Под стягом дракона

      У него посох Магнуса, думает Савос Арен.       «Посох Магнуса» бесконечно повторяется в его голове эхом смертного приговора, пока Савос вжимается спиной в сырой камень стен Бромьунара. Посох Магнуса — бесконечная батарея, которая никогда не переполнится. Всё, что будущие мастера Коллегии Винтерхолда способны обрушить на древнего лича, будет поглощено и переработано в жизненную энергию.       Они даже не могут его удержать. Как запереть в магической клетке существо, способное поглотить любую магию?       Незримая удавка призыва агонически дергается: младшие дэйдра, которых он успел вырвать из Обливиона, безнадежно пытаются отдалить их неизбежную гибель. Атма уже сплетает новое заклинание — смертоносный шторм, что сжег бы любую живую тварь, не оставив даже пепла; у нее идет кровь носом от того, что она уже исчерпала свой магический резерв и теперь платит за колдовство собственной жизненной силой. Хафнар взывает ко всем богам, которых может вспомнить; кто-то даже откликается на его зов — легкая призрачная завеса окутывает их троих, отводит взор лича, восстанавливает растраченные силы.       Это всё равно их не спасёт. Посох Магнуса сожрёт и огненный вихрь смерти, и целебный туман. У них есть около двадцати секунд, пока лич разбирается с призванными дэйдра.       Потом они умрут.       Савос крепко зажмуривается и думает, что лучше бы он просто сдал треклятый экзамен. Посох Магнуса посох Магнуса посох Магнуса. Посох Магнуса полон магией и бесконечно впитывает магию. Савос должен сделать так, чтобы впитывать было нечего.       Вскрик убитого и изгнанного в родные Воды Забвения дремора заставляет его вздрогнуть: возврат энергии пробегает чистым лазурным огнем по жилам, хлещет наотмашь, заставляет очнуться от дурмана магического истощения. Десять секунд.       Если замкнуть магическую петлю, она превратится в ловушку. Стабилизирующие якоря: минимум два. Откуда взять столько энергии? Рано или поздно любой источник истощится; даже если он сожжет целую душу, даже если сожжет все три.       Новый разряд хлещет в стену — Савос чувствует спиной покалывание рассеявшейся магии; его укрытие, протяжно скрипнув трещинами, рассыпается бесполезной грудой камней. За драконьей маской не разглядеть усмешки лича, но Савос ощущает ее и так. Драконий жрец мягко наклоняет посох, и Савосу приходится вложиться в собственный барьер, чтобы отразить поток силы — безупречно чистой силы, даже не оформленной в заклинание.       К чему заклинания, если у тебя есть бесконечная магическая батарея. Ты можешь сжечь любого обыкновенной сырой энергией. Савос прыгает в сторону, неловко падает на землю, спасаясь от взрыкнувшего над головой пламени: Атма закончила своё смертоубийственное заклятье. От рева всемогущего огня Савос почти глохнет. Ему так кажется.       В наступившей тишине он слышит почти беззвучное шипение. Он надеется, что это останки лича, но потом понимает — это испаряется вода с сырых камней Бромьунара.       Драконий жрец смотрит на них, как на круглых дураков. Навершие посоха Магнуса сияет всё так же тускло: что ему один огненный шторм. Он мог бы впитать тысячи их, сотни тысяч, и не насытиться впрок.       — Прочь с дороги, — произносит существо под маской. Тамриэлик кажется слегка искаженным акцентом, чуть похожим на нордский. Древненордский?       Савос поднимается на ноги, пользуясь вынужденной паузой: ни у Хафнара, ни у Атмы не осталось сил, чтобы продолжать магический бой. Лич может убить их одним движением руки, как убил всех тех, чьи кости они встретили по пути к древней тюрьме.       Только бы он не передумал, отчаянно молит Предтечи Савос. Во имя всех предков, только бы он сейчас не вздумал их щадить.       Драконий жрец решает не дожидаться, пока к его противникам вернется благоразумие. Он просто поднимает посох Магнуса, и у Савоса темнеет в глазах от сокрушительного потока силы. Если бы он хоть на миг попытался сопротивляться, эта сила сожгла бы его дотла, не оставив даже костей.       Но Савос не пытается сопротивляться. Савос расщепляет поток надвое, направляет его сквозь себя к двум якорям и отдает им один простой приказ — подчиняя чужую волю, как подчинял много лет разумы призванных духов и низших дэйдра.       Боль настигает его всего мгновением позже — когда магическая петля, получив в своё распоряжение стабилизирующие якоря, выпускает его из своей ловушки. Савос падает на все еще горячие камни, прижимая руки к груди, глухо воет от боли, отчаянно пытаясь сплести целительное заклинание, хоть одно, хоть самое слабое. Сквозь пелену слез он видит, что кожа на его пальцах почернела, как уголь.       Но он еще может кричать — собственной глоткой. Когда ему хватает сил наконец оградить свой разум от физической боли, он поднимает голову, смаргивая слезы с глаз, и с облегчением понимает, что всё получилось. Всё получилось.       От фигур Атмы и Хафнара веет магией — живой, изначальной, всесильной; ее так много, что она превращает их образы в сияющие силуэты. Плоти и одежды уже не осталось; прямой контакт с посохом Магнуса уничтожил физические тела в мгновение ока. Разум — тоже. Всё, что осталось — импринт, оставленный приказом Савоса в магической эссенции духа.       Из рук его мертвых друзей, превращенных в магические батареи невообразимой для смертных тел емкости, струятся лучи энергии — в сферу поглощения. В сферу, единственное предназначение которой — пожирать магию до скончания веков или пока рядом есть хоть один ее источник. Прервутся потоки от обоих якорей — и сфера падет.       Но уничтожить ее изнутри не получится даже посохом Магнуса. Чем больше энергии поступает в сферу, тем крепче ее барьер. Лич заперт внутри до тех пор, пока есть хоть крупица силы в духах Атмы и Хафнара.       Савос вздрагивает, когда слышит тихий смех. В оглушительной тишине Бромьунара, дышащей воспаленным магическим жаром после только утихшей битвы, этот звук кажется слишком чуждым. Но лич смеется, совсем как человек, весело и без капли нескончаемой злобы, что остаётся в духах мертвых, из которых посмертие высосало всё прочее.       — Джунал свидетель, я недооценил тебя, смертный.       Савос вытряхивает из сумки, валяющейся у входа в зал, всё содержимое, стараясь не выпускать из виду мягко сияющую поглощаемой энергией сферу. Проклятье, у них не осталось ни одного свитка, и даже целительного эликсира только полсклянки. Савос выпивает всё до последней капли.       Он темный эльф, он устойчив к магии. Сгоревшая кожа — меньшее, чем он мог заплатить за собственную жизнь и будущее всего Тамриэля.       Савос напоминает себе: не думать не думать не думать о тех, кем когда-то были якоря, удерживающие в могиле древнего драконьего жреца. Он подходит ближе к сияющей сфере поглощения, следя за тем, чтобы не коснуться поверхности: он и так истратил все магические силы, одно случайное прикосновение — и сфера начнет пить его жизнь.       Потоки магии распределяются равномерно, почти и не мешают видеть резкие черты маски, скрывающей лицо лича. Тот левитирует в паре дюймов над землей, словно законы Мундуса для него — не более чем досадная помеха. Савос рассматривает его руки — кости, обтянутые пергаментно-сухой кожей, и только. Древний маг больше похож на мертвеца, нежели на человека.       — Кто ты такой? Как ты получил эту вещь?       Савос может почувствовать равнодушную улыбку лича даже сквозь металл маски.       — Morokei Lotsonaaksedov. — Шёпот касается не плоти — самого духа Савоса, заставляет его отпрянуть, сплести слабый барьер из последних сил, пытаясь заслониться от всепроникающего Голоса. У него цвет холода, древнего, как сталгрим. Савос чувствует его касание — прозрачный иней — на собственной душе.       — Магия не может проникнуть за границы сферы, — хрипло бормочет Савос, лихорадочно проверяя цельность петли: всё в порядке, сфера неуязвима, этого не должно…       Драконий жрец только усмехается.       — Где же твои манеры, юный маг?       — Как ты это сделал?!       Лич глядит на него в молчании с малой толикой холодного любопытства. Савос позволяет себе выругаться всласть: из-за бесполезного заклятья, которое он только что сотворил, пытаясь закрыться от ледяного Шёпота, защита от боли дала сбой. Повторное целительное заклинание получается не сразу. Повторяя простейшее плетение раз за разом под взглядом драконьего жреца, Савос чувствует себя донельзя глупо.       Он должен уйти. Прямо сейчас. Он должен уйти. Он пожертвовал жизнями оставшихся с ним людей, чтобы запереть древнего лича в ловушке; теперь он должен уйти.       — Меня… меня зовут Савос Арен, — почти беззвучно произносит он. — Морокеи… драконий жрец?       Морокеи мягко склоняет голову.       — Зачем ты потревожил покой мертвых, Савос Арен? Неужели ты не знаешь о каре, что ждет осквернителей гробниц?       — Мы не знали, — Савос не поворачивается. Взгляды мертвецов жгут ему спину — куда больней, чем жег бы огонь. — Мы хотели найти сокровища Шалидора. Это его город, его Лабиринт…       Смех Морокеи разносится по всему залу. Кажется, даже безразличные ко всему водопады вторят ему.       — Он сказал тебе это?       — Кто, Шалидор? — глупо переспрашивает Савос. Ему хочется засмеяться, но почему-то собственный голос застревает у него в глотке. — Он же… он же тысячи лет как мёртв.       Сквозящий ледяной ветер пробирает его до костей. У ветра Бромьунара тот же цвет, что у Шёпота Морокеи, и Савос не сразу понимает, что он слышал вздох. Или смешок.       — Ты… знал Шалидора?       — Он был такой же, как ты и твои друзья — глупый и юный искатель сокровищ в чужих могилах. Пришел на мой Голос. Обещал убить меня, — драконий жрец снова смеется — зыбким порывом холодного ветра. — Лжец. Я припомню ему это, если нам доведется встретиться в Совнгарде.       — Совнгард — зал славы для великих воинов, не для… — Савос крепко сжимает руку в кулак и осекается, вздрогнув от пронзительной боли, пробившейся даже сквозь ментальный заслон.       — Geh, — мягко шепчет Морокеи, — расхититель гробниц может туда и не попасть.       Савос не уверен насчет Шалидора, но он твердо знает, кому в Совнгард уже точно не попасть. Хафнару Ледяной Кулак, знавшему, как погасить негаснущие костры Кин, запиравшие то, что казалось им великим сокровищем. Как и Атме, лучшей студентке Коллегии, уже никогда не стать следующим Архимагом и даже не уйти к предкам на Дальние Берега.       С болью возвращается страх.       И стыд.       Савос подхватывает сумку с остатками еды, позабыв пустую склянку из-под эликсира, и бросается прочь — туда, куда ведет его ветер, проникающий с поверхности в самые глубины Бромьунара. Но Голос Морокеи не оставляет его до тех пор, пока он не отворяет последнюю дверь — дверь, ведущую наружу, к огромным заснеженным ступеням у входа в Лабиринтиан.       Морокеи говорит: у меня больше времени, чем у твоих друзей, Савос.       Морокеи обещает: я буду ждать.       

***

      Трещины в камнях Бромьунаара ширятся с каждым столетием. Древняя библиотека канула в забвение, сдавшись перед беспощадным натиском времени; город ушел под землю, когда горная твердь расступилась под его весом. Великий маг Шалидор умер, ушел в легенды, оставив после себя только неотвеченные загадки и тайны, похожие на ложь. Вслед за ним ушли сотни тех, кто пытался пройти в священный город, и тех, кто пытался убить его бессмертного стража.       Святилище богов всё ещё опечатано.       Мягко сияющий камень в навершии посоха похож на солнце. Морокеи пытается вспомнить солнце на ощупь, и древний дар Магнара позволяет ему это — позволяет коснуться тусклого тепла, вдохнуть бескрайний океан чистой энергии, вспомнить собственное Имя и собственный долг. Савос Арен, мудрый и жестокий юный маг, не знал, каково стоять на пороге Совнгарда и не сметь коснуться его сияющих врат. Тем, кто пришел с ним, улыбнулись боги: свет Магнара выжег из них способность помнить и сожалеть.       Сфера поглощения едва заметно мерцает вокруг, неуязвимая, нерушимая. Морокеи не пытается преодолеть ее: это невозможно. Не пытается сгореть в ней: никакой людской магии не под силу забрать его жизнь.       Свет Джунала не страшится ни смерти, ни времени. Морокеи переполнен светом Джунала до краев; иногда ему кажется — у него больше не осталось смертного тела, он весь обратился в свет, в чистую эссенцию духа. Человеческая плоть становится всё более чуждой с каждым столетием; медленно истлевает даже ритуальный доспех, который некогда весь прошивала магия, неуязвимая для самых страшных ударов.       — Здравствуй, Савос, — Шепчет Морокеи.       Эхо шагов на верхних ярусах Бромьунаара сбивается, замирает в неуверенности. Морокеи вслушивается в горячее, быстрое сердцебиение нарушившего покой древних; переводит лихорадочный пульс в страх, любопытство, долг.       — Здравствуй, — отвечает пришедший Шёпоту в стенах. — Ты всё ещё заперт?       Морокеи смеется — тихим холодным шелестом, тревожащим пыль у ног юного мага.       — Сомнения — один из самых острых клинков Джунала, Савос. Я знаю, зачем ты вернулся.       — Да?       — Он тоже всегда возвращался. — В бесконечных снах на краю Совнгарда имя Шалидора — всего лишь яркий росчерк нескольких воспоминаний, затерявшийся среди темной вечности посмертия. Сколько бы легенд ни сложили о человеческом искуснике Первой Эры, теперь он мертв, так же мертв, как сам Бромьунаар.       А Морокеи, Светоносное Око Джунала, жив. Он даровал бы Шалидору благословение на пути в Совнгард, но еретикам не положено благословений — только позор и смерть.              Савос Арен спускается к самому подножию водопадов, к магической тюрьме, поставленной им месяцы — или уже годы?.. трещины в вековечных камнях склонны лгать о минувших днях — назад.       — «Прочь с дороги», — повторяет он, вглядываясь в заключенного в ловушке жреца, будто его взор может различить что-то под драконьей маской. — Ты правда дал бы нам уйти?       — Вы преступили границы моих владений и осквернили могилы павших. Вы убили моих рабов и украли принадлежащее мне по праву силы. Вы принесли под священные своды Бромьунаара ересь и невежество. — Морокеи поворачивает голову, чтобы встретить взгляд юного охотника за знаниями. — За малодушие я покарал бы тебя смертью труса, Савос Арен. За доблесть — смертью воина, пусть и еретика.       Дыхание юного мага выдает его смятение. У народа эльфов иные мерила доблести и славы, но Морокеи всё равно. Истина едина для всех.       — Ты служитель Джунала, — вдруг говорит Савос. — Я… я нашёл одну из записей Шалидора. Рунный камень, что еще уцелел. Морокеи, Светоносное Око Джунала, прошедший сквозь Великий Рассвет… тебе четыре тысячи лет и годы Рассвета. А он пытался тебя убить. Я начинаю сомневаться в мудрости Шалидора.       Морокеи гортанно смеется. Его мёртвый город давно уже не встречал столь увлекательных гостей.       — О, он был мудр, юный маг. Он присвоил себе чужую славу и скрыл истину ото всех, кого притягивало сюда славное имя Бромьунаара. Он был мудр, как редко бывают мудры смертные.       Савос нерешительно оглядывается на призрачные фигуры, неподвижно замершие на вершинах двух башен. Его сердце начинает биться быстрей, пытаясь прогнать старый стыд и старую боль.       Было ли ему больно?.. Морокеи вслушивается в эхо Времени. Да, отвечают трещины на пройденных осквернителями камнях; живым и юным всё ещё больно терять тех, кого они называют друзьями.       Свет Джунала становится почти нестерпимо горяч, когда Морокеи вспоминает о тех, кто был ему другом в те времена, которые помнят только мертвые. Он ровно выдыхает старую память в ледяной воздух Бромьунаара; от сокрытого в его дыхании снежная пыль на камнях превращается в воду.       — Я не могу выпустить тебя, — тихо произносит юный маг. — Ради них, ради себя и ради всего Тамриэля. Но, возможно, нам найдется, что рассказать друг другу.       — Сам Шалидор предпочел сделку с дэйдрическим лордом сделке со мной, Савос, — вкрадчиво Шепчет Морокеи. Сила в его Голосе разносит эхо по самым темным углам забытого города; тот отзывается беспокойным нутряным гулом, едва ощутимой дрожью под ногами безрассудного мальчишки, расплатившегося за собственную жизнь двумя чужими.       — Я не говорю о сделке, — как ни в чем не бывало отвечает он, и даже дрогнувший его голос не заставляет его броситься прочь. — Я говорю о… дружеской вежливости двух незнакомцев, нашедших общую тему для беседы. Позволь, владыка Морокеи, я расскажу тебе об Эре, в которой я родился.       Бромьунаар отвечает ему смехом, взметнувшим ввысь прозрачные искры у подножия водопадов. Савос Арен вздрагивает от холода, пронзившего, кажется, самое его сердце; нескайримского холода, пришедшего с земель по ту сторону Рассвета вместе с Голосом, четыре тысячи лет не звучавшим за пределами древней могилы.       — Я дарую тебе позволение, смертный, — отсмеявшись, говорит человек, скрытый драконьей маской. — Рассказывай.