджина. – Преклони колени, наместник Ким! В ответ раздаётся хриплый хохот, полный отчаяния, горечи и вместе с тем превосходства. Сокджин трясёт головой, шепчет заклятия, ощущает, что жара становится меньше, но дым всё ещё застилает глаза. "Преклони колени", – раз за разом кричит голос, и другой отвечает ему жутким, потусторонним смехом. Сокджин падает на колени, будто это его бьют палками, и продолжает шептать своё. – Где же твоя семья, наместник? Они тебя бросили? Где они? Твоя жёнушка и выродок? – Попробуй отыщи, - отхаркивая кровь, отвечает наместник. Сокджин кашляет затяжно и снова усмиряет бушующее пламя. Он чувствует, как силы его оставляют, но продолжает бороться. Он привык создавать огонь, искать его внутри себя и выпускать в мир. Уничтожать его, сковывать противоречит самой природе Сокджина. Из последних сил он распахивает все окна, кажется, даже слышит звон разбитого стекла. Холод проникает в комнату, и становится проще дышать. Глаза открывать всё ещё слишком страшно. – Преклони колени, наместник Ким! – и хохот, пронзительный хохот, и голоса, мешанина слов, звуков, криков, хаос, Сокджин едва не теряет самого себя в этих образах. Голова раскалывается на части, ноги едва держат, но он упрямо встаёт. Тёмная комната кружится перед глазами, он хватается за слишком горячую стену, выкашливает лёгкие, моргает и всё-таки дотягивается до двери. И наконец-то мир затихает. Сокджин чувствует облегчение, добравшись до лестницы и перевалившись через перила. И дышит, просто дышит, дышит, будто впервые в жизни. – Что случилось? Ты поставил свечу слишком близко к занавескам? Или она упала, а ты не заметил? – Сокджин замечает на сидящих ступенях Тэгуна и Чжехвана. Тэгун смотрит на принца, а тот куда-то в сторону и молчит. В коридоре всё ещё темно, лишь из окон смотрит луна. И Сокджин вспоминает образы, которые в первое мгновение не дошли до его сознания. – Он сам поджёг свои картины, – голос хриплый, и Сокджин снова закашливается. – Что? – не верит Тэгун. Чжехван кивает. – Зачем? – Мне было холодно, – тихо отвечает Чжехван, да так просто, будто легко было и догаться, зачем спрашивать такую глупость. – Из ума выжил?! – Тэгун бьёт его по плечу, но Чжехван только поднимает на него взгляд и холодно произносит: – Я в порядке. Всё хорошо. Его слова будто ударяют Тэгуна, выстраивают между ними стену, Сокджин видит это издалека. Тэгун отшатывается от Чжехвана, потом кивает, делает над собой усилие, встаёт и говорит почти безразличным: – Что ж. Тогда спокойной ночи. Он тихо спускается вниз, и тьма дома его поглощает. Сокджин спускается к Чжехвану и спрашивает, прежде чем сесть рядом: – Мне тоже скажешь, что всё в порядке? Чжехван встречается с ним взглядом, выглядит напуганным, почти отчаявшимся, и голос его дрожит: – А ты поверишь? – Сокджин сдаётся и больше ничего не говорит, только опускает голову на плечо Чжехвана. А Чжехван продолжает, будто оправдываясь: – Пусть лучше злится на меня, чем думает, что и в этом виноват. Сокджин еле заметно кивает и прикрывает глаза: он всё ещё истощён до предела, в нём совсем не осталось сил. – Я только хотел… Хотел нарисовать маму, но так и не смог вспомнить, как она выглядит, – в голосе Чжехвана очень много боли, Сокджин открывает глаза и смотрит на него. – Кто я? Неужели я всё ещё я? И в какой момент я забуду, кем был? Что, если завтра я забуду собственное имя? Сокджин едва ли понимает, о чём говорит Чжехван, но он решает подумать об этом завтра и отвечает первое, что приходит в голову: – Ты – человек, которого я люблю. И если завтра ты об этом забудешь, я напомню. А если решишь снова устроить что-то такое, я сам тебя подожгу, понял? Кажется, Чжехван улыбается в ответ, но, может, это лишь игра воображения. Сокджин снова закрывает глаза и на этот раз забывается сном.