Какого, спрашивается, Мадары?!

            Дни летели до ужаса быстро, мелькая перед глазами. Учёба оказалась безумно скучным занятием, особенно, когда тебя полностью игнорируют сенсеи. Впрочем, к этому Узумаки привык быстро, как и к презрению и страху со стороны одноклассников. Всеобщее отчуждение мало его волновало (скорее, даже радовало) — реально полезные знания Курама с удовольствием поглощал сам, тренировки с АНБУ с лихвой перекрывали все необходимые физические навыки, а бабуля Наоки следила за выполнением домашних заданий и во многом помогала разобраться. Неудачником в учёбе он определённо не был, так что докопаться сенсеям было не к чему. Кое-кто из детей попытался было посмеяться над его волосами — по воспоминаниям Кушины Кьюби знал, что и её мелкие коноховские придурки в своё время дразнили за красную шевелюру — но это Узумаки пресёк, что называется, на корню. Ему вот красный цвет нравился очень, так что в итоге Ку был рад, что попал не совсем в своего Джинчуурики и не стал блондином.             В общем, в Академии его не трогал никто. Кроме Саске, разумеется.             «И чего только всем Учихам от меня надо?» — в мыслях ворчал Курама, хотя на самом деле он был даже рад: без развлечения в виде Саске он бы давно помер со скуки в этой самой Академии.             Что и кому Саске пытался доказать, приставая к нему на каждой перемене, Кураму волновало мало. Их «соперничество» пока не принимало интересных форм, ограничиваясь спорами да небольшими стычками, но, по крайней мере, это было забавно. Учителя часто ставили их в пару на спарринги, что Курама очень любил, не упуская возможности потешить своё эго хоть одним поверженным Учихой. До Итачи ему, увы, было как Мадаре до титула каге, зато Саске частенько валялся в пыли. Курама просто был хитрее, опытнее и чаще тренировался с действительно сильными шиноби, так что гордому наследнику Красноглазого Клана доставались две-три победы из десяти. Зато у Саске было одно преимущество, перекрыть которое Кураме было нечем — фан-клуб имени «Я стану женой Саске-куна», в который вступили почти все девчонки из их класса и с параллели. Вот что определённо не нравилось Кураме после удачного спарринга — убегать от толпы разъярённых фанаток Учихи. Затопчут же и не заметят. А если заметят, то и в клочья разорвут. Поэтому Узумаки старался обойтись без нанесения своему сопернику сильных физических повреждений, а потом быстренько смывался от злющих девчонок. Тензо и Какаши над этой ситуацией посмеивались меж собой, мол, зато натренируешь скрытность и Техники маскировки.             Кроме Саске, пожалуй, была ещё Тен-Тен. Эта девочка с умильными хвостиками из второго А-класса иногда приходила к Узумаки переброситься парой слов на перемене или посидеть вместе в тени раскидистого дуба с качелями. Кураме это старое дерево сразу полюбилось своей серо-коричневой, испещрённой трещинами-морщинами корой и шумной зелёной кроной. Шелест листьев на ветру служил чем-то вроде звукоизоляции, заглушая перешёптывания остальных детей. От громких криков, правда, не спасало, но они не особо мешали Ку медитировать под прохладным ветром, обдувающим тело, или разговаривать с Тен о новом танто, появившемся в их магазинчике…             Со взрослыми были свои заморочки. Какаши то и дело предпринимал неловкие попытки сблизиться с Ку, поладить не только на тренировочном полигоне, но и в домашней обстановке. С чего Хатаке перестало быть всё равно, Курама не знал, но поползновения в свою сторону распознавал в первые минуты и на контакт шёл неохотно. Оно ему надо? Какаши вон не маленький уже, пусть сам разбирается.             На самом деле Какаши изнутри грызла вина перед сенсеем. Курама в самом деле был невыносим, особенно когда ему хотелось, но за эти месяцы, что они провели вместе — на тренировках, за учёбой, за совместными (почти семейными уже) обедами — Хатаке успел привязаться к ребёнку. Ему казалось, что он как будто восполнял пробелы за те годы, когда спрятался за горем от потери последних, как он думал, близких людей. Первое время Какаши даже пытался ненавидеть этого ребёнка, потому что так было проще — Минато-сенсей и Кушина-сан ведь умерли из-за него, да? Ему понадобилось время — много времени — чтобы принять, что сенсей погиб потому, что защищал Коноху, и его маленький сын уж точно здесь был ни при чём.             Выручала бабушка Наоки. Обеды в её доме не были редкостью, скорее наоборот. Наоки-сан проявляла заботу по отношению к Узумаки, не только закармливая вкуснейшей едой, но и помогая с уроками. Приходя после Академии к Хатаке, Курама обязан был выполнить все домашние задания и показать их Наоки-сан. И пока всё не было правильно и аккуратно сделано, с него не слезали. По выходным, когда не было уроков в Академии, бабуля дополнительно занималась с ним каллиграфией.             Вот так вот и получалось, что, казалось бы, совершенно не имеющий никакого отношения к Кураме человек заботился о нём очень искренне. Это было… странно. Узумаки всё не мог определиться, как он к этому относится, потому что, всё-таки, добра в свой адрес он не видел, ни как Кьюби, ни как местный мальчик-джинчуурики. Тензо-сан буквально стал первым, кто обратил на него внимание и решил «причинить добро». Принимать-то помощь Курама принимал, не дурак же, раз предлагают, надо брать. Но вот с доверием были проблемы, да и в целом было у него глубокое ощущение некой большой подставы: ну вот это сейчас они такие добренькие, а дальше что? Если попросят назад, что ему делать?             Предаваясь сим размышлениям как-то перед сном, Курама выдумал коварный план. Для исполнения этого самого плана нужны были лес, парочка кунаев да леска: Ку решил заняться охотничьим промыслом. А что, и ему развлечение и тренировка, и добычу можно отдавать Хатаке, как символическую плату за еду и помощь в обучении!             С первым пунктом проблем не возникло — вокруг Конохи было достаточно лесов. Кунаи у него тоже были, и держал их Курама в порядке: затачивал и начищал до блеска. Леску мальчик без особых трудностей приобрёл у Такахаши-сана, в очередной раз залипнув напротив витрины с катаной, чьё лезвие было скрыто в красном чехле. Хозяин оружейной лавки посмеивался себе под нос, глядя на застывшего мальчишку, и пообещал «приберечь славный клинок до тех пор, пока Узумаки-кун не станет достоин его». На такое замысловатое обещание Ку только фыркнул, проведя рукой по взъерошенным волосам. И тут же с недоумением уставился на эту самую руку. Подобное движение за собой он заметил впервые и теперь надеялся, что это не станет привычкой.                           В очередной выходной, вооружившись всем необходимым, Курама отправился исследовать ближайшие леса на предмет дичи. Впрочем, совсем уж близко к жилым кварталам деревни он останавливаться не стал, благоразумно продвинувшись подальше вглубь леса. Оказавшись в тёмном лабиринте, сотканном из причудливых громадных деревьев, чьи кроны переплетались на самом верху, создавая сплошной купол и почти не пропуская солнечный свет, Узумаки вздохнул с облегчением, наслаждаясь полным отсутствием людей. Тишина, нарушаемая лишь шелестом трав и листьев, перекличками певчих птиц и перестукиванием дятлов, дарила покой и умиротворение. Ещё несколько метров Ку преодолел в некотором смятении, любуясь дикой красотой леса, а затем, мягко ступая по покрытым мхом корням исполинских деревьев, весь обратился в слух и обоняние, становясь настоящим хищником.             Чем больше плутал он, подмечая сломанные ветки или вытоптанные полянки, издалека обходя опасных зверей и следуя за манящими запахами, тем больше был похож на лиса, утрачивая человеческие черты.             Наконец, он остановился у края небольшого оврага, залитого солнцем. Деревья над ним размыкались, давая солнечным лучам освещать и согревать землю. Буйным цветом пестрили травы, выросшие почти по колено. На противоположном крутом склоне оврага Курама заприметил вход в кроличью нору, скрытую в тени. Со стороны мальчишки, притаившегося в кустах, склон оврага был пологим, так что тихо спуститься вниз не составило особого труда. Спрятавшись в высокой траве, он осторожно пробирался поближе к норе, заодно выискивая рядом пушистых зверьков.             В траве ни одного не нашлось, но Курама точно заметил парочку белых пятен, мелькнувших внутри норы. Убедившись, что нора обитаема, он соорудил простенькие силки, закрепив конец за корягу, торчащую из земли, и намотав леску на пень. Получилось что-то вроде прозрачной сети, в которой легко мог запутаться кролик.             Поставив ещё парочку подобных ловушек, спрятанных в траве, Узумаки выбрался из оврага и решил ещё побродить по лесу, наслаждаясь ароматами трав. Силки он проверит завтра, а пока можно было выполнить рекомендации Какаши-сана. Найдя неприметную полянку, затерянную среди густых зелёных зарослей, он уселся в корнях одного из деревьев на мягкую траву и занялся медитацией.             Домой в этот день Узумаки вернулся поздно. Только дополз до подушки и завалился спать. Утром его вновь ждали Академия, ненавистные взгляды, одноклассники и неугомонный Саске, который снова будет нарываться на драку. А потом — высокая трава в овраге, лесные запахи, а если повезёт, то и парочка пушистых кроликов в силках, а ещё уютный дом Наоки-сан, громкие радостные крики Такеши и вкусный обед… Так что, каким бы плохим настроение не было с утра, к вечеру оно улучшалось многократно.             После Академии Курама бегом помчался в лес, на этот раз не останавливаясь на пути к намеченной цели. Вскоре показался залитый солнцем овраг, и мальчик замедлился, осторожно осматриваясь. Тихо спустился вниз по пологому склону и, укрывшись в траве, пополз к ловушкам. Один раз чуть сам в леске не запутался — пустая была, вот и не заметил. А в тех, что ближе к норе, обнаружились попавшиеся кролики. Всего было три штуки: двое так отчаянно пытались выбраться, что запутывались всё сильнее и, в итоге, леска разрубила их тела практически пополам, а один, совсем ещё маленький крольчонок, был жив и относительно цел. Узумаки удивлённо хмыкнул, думая о том, что делать с пушистиком дальше. Спустя пару минут раздумий он аккуратно выпутал его из силков и сунул в школьный рюкзак. Затем достал двух оставшихся и замотал тушки в широкие листья лопуха, растущего здесь же, среди прочей травы.             Удовлетворённый выполненным планом, Джинчуурики неторопливо топал по улицам Скрытого Листа с улыбочкой заправского маньяка. В рюкзаке беспомощно трепыхался пушистый комочек, но мальчик не обращал на крольчонка внимания, больше следя за тем, как бы кровь, просочившаяся сквозь лопух, не оставила пятен на его одежде. Шёл он, естественно, по мелким улочкам и тёмным закоулкам, прячась в тени домов — возможность попасть на «приём к мозголомам» или к Учихам на «кодирование» его вовсе не прельщала.             Наоки-сан сильно удивилась тому, что ребёнок пришёл позже, чем обычно, но ещё сильнее она удивилась своеобразному подарку, который тот ей преподнёс. Конечно, долго размениваться на любезности она не стала, бывшая куноичи ведь, так что кроличьи тушки пустили в оборот: освежевали, выпотрошили и разделили на составные части, половину отправили в морозилку, всё оставшееся — тушиться на сковороду. Добытчика же немедленно послали отмываться от грязи. Выдали чистую домашнюю юкату и заставили переодеться, и только потом пустили к Такеши, который, конечно же, уже разведал про богатый улов и жаждал услышать об охоте от первого лица и со всеми подробностями.             Потом заявились Какаши вместе с Тензо, которые, перебросившись парой слов с Наоки-сан, колдующей над плитой, отправились к детям. Организовали группу поддержки Такеши и давай наседать на порядком подуставшего от болтовни Кураму. Узумаки искренне не понимал, зачем им этот пересказ, если они обязаны за ним следить, как АНБУшники. Кто-то один из них точно был в лесу и всё видел, скорее всего, это был Тензо. Никто кроме него не смог бы настолько слиться с фоновой чакрой леса, что Курама в своих охотничьих порывах, весь обращённый в восприятие, не заметил бы слежки, ибо, насколько смог выяснить Ку, Тензо был на данный момент единственным живым шиноби, владеющим Мокутоном.             В общем, выжали из Курамы все соки своими допросами. Зато вскоре Наоки-сан позвала всех ужинать, и Узумаки с превеликой радостью помчался на кухню самым первым, вызвав синхронные смешки у джонинов. Переглянувшись, они последовали за мальчиком, не забыв и Такеши. Тензо подхватил пепельноволосого малыша на руки и усадил на шею, отчего мелкий восторженно заверещал, въехав на кухню на эдакой лошадке. Какаши проводил их задумчивым взглядом и неспешно потопал на встречу с кроличьей тушкой.             Ужин выдался славный; у каждого из присутствующих слюнки текли от одного только запаха запечённой крольчатины, а стоило им увидеть этот кулинарный шедевр… Нежное мясо, покрытое красивой золотистой корочкой, в подливе из тушёных овощей, так и взывало к мужчинам и их желудкам… Наоки-сан только рассмеялась, лицезрея четыре идентичных выражения лица. Этот кролик был вкусным до невозможности; мнения сошлись на том, что мяса нежнее, сочнее и ароматнее никто не пробовал. И все без остановки нахваливали кулинарные таланты Наоки-сан. Смущённая, она потом мыла посуду, что-то бормоча себе под нос.             На исходе дня все они сидели в небольшой плетёной беседке в маленьком опрятном садике возле дома старушки. Такеши носился вокруг с дикой, необузданной радостью, какую испытывать могут лишь малые дети, упрашивая ани-чана поиграть с ним в догонялки или прятки. Тензо решил занять пока неугомонного малыша игрой в лошадку, на что ребёнок согласился с огромнейшим энтузиазмом. Наоки-сан отдыхала в доме, так что Курама остался наедине с Какаши. В прохладном вечернем воздухе тут же повисла напряжённая, неловкая тишина, почти осязаемая. Мужчина задумчиво глядел куда-то вдаль, а Ку с преувеличенным интересом рассматривал кусты шиповника, набиравшие цвет и разросшиеся возле беседки. Первым неловкое молчание по обыкновению нарушил Какаши, предприняв очередную попытку наладить контакт:             — Ты большой молодец, Курама. Уверен, из тебя выйдет отличный шиноби.             — Какаши-сан? Вы чего это? — Узумаки оторвался от созерцания розовых цветков, но помогать АНБУшнику сгладить неловкость не спешил. Тот пристально смотрел на него открытым глазом, раздумывая, стоит ли развивать тему. Решил, что раз похвала не зацепила сразу, надо пробовать проявить деловой интерес:             — Тот крольчонок, которого ты принёс живым. Что будешь делать с ним?              Курама в ответ разглядывал маску из плотной зелёной ткани, скрывающую нижнюю часть лица джонина, невольно заражаясь некоторым любопытством.             — Наоки-сан сказала, что можно отгородить ему уголок садика и оставить пока здесь. Думаю, Такеши-кун будет рад поиграть с ним. А потом, если повезёт, поймаю ему пару. Как повзрослеют — у Клана Хатаке будет своя миниферма, — Ку улыбнулся, разыгрывая карту пай-мальчика, в надежде, что вышло мило. Вышло скорее расчётливо-хитро, но нотку заботы Какаши уловил и оценил.             — Да, думаю, будет здорово.                           Курама же, в который раз удивляясь сам себе, думал о маленьком братце Такеши. Если до Какаши в глобальном смысле ему не было дела, мелкий непоседа вызывал в нём некоторые неясные чувства. Кураме хотелось, чтобы этот ребёнок был… в безопасности? Или даже… быть для него, как Итачи — для Саске?             Но в отличии от Итачи Курама не был шиноби, пока, во всяком случае, а у Такеши даже не было родителей, хорошо хоть бабушка жива-здорова. Какаши тоже себе на уме — человек-сам-себе-клан, ни положения, ни преференций, ни средств особых — у Хатаке не было ничего, чем могли похвастаться другие кланы Конохи. Да, от Хатаке осталось полтора джонина и двухлетка, да, фактически никакого весомого вклада в безопасность и развитие Конохи сейчас они не вносили. Но ведь над этим можно было работать!             Лис был готов окончательно признать, что не понимает людей: Какаши рисковал своей жизнью, тратил огромное количество усилий ради Конохи, но для своих самых близких людей словно не пытался сделать вообще ничего.                           В беседку с хохотом влетел Такеши, тут же кинувшись к Ку, а Тензо, явно вымотанный играми с чадом, виновато махал рукой с порога дома. Узумаки улыбнулся своему отото и сильнее взлохматил рукой его волосы, копируя жест Тензо (так уж получилось, что он, похоже, был самым адекватным в общении с детьми), а сам буравил взглядом спину Какаши, выходящего из беседки. Тот, когда не встречался ни с кем своим одним взглядом, как сейчас, выглядел каким-то тусклым. Пустым. С этим надо было что-то делать, потому что сам Ку был явно не в состоянии в случае чего спасать отото.             А что спасать рано или поздно придётся, Курама не сомневался.