Потерянные ноты

5.

      Себастиан чувствует себя разодевшимся идиотом, клоуном на цирковой арене. У него дрожат руки. Он старается не думать о том, как выглядит в черном фраке, поправляя сползшие белоснежные перчатки. Он волнуется как маленький мальчик перед первым выступлением. В каком-то смысле это действительно первое выступление на большой сцене перед залом, полным людей. Музыкальный руководитель не уставал напоминать целый месяц о возложенной на него ответственности. Видимо, его преподаватель ничего не слышал о вреде морального давления на юные умы.       За кулисами полумрак. Ему душно, жарко, и жутко чешется спина под плотной тканью. Он никогда так не боялся выступать. Или облажаться. Он сам еще толком не понял, почему ладони потеют, а по спине бежит неприятный холодок. — Я похож на пингвина. — Ты справишься, Бастиан.       Брок подмигивает, поправляет ему бабочку, улыбается, хлопает по плечу и уходит. Он занимает место в зале рядом со своей спутницей. Себастиан видел, как Брок галантно придерживал перед ней дверь. Он тоже пришел не один, но все равно позорно сбежал за кулисы, заприметив друга с новой подружкой, которая задержалась рядом с ним на удивление долго.       Сегодня выпускной вечер у его лучшего друга. Он не может оплошать. Подмышкой папка с нотами. На волосах высыхает гель, неприятно стягивая кожу. Он готов. Моник появляется неожиданно, зачем-то треплет бабочку, хотя та выглядела идеально. Девушка чмокает его в щеку, что-то воодушевленно рассказывая. Себастиан безумно хочет утереться ладонью и отвернуться, но воспитание заставляет его благодарно кивнуть. — В этом году мы откроем бал выпускников вальсом под аккомпанемент нашего ученика Себастиана Грина, — объявляет директор.       Он в последний раз одергивает узкий фрак, расплавляет брюки и, глянув в зеркало, выходит на сцену. Свет прожекторов слепит. У него снова дрожат руки. Или они не переставали дрожать? Себастиан садится на табурет, ставит перед собой ноты и оборачивается. Ему даже не надо прилагать усилий, чтобы найти Брока — в третьем ряду четвертый слева. Он улыбается и машет ему рукой, Себастиан кивает. Пианисту кажется, что бабочка съехала на бок. И он чудом сдерживается, чтобы не подойти к другу с просьбой о помощи. Это было бы, по меньшей мере, странно.       Когда директор начинает называть фамилии выпускников, музыка заполняет большой актовый зал. От напряжения по спине течет пот, щекочет кожу, но Себастиан не может прерваться. Пары кружатся по сцене вокруг пианино. Брок обнимает Лидию Хэйл за талию, тянется к ней, и Себастиан совершенно безобразно фальшивит. Путает ноты, как будто первый раз их видит. Никто этого не замечает, все слишком увлечены друг другом. Только Брок отвлекается от своей прекрасной партнерши и смотрит на него, мол, что случилось. Себастиан бы и рад ответить, да сам не знает. Его друг слишком долго заливался соловьем о плюсах пойти с ним перед неприступной красавицей, чтобы сейчас не наслаждаться заслуженной победой.       Вот только смотреть на них почему-то неприятно до брезгливости. Впрочем, пятиминутная композиция не вечна. Пары спускаются со сцены. Себастиан кланяется и уходит за кулисы.       Он быстро стаскивает перчатки, бросает на стул фрак и чудом не подскакивает, когда слышит за спиной высокий восхищенный голосок. — Ты выступил отлично! Музыка прекрасна! Ты такой талантливый! Это было незабываемо! — лепечет Моник, хватая его под руку.       Ее голос раздражает, хочется тишины и покоя. Нет, Себастиан не клялся ей в вечной любви. Он вообще не говорил с ней о любви и о будущем. Она ему определенно нравилась — веселая, болтливая, легко отвлекает от проблем. Возможно, именно поэтому эти отношения были обречены с самого начала — Моник отвлекала от ненужных проблем, от собственных чувств. Себастиан не был с ней настоящим. Она хороший друг, но от ее поцелуев сердце не поет и от прикосновений хочется выть. Мозг кричит — не то, и сердце стопроцентно с ним согласно. — Спасибо. Рад, что тебе понравилось. Ты не могла бы ненадолго оставить меня одного?       Он старается выглядеть довольным похвалой. Честно старается. Себастиан не умеет отказывать людям, не хочет грубить заботливой девушке, но ведь она сама должна осознавать — сейчас не до нее. Моник уходит, окинув его напоследок понимающим взглядом. Она не глупа и все прекрасно понимает. Спасибо ей за это. Спасибо за то, что не задает вопросов. Ему все равно нечего на них ответить.       После речи директора выступает школьный оркестр. Кто-то поет. Песня грустная. Что-то о любви, которой не суждено стать реальностью и растопить ледяные сердца. Люди танцуют, платья кружатся, Себастиан сидит за кулисами и мечтает провалиться сквозь землю. А еще вырвать с мясом длинные светлые локоны из головы Лидии Хэйл. Он такой ребенок, что самому стыдно.       Брок подкрадывается незаметно. Садится рядом. Он смотрит на скрючившегося на полу музыканта, как разглядывают картину в музее: внимательно, с интересом. Ему кажется, что так сидеть неудобно — подобрав к груди колени и положив на них голову. Гель неприятной липкой пленкой остается на пальцах, когда Брок убирает выпавшие пряди за ухо. Парнишка чуть вздрагивает от прикосновения. Погрузившись в свой мир, он не заметил приближение лучшего друга. — Ты облажался, приятель.       Себастиан даже не поднимает головы, просто пожимает плечами на констатацию им обоим известного факта. Нет, Брок не обнаружил в себе вдруг открывшиеся музыкальные способности, просто он столько раз слышал эту музыку и знает ее наизусть. Понять, что ноты не те, несложно. Впрочем, гораздо интереснее узнать, почему дотошный до всего музыкального и до чертиков ответственный Себастиан допустил такую досадную ошибку. — Никто не заметил, кроме тебя. Все были заняты… друг другом. Слишком много людей вокруг. Я отвлекся. — Засмотрелся, как я танцую? — А ты засмотрелся, как я играю?       У Брока титаническое терпение. Можно сказать, терпение — его суперспособность. На язвительные ответы друга он предпочитает реагировать соответственно, но сейчас почему-то не получается. Весь сарказм разом испарился. Остались только усталость и глухая ноющая боль где-то в груди. Он даже собирается тяжело вздохнуть для большего драматизма, но вовремя передумывает. С притихшим музыкантом лучше не переигрывать. — Что происходит, Себ?       Брок ненавидит все эти «розовые сопли» и выяснения отношений. Себастиан ненавидит их еще сильнее. Всю жизнь к сироте относились с особым… вниманием, жалостью. «Розовые сопли» окружали его всегда и всюду. Он ничем не отличается от других подростков, может, чуть больше любит одиночество, зарывается в музыку и совершенно точно странно реагирует на прикосновения лучшего друга. Брок же его не жалел. Поэтому он так держался за эту дружбу. Райт мог подколоть по любому поводу. Посмеяться не над, а вместе с Себастианом. Как бы там ни было, парнишка не знает, что ответить потому, что ничего не случилось. Он просто облажался. Так бывает. Бывает же?       Упрямо поджатые губы, выпяченный подбородок и совершенно нечитаемый взгляд — таким Брок видел его не часто. Особенно ярко запомнилась неделя больничного, после драки с Джаредом Милтоном. Точнее, после того, как Джаред Милтон жестоко избил тогда еще тощего, слабого музыканта. Себ встречал его с таким лицом целую неделю, когда Брок приходил после учебы.       Райт не знает определения слова «дружба», но уверен, что объятия, в качестве поддержки, не должны были длиться дольше минуты. Точно так же, как и не должно быть неловких, скупых поцелуев в висок, от которых в бешеном ритме заходилось чужое сердце. Он лишь хотел хоть немного облегчить его боль. Та неделя была самой ужасной в его жизни. В их жизни. — Может, позавидовал. Мне не с кем танцевать. Даже на своем собственном выпускном я буду подпирать стену, — наконец говорит Себастиан. — А Моник? — Хорошая. Но не то, — он поднимает голову, — Лидия? — Собирался жениться.       Вид Себастиана, подавившегося воздухом, до невозможности забавный. Если бы еще его глаза не чернели, и в них не было бы затравленного ужаса, затаенной злобы. Брок заставляет себя усмехнуться. Они слишком хорошо знают друг друга, чтобы Себ купился на шутку с женитьбой. Но все равно возникает ощущение, что после этих слов вместо позвоночника у парнишки образовался стальной прут, иначе он бы не смог так прямо сидеть.       Райт думает — все-таки странная у них сложилась дружба. Всегда такой была, с первой встречи — слишком интимной что ли. Брок вспоминает, как сползала рубашка с хрупких плеч, открывая рваную рану между лопаток. Как доверчиво Себастиан поворачивался спиной. Как кожа покрывалась мурашками от прикосновения горячих, возможно слишком грубых пальцев футболиста. Брок чертыхается — не любит вспоминать день, когда все в его жизни пошло наперекосяк. Он вскакивает на ноги и улыбается, оборачиваясь к другу. — Что ты там про танцы говорил? — Мне не с кем танцевать. Стой, ты же не собираешься?.. — парень с недоверием смотрит на протянутую руку. — Давай, Бастиан. Чур я веду!       Грин хватается за протянутую руку. Вызов принят. Фрак, упавший со стула, остается лежать на полу бесформенной кучей — бабушка оторвет голову, если на одежде будет хоть одна пылинка. В голове крутится: «Господи, что мы творим». Когда-нибудь он перестанет так остро реагировать на мягкое «Бастиан» и научится говорить твердое «нет». Но пока он старается вообще не думать, на всякий случай даже не дышать.       Брок особо не церемонится. Притискивает к себе одной рукой, чувствует ладонью неровный шрам сквозь рубашку, второй сжимает хрупкую ладонь. У Себастиана, несмотря на все их усиленные тренировки, пальцы по-прежнему длинные и тонкие. Изящные — крутится на языке. Руки музыканта — личное сокровище Брока. За них он готов убивать, и вряд ли когда-нибудь скажет об этом вслух хоть кому-нибудь.       Это странный танец — спокойный, плавный. В нем отсутствует резкость движений и практически не меняется темп. Почти вальс. Себастиан не чувствует напряженности, только теплую ладонь на лопатках. Он отпускает себя, расслабляется в надежных сильных руках и позволяет Броку вести. Хорошо, что здесь темно и никого нет. Никто не увидит их, танцующих вместе, никто не увидит, как полыхает алым лицо юного пианиста.       Движения немного неловкие. Они путаются в собственных ногах, и между ними совсем нет расстояния. Себастиан чувствует чужое сбившееся дыхание на своей щеке. А Брок ненавидит гель, держащий волосы партнера в необходимом порядке, от него хочется чихать. Эстетики в танце нет — это очевидно. Они просто кружатся под воображаемую музыку и стараются не смотреть в глаза напротив.       Брок запинается о стул. Тот с грохотом валится на пол, а его самого от падения удерживает Себастиан. Тренировки не прошли зря. Он всегда был сильным, а теперь научился управляться с этой силой и применять на практике. Райт все еще упорно не считает себя романтиком, но готов поклясться, что это самый романтичный и одновременно неловкий момент в его жизни.       Себастиану кажется, что он тонет в зеленом омуте широко распахнутых глаз. Он неосознанно подается вперед. Чужие пальцы сжимают запястья почти до боли, то ли притягивая, то ли останавливая. Это отрезвляет и дезориентирует одновременно. — Мне пора. Лидия ждет, — говорит Брок, отводя взгляд. — Иди. Не хочу срывать тебе свидание.       Себастиан думает, что очередная девчонка, пусть даже такая, как Лидия Хэйл, для Брока должна быть важнее, чем лучший друг. Он считает, что с девушкой ему будет лучше, чем с ним. Как минимум безопасно. Пожалуй, он впервые по-настоящему задумывается о безопасности своего приятеля и признает, хотя бы самому себе, что это не совсем дружба.       Брок думает, что Себастиан слепой идиот. Пальцы соскальзывают с тонкого запястья, останавливаются на ладони. Он до сих пор чувствует чужой ускорившийся пульс.       «Нужно уходить. Прямо сейчас», — с ужасом осознает Брок.       Лидия действительно ждет его у сцены. Он ведь сказал, что хочет предупредить друга и попрощаться. Обещал быть через минуту, прошло уже десять. Об этой девушке ходит больше слухов, чем о баре в доках, так что сегодня ночью Броку перепадет. Он уверен в этом на сто процентов. Он хочет ее, иначе бы не увивался за ней хвостом столько времени. Вот только руки совсем не слушаются и наотрез отказываются отпускать прохладную ладонь. — Ты выступил отлично. А над танцем надо поработать. Будет неловко оттоптать ноги своей партнерше. Она же не такая терпеливая, как я.       Брок шутливо салютует ему и уходит не оборачиваясь. Лидия стоит там же, где он ее оставил. Девушка улыбается загадочно и слишком приторно. Брока перетряхивает от этой улыбки. Мозг просто взрывается, кричит — нет, нельзя, не то. Брок встряхивает головой, не желая думать о своих действиях. Ему это нужно. Нужно защитить Бастиана от себя.       Себастиан прижимает к груди стопку бумаг и быстро идет по ночным улицам домой. Он так спешил покинуть темное закулисье, что забыл ноты и фрак с перчатками. Пришлось вернуться и случайно застукать целующихся Брока и Лидию у края сцены. Глаза неприятно щиплет и сводит живот. Нет, он совершенно не собирался подглядывать за лучшим другом, но отвести взгляд не хватает сил. Руки, не привыкшие к насилию, произвольно сжимаются в кулаки. В тот момент он пугается сам себя.       Брок не видит его, но чувствует. Он отрывается от пухлых девичьих губ и оглядывает занавес. Себастиана там уже нет. Броку 18. Он взрослый человек, окончивший школу и подавший документы в местный политехнический университет, в который его, кстати, приняли с распростертыми объятиями. Он капитан футбольной команды, увивающийся за каждой юбкой. И каждая юбка старается обратить на себя его внимание.       Тогда почему? Почему же на месте прекрасной белокурой Лидии больше всего на свете он хочет увидеть патлатую темную макушку и упрямо сомкнутые губы, и горящий синий взгляд, и еще, быть может, румянец на щеках. Как тогда, год назад в день своего семнадцатилетия. И губы — теплые и сухие — привлекают гораздо больше, чем перемазанный в красной помаде рот его спутницы.       Брок никогда не расскажет никому о том, что оставаясь у Лидии на ночь, он пару раз порывался позвонить, проверить, как добрался до дома его лучший друг. Он беспокоился, хотя понимал, что теперь Себастиан вовсе не беззащитный и может сам навалять хулиганам со всей округи. Брок об этом позаботился.