Потерянные ноты

6.

      Себастиан злился редко. Как правило, это сопровождалось непомерным чувством вины, не пойми, откуда берущимся. Он всегда был замкнутым и нехотя открывался даже лучшему другу. Говорил, что просто не привык быть откровенным с людьми — не с кем было особо откровенничать. Брок не пытался копаться в его душе, просто смотрел, надеясь разгадать, что прячется в глубине синих глаз. Иногда у него получалось разглядеть в них радость, удивление, боль, но чаще всего он видел в них печаль.       Но иногда бывали моменты, когда безошибочно угадываешь, что вот сейчас начнется ад. Персональный ад Себастиана Грина, на который он сам себя благополучно обрекал. Мрачнеет на глазах? Огрызается без причины? Ненавидит весь мир? Все. Беги и прячься, пока не поздно. Потому что погребенный под чувством вины музыкант погребет под ним всех, кто попадется под руку. Чаще всего это касалось его единственного друга, всегда находящегося поблизости в такие моменты.       На самом деле, Брока забавляла резкая смена настроения и выражения лица приятеля. Ему нравилось наблюдать за этим превращением. Сначала тот пытался отшучиваться, потом начинал зубоскалить, после просто набрасывался ни с того ни с сего из-за какой-нибудь ерунды, срывался на грубость. И вот под конец всех этих неожиданных метаморфоз его лучший друг становился ужасной, ощетинившейся, лохматой, сверкающей черными глазищами пакостью, готовой броситься на тебя в попытке перегрызть зубами глотку или же вырезать ножом собственное сердце и бросить к твоим ногам. Кто его поймет в таком состоянии.       Со временем Брок привык. Он далеко не сразу осознал, что Себ злится не на мир, не на кричащих за окном детей, тем более не на него. Его друг злился сам на себя за малейшую провинность. Всякому нормальному человеку они казались мелочами, не заслуживающими внимания, но слишком ответственный пианист вообще не знал такого слова. «Мелочей не бывает» — говорит Грин. Он готов был ненавидеть себя буквально из-за любой неудачи. Причем совершенно не обязательно касающийся лично его. У Брока срывается свидание — виноват Себастиан. У бабушки выкипает молоко — виноват Себастиан. Где-то на другом конце света от голода умирают дети — виноват, опять же, Себастиан.       Вот и в этот раз ничего не изменилось. Брок сразу замечает, как парнишка переменился в лице. Он даже не надеется уйти от самосуда, который вершит над собой Себастиан в собственной голове. В этот раз причиной послужил соседский кот, попавший под колеса машины. Животное погибло. Честное слово, они были не причем. И вроде бы оба это понимали, но сидя в гостиной у Райтов и хлебая холодный чай, Себастиан грубил и срывался из-за любого пустяка. То чайник слишком громко шумит, то птицы мешают думать своим чириканьем, то солнце слепит глаза, то пальцы на ногах мерзнут, то кот сам дурак, смотреть надо было.       Брок злился. Терпел и злился. В такие моменты друг становился просто невыносимым. И никакие увещевания на тему «ты ничего не мог сделать» не помогали. Кот просто выбежал на дорогу в неподходящий момент. Они даже не видели, что произошло. Узнали о случившемся от миссис Райт. И сразу этот отрешенный взгляд, шуточки невпопад и злость. Себастиан всегда любил животных больше, чем людей. — Ты не виноват, — тихо говорит Брок.       Его не слышат, может, просто не хотят слышать. И он не знает, что еще сказать, чтобы Себастиан прекратил себя мучить. Нельзя жить с таким грузом, рано или поздно это его убьет. Спустя час мальчишка оттаивает. Улыбается виновато, извиняется за поведение и отбывает к себе.       Идея посетить кинотеатр приходит неожиданно. Это не то чтобы идея, скорее — интересные обстоятельства. В Рождественские каникулы, когда метет снег, дует пронизывающий ветер и у каждого магазина Санта звонит в колокольчик, Брок встречает Себастиана у дверей собственной квартиры. Он замотан в шарф по самые глаза, серая кепка скрывает вторую половину лица. Последний школьный год сказывается на нем не лучшим образом. Он слишком устает от уроков, тренировок, работы в булочной и музыкальных репетиций. Подглазины совершенно не украшают и прибавляют пару лет. — Пойдем в кино, — без приветствий выдает он.       Не вопрос, просто высказывание вслух причины прихода. Брок бездумно кивает. Вчера был очередной приступ самобичевания из-за чего-то столь несущественного, что запомнить не получилось. Возможно, это способ извиниться за свое гадкое поведение. Брок не хочет ему мешать, поэтому накидывает теплую куртку и послушно следует за другом.       Себастиан покупает билеты сам, тратит почти все заработанные за неделю деньги. Он даже успевает до начала притащить откуда-то попкорн. Ребята проходят в зал под перешептывания за спиной. Почти весь сеанс Брок разглядывал профиль друга, пользуясь окружающей их темнотой. У того нос горбинкой и забавно выпирает подбородок с ямочкой. А еще ресницы пушистые-пушистые. Пальцы покалывает от желания к ним прикоснуться.       О чем там было кино? Ах да, о любви и музыке с Физзи Найтом. Наверное, этого стоило ожидать от Себастиана, который был сам не свой до всего музыкального и часто любил рассуждать о всякой романтической ерунде. Брок больше никогда не позволит другу выбирать фильмы. На них смотрели почти с отвращением. Это было странно и неприятно. Он был рад, наконец, выбраться из темного зала, хотя фильм ему понравился. То, что он успел увидеть, отвлекаясь от рассматривания лица своего лучшего друга, ему точно понравилось. — Бас, это было твое первое свидание в кино, да?       В бархатном голосе сквозят смешинки. Себастиан даже оборачивается от непривычного сокращения имени и видит довольный дружеский оскал. Он задумывался об этом, не осмелился бы сказать прямо. Теперь эта мысль никогда не покинет его голову. — Заткнись, балбес, — звучит совсем беззлобно. — В следующий раз я выбираю фильм! А то на этих соплях я почти заснул. — Ты пол фильма пялился на меня, — у Себастиана от возмущения раздуваются ноздри, и щеки заливает румянцем. — Думал, разрыдаешься, — пожимает плечами Брок. — Это же была комедия!       В ответ друг снова пожимает плечами. На улице темно и холодно. Себастиан ежится, жмурится от летящего в лицо снега, натягивая кепку еще ниже на лоб. Когда из подворотни доносятся приглушенные голоса, никто не удивляется. Нью-Йорк. Ночь. Темный закоулок. Вот только Брок забыл, что совсем недавно Себастиан снова устроил себе мысленный ад, потому удивился, когда парнишка рванул вперед, на ходу скидывая тяжелое пальто. Решив, видимо, что еще и за это винить себя не хочется.       Двое отморозков — один высокий, второй маленький, словно ребенок — зажали в углу одинокого прохожего. Они что-то требовали у него и не забывали избивать. Это определенно был мужчина, который пытался сопротивляться. Отбивался, как мог, до боли знакомыми приемами. Себастиан с разбега врезается в самого высокого хулигана в длинном зимнем пальто, валит его на землю. Но ударить не успевает, получает пинок в живот от второго. Падает, цепляясь за его одежду, дергает, и маленький паршивец падает следом.       Брок успевает додумать мысль о том, что мальчишка не зря разделся и срывается с места, будто по щелчку. Бьет низкого наотмашь, оттаскивает от кашляющего Грина. И пока тот поднимается, отправляет в нокаут. Незнакомец в это время с энтузиазмом полирует стену спиной высокого.       Нападающие подаются в бега — трое против двоих им не по силам. Брок подбирает серую кепку, отряхивает от снега и протягивает другу, стирающему кровь с разбитой губы. Тот благодарно улыбается, и встает, держась за протянутую руку. — Ты в порядке? — хрипло спрашивает мальчишка. — Благодаря принцессе и ее рыцарю. Меня сейчас стошнит! — сплевывая кровь, говорит Джаред Милтон.       Повисает звенящая тишина. По взгляду Себастиана понятно — узнал, как только увидел, и все равно бросился на защиту. Вот же… Брок не может подобрать нужного слова. В голове одни ругательства, перемежающиеся с чем-то нежным. Его друг действительно очень добрый. Даже там, где вроде бы не надо. Уж он, Брок, точно бы не простил. — Знал бы, что это ты, не стал бы впрягаться! — зло бросает Брок. — Стал бы. За него.       Джей указывает рукой на Себа, который решил проверить, ушли ли хулиганы, не поджидают ли за углом. Он скрывается за поворотом. Брок знает, что если б они сразу знали кто это, все равно бы влезли. Оба ненавидят несправедливость, а чрезмерному упрямству музыканта сопротивляться все равно не хватит сил. Как бы больно ему не сделали, он все равно будет пытаться защитить и оправдать этого человека. Упертый, до глупости. Очень добрый. Когда-нибудь это его погубит. Когда-нибудь это погубит их обоих.       Джаред движется медленно. Старается не издать ни звука, но боль мешает дышать. Брок знал этого парня много лет. Они были в одной команде еще в школе. Даже тогда Милтон умел игнорировать боль ради победы. Райт прекрасно понимает, что будь он один, не стал бы защищать его. Даже за деньги не стал бы. Он до сих пор иногда просыпается по ночам от кошмаров: Себастиан сидит у школьной стены, у него дрожат руки и повсюду кровь. Воображение рисует картину гораздо страшнее, чем было на самом деле, но от этого не легче.       Милтон будто чувствует нерешительность своего спасителя. Он лишь благодарно хмыкает, забирая свой бумажник из рук бывшего капитана. Когда Брок увидел его в снегу, он уже был пуст. Грабители не тронули только фото молодой, красивой девушки. У нее волосы собраны в косу и добрый взгляд. И веснушки. У Себастиана тоже веснушки по весне проступают. — Это жена, — с улыбкой объясняет Джаред, а потом продолжает железным голосом, — Я видел вас тогда. За кулисами на твоем выпускном вечере. Хотел убить. Руки чесались врезать, чтоб зубами отплевывались, пидоры несчастные. А теперь нет. Не трону. — Что ты видел, Милтон? — рычит Брок, припечатывая его к стене. — Вы танцевали, — локоть прижимается к кадыку, мешая вдохнуть, — Не лезь в бутылку, Райт, — хрипит мужчина, — Сказал же — не трону! Я видел, как ты смотрел на него. Я так на свою жену смотрю. Точно на величайшее сокровище. Она и есть мое сокровище. А пианист, видимо, твое. — Никогда не говори ему об этом. Вообще никогда не заговаривай с ним, — чеканит Брок. — Он не знает? — Нет. Это небезопасно для него.       Джаред кивает и обещает молчать. Только предупреждает, если он заметил, то заметят и остальные. Ему, Броку, надо быть осторожнее, если он хочет защитить своего друга. Эти слова оставляют неприятный осадок на душе. Себастиан и так держится подальше от общества, одинок, почти до патологии. Если Брок где-то допустит ошибку, то его друг не просто станет одиночкой, он превратится во всеми ненавидимого изгоя. Они оба превратятся в изгоев. Такой жизни никому не пожелаешь. Им хорошо вместе, хорошо просто дружить. И если у Брока не в порядке с головой и хочется чего-то большего, то это не должно стать проблемой Себастиана. Он в этом не виноват. — Пойдем домой.       Голос раздается из-за спины и заставляет подпрыгнуть. Хулиганы ушли, в этом Себ убедился почти сразу, но возвращаться в темную подворотню не спешил. Находиться рядом с Джаредом Милтоном было невыносимо. Хоть прошло уже достаточно времени, и к нему никто не цеплялся с тех пор, воспоминания все еще несли с собой слишком много болезненных ощущений. — Он цел? — нехотя интересуется Себастиан. — Конечно, цел. Вовремя услышали. Он женат, кстати, — Брок обнимает его за плечи. — Ты молодец.  — Да, я большой молодец. Отлично огреб от этих придурков. Без тебя я бы не справился. — Мы оба отлично огребли. Себастиан, я бы не стал… ради него. — Поэтому у тебя есть я — твоя личная совесть. — Да. У меня есть ты — мелкий упрямый засранец, который готов ради такого говнюка, как Милтон, получить лишний раз по роже!       Себастиан что-то недовольно бубнит, но позволяет стереть с лица кровь. Болезненно шипит и старается не думать о теплой ладони на своей щеке. Брок усмехается и идет дальше, по-прежнему обнимая друга за плечи. Тепло и уютно. Так привычно за эти годы. Он почти перестает думать о словах Джареда. Но страх за сохранность жизни мальчишки так никогда и не отпустит его до конца.