3.
Себастиан чувствует себя подавленным и разбитым. Он совершенно отвык от одиночества — Брок не приходит уже несколько дней. У них летние каникулы. И парнишка мечется по квартире, не зная, чем себя занять. Бессовестно нервирует пожилую миссис Грин своим унылым видом. Она сбегает от него в свою булочную, сославшись на срочные дела. Играть непривычно сложно. Зато больше не больно. Гипс давно снят, но чувствительность к пальцам еще не вернулась полностью. Хорошо, что это была левая рука. Лучший друг — действительно лучший. Во всем. Он знает тебя, как самого себя, редко раздражает, терпит, учит жить в этом мире, полном несправедливости, защищает. Он как брат, только не родной. С ним хочется проводить целый день, потому что только с ним ты чувствуешь себя дома. Это становится необходимостью за очень короткий срок. Возможно, именно тогда стоило задуматься об истоках этой дружбы. Им обоим. Неделю назад — 18 июля — его лучшему другу исполнилось 17 лет. Брок пришел к нему поздним вечером. Ну, как пришел? Пнул дверь пару раз, когда она открылась, ввалился в квартиру, повиснув у Себа на шее, глупо улыбаясь, дергал за длинные волосы. От него за версту несло алкоголем и табаком, и мерзкими, сладкими духами какой-то девицы. Себастиан заочно ее ненавидел потому, что из-за нее его не позвали на «праздник». Он помог добраться не стоящему на ногах Броку до дивана. Молился всем Богам, чтобы потом не пришлось чистить ковер. Но его ночной гость не выглядит так, будто готов расстаться с ужином. Он просто был уставшим. Очень уставшим и расстроенным. И как маленький ребенок продолжал дергать за выбившиеся из хвоста пряди. — Ужасно выглядишь, приятель. Вижу, вечеринка не задалась, — тон выходит не слишком сочувствующим. — Она оказалась чересчур… достойной. Понимаешь? На тебя чем-то похожа, — с сожалением тянет Брок. Себастиан понимающе кивает. Он ведь предупреждал, что Лили не такая. Она даже после десятого свидания вряд ли бы позволила что-то большее, чем поцелуй. Девушка действительно очень похожа на него. Может и не очень похожа, но точно более разборчива в выборе половых партнеров, чем Брок. Родители — старые, немного повернутые на вере католики. Чего еще ждать от их прилежной умницы-дочери? Брок мертвецки пьян. Он пытается уснуть прямо на диване рядом с пианино, за которым с абсолютно несчастным лицом сидит хозяин квартиры. Его надо срочно отправить домой. Иначе быть беде. Интуиция у Себастиана не хуже женской. Он привык к ней прислушиваться. — Сыграй мне, Себби. От такого голоса — хриплого, тихого — перетряхивает, как от плохого предчувствия. Они знакомы уже полгода, знают друг о друге все. Но таким он Брока еще не видел. Это пьяное «Себби» заставляет сердце биться чаще и болезненно сжиматься. Черт! «У тебя есть буквально последний шанс выставить его», — понимает Себастиан, а вслух спрашивает: — Что сыграть? — То, из-за чего весной мне сломали нос, — смеется Брок, вытягиваясь на скрипучем диване. Себастиан без труда находит ноты, окропленные кровью. Он честно пытался оттереть красные капли, не вышло, поэтому гонит от себя плохие воспоминания и начинает играть. Он знает, что друг видел название. Они даже обсуждали его. Мол, не мог что-нибудь получше придумать, теперь вся школа шептаться будет. Тогда это звучало забавно. А сейчас, когда Брок садится рядом и пристально наблюдает за играющими пальцами, тяжело дыша, ситуация перестает быть забавной. Совсем. — Ты посвятил мне целую песню, Себби. Неужели я такой особенный? Брок улыбается, поднимая уголки искусанных губ. Но улыбка не затрагивает глаза. Такая половинная искренность непривычна. Себастиан перелистывает страницу, стараясь не обращать внимания на своего гостя. Он хочет погрузиться в музыку, раствориться в ней, как делал всегда. В конце концов, он же мечтал сыграть это именно в день его рождения. Вот, пожалуйста, сыграл. Когда мелодия заканчивается, Брок мирно посапывает на чужом худом плече. У него тяжелая голова. Себастиан не хочет и не может пошевелиться. Тупо смотрит на кончик носа своего отключившегося приятеля и думает, что его чувства мало напоминают дружбу. И ему «это» не нравится. «Это» его пугает до чертиков. До полного отвращения к себе. Брок вскидывается, как только хлопает крышка, закрывающая клавиши. Он потерянно моргает и осматривается, будто забыл, где находится, с кем. Себастиан так и сидит, замерев в одной позе. Боится даже дышать, спугнуть неуклюжестью. Он упускает момент, когда Брок кладет свои огромные ладони на узкие мальчишеские бедра. Гладит осторожно. Сердце Себастиана выдает кульбит и падает в желудок. У Райта горячие, чуть подрагивающие руки. Зеленые глаза мутные. Он ничего не соображает. «Мертвецки пьян», — напоминает себе музыкант. Себастиан чувствует себя загнанной в угол крысой. Она может броситься только вперед, отступать просто некуда — позади стена. Так и он беззащитен перед напором Брока. Но что гораздо страшнее, ему не хочется защищаться от него. Слишком уж доверяет. Точно знает — не обидят, защитят, не сделают больно. Он даже морально подготовился к тому, что последует за этими руками и все равно заметно вздрагивает, когда Брок осторожно целует его. В губы. Сухо. Нежно. Выдыхает шумно в щеку. Не поцелуй даже. Прикосновение почти невесомое. Райт отшатывается раньше, чем Себастиан успевает ему врезать. Во всяком случае, Брок уверен, что если он задержится рядом хоть на секунду, то целым после такой выходки точно не уйдет. Он так напуган своей вольностью, что не замечает, как меняется выражение глаз напротив. Мальчишка мелко дрожит под руками и даже не пытается вдохнуть, что уж говорить о рукоприкладстве. У него такое лицо, будто умерла любимая собака. Броку кажется, с таким лицом умирает дружба. Он пытается вскочить с табуретки, отдергивает руки. Из-за огромного количества алкоголя в организме нарушена координация. Брок заваливается на спину. Он поднимает лицо, смотрит в глаза напуганному Себастиану и начинает отползать в сторону коридора. Это была бы очень забавная ситуация, Себ даже посмеялся бы над ней, может еще посмеется. Но сейчас он просто беспомощно смотрит, как лучший друг, который только что поцеловал его, неловко поднимается и скрывается за дверью в темноте подъезда. Будь Райт не так пьян и напуган, он, возможно, заметил бы, что в синих глазах не было ни ненависти, ни злости. Непонимание — да, может немного надежды, злость — никогда. Пожалуй, это не то, о чем стоит вспоминать душным июльским вечером. Себастиан гонит от себя странные мысли и отправляется в ванную. Слишком жарко. Даже думать жарко. Подставляя голову под ледяную воду, усмиряя мысли и заполошно бьющееся сердце, становится проще привести себя в порядок. У него никогда не было друзей, и терять единственного близкого человека не хотелось. Но, кажется, от него тут больше ничего не зависело. И, наверное, это к лучшему. Он бы обязательно все испортил своим неумением общаться с людьми. Нежеланием учиться. Он усиленно трет голову полотенцем и одновременно выуживает из холодильника молоко, поэтому не сразу замечает притаившегося на кухне Брока. Он сидит, уткнувшись подбородком в сложенные на столе руки. Волосы всклочены и на лбу свежая ссадина, синяк под глазом — опять подрался, балбес. Он наблюдает за вытирающимся Себастианом еще секунду. Убеждается, что его заметили и произносит: — Меня миссис Грин впустила. Она ушла. Просила передать, что вернется поздно ночью, чтобы ты не ждал. Себастиан кивает. Значит, бабушка уже возвращалась домой, а теперь снова ушла, не желая больше слушать нытье своего любимого внука. Он наливает в стакан молоко и пододвигает ближе к гостю. Брок пьет жадно — жара заставляет мучиться от жажды. Наверно, надо что-то сказать. Но Себастиан просто смотрит, как двигается чужой кадык и не может отвести взгляд. Этот парень пришел сам, пусть первый и начинает говорить. — Я был пьян, Себ. Не понимал, что творю. Брок говорит, опустив глаза. Видимо пытается найти смысл жизни на дне пустого стакана. Значит, помнит. Хорошо хоть его пьяная память сохранила этот момент. Себастиан рад. Или нет? Он еще не осознает. Страх потери слишком велик и перекрывает все остальные эмоции. Подступающая паника маячит на границе сознания. — Бастиан, скажи что-нибудь! Хватит пялиться на меня. Я — не твои крючки. Не выдержав молчания, Брок ударяет по столу кулаком. Стакан дребезжит, почти падает, но тот подхватывает его в воздухе, не дает разбиться. Себастиан ловит на себе тяжелый взгляд и видит в нем вину. «Бастиан» — так его называет бабушка, по рассказам, когда-то еще и мама. Это удар под дых. Нечестная игра. Но ему определенно нравится, как звучит новое сокращение. Гораздо лучше грязно-развязного «Себби». — Ты мой лучший друг. Единственный друг. Понимаешь? То, что ты сделал…— он тяжело вздыхает. — Я не был пьян, Брок. Какие у меня могут быть оправдания этому… кошмару? Брок открывает было рот, но потом снова закрывает. Он будто давится словами. Обида, боль, что-то еще. Что-то, мешающее вдохнуть. Он готов биться головой о стену, о Себастиана, если понадобится. Готов на что угодно, только бы стереть из памяти это небрежно брошенное слово — «кошмар». Он ведь все понимал, соображал, что делает. Но не мог остановиться. Не хотел. Думал, если все получится — хорошо, нет — скажет, что был пьян. А теперь он просто не хочет терять друга. Единственного. И пусть каждый понимает по-своему. — Прости меня? — тихо, наугад, произносит Брок. — За что? — За то, что поцеловал. Без спроса. Себастиан краснеет до корней волос. И это самое милое зрелище, что видел неискушенный футболист. Он прикладывает невиданные усилия, чтобы остановить руку, тянущуюся убрать за ухо выбившуюся прядь чужих волос. От желания прикоснуться покалывает кончики пальцев. Это уже не дружба. Это что-то другое. Намного серьезнее. Намного хуже. Это погубит их обоих. И это будет его вина. В этом признании нет раскаяния. Зато куча невысказанных чувств и не показанных эмоций. Кажется, они оба стараются сохранить то, чего больше не существует. У них нет права подвести друг друга. И пока не наделали ошибок, каждый будет списывать все на алкоголь, цепляться за дружбу и верить, что не все потеряно. Они будут причинять друг другу боль. Им кажется, что так будет правильнее. Проще. «Так будет безопаснее для него», — думает Брок, оглаживая взглядом худые влажные плечи, отслеживая движение капельки воды по ключице. «Так будет лучше для него», — решает про себя Себастиан, кутаясь в полотенце. — Значит, мы все еще друзья? — все же уточняет он, теряясь под пристальным взглядом. — Ну, разумеется. Я украл твой первый поцелуй. Теперь мы связаны. Брок смеется, запрокидывая голову и ероша свои короткие волосы. Он выглядит расслабленным и искренним, Себастиан тоже отпускает себя. Смеется громко, по-настоящему. Этому он научился у своего друга. Хотя шутка не смешная. И царапается где-то внутри звериная тоска и глупая надежда. Проблема в том, что этот поцелуй ему бы и так подарили, не нужно было красть. Каждый из них думает, что со временем пройдет неуверенность, исчезнет недосказанность, забудется этот необдуманный поступок. Через две недели между ними пропадает неловкость, и от прикосновений больше не хочется шарахнуться в сторону, как от удара. Еще через месяц им кажется, что этого не было вовсе. И им действительно удается убедить себя в нерушимости их дружбы, и настоящей братской любви. Вот только нельзя долго цепляться за то, чего не существует.3.
20 января 2020 г. в 23:19