***
Котомине Кирей улыбнулся, глядя на падающую Рин. Её сдавленный крик агонии, шок, когда мышцы проигнорировали мольбы остаться стоять, разрушение последней надежды. Он знал, что это делает его плохим человеком, но все грехи вскоре будут прощены. С таким же успехом можно воспользоваться этой возможностью, чтобы насладиться мелочами жизни. — Лезвие, — мягко сказал он, подходя к ней, — сломало тебе ключицу и разорвало мышцы, соединяющие её. Просто удивительно, как много мышц связано с костями спины и шеи. Я подозреваю, что в ближайшее время ходить ты не сможешь. Он вогнал обутую в сапог ногу ей в поясницу, вырвав клинок и снова вонзил его в широчайшую мышцу её спины, перерезав её. Рин не могла даже закричать. Все звуки, которые она издавала, были стонами умирающего. Его ухмылка стала шире и превратилась в нечто совершенно нечеловеческое, но он ничего не мог с собой поделать. Для его ушей звук её беспомощной агонии был подобен самому прекрасному вальсу, когда-либо написанному человечеством. Боль была недооценённым искусством. — А теперь я убежден, что ты не встанешь, — сказал он. — Я бы извинился, но, по-моему, мы уже миновали эту стадию, как считаешь? В конце концов, все мы должны освободиться, чтобы показать, кто мы есть. Я своём истинном амплуа, а ты… — он снова повернул клинок, и на этот раз она даже всхлипнуть не смогла. Только лишь напрячь мышцы, когда клинок провернулся, и почти что рухнуть в обморок, когда он вытащил его, понимая, какую боль причиняет. — Я слышал, что во время глубочайших невзгод мы показываем, кто мы есть. Итак, Рин, кто же ты? — Я… тебя… ненавижу… — прорычала она. Кровь во рту мешала произносить слова, но она сделала над собой усилие. И он это оценил. — Значит, по сути, ты именно та, коей кажешься на первый взгляд? — весело спросил он. — Это редкость, Рин, и особенно ценно для тебя. Ты столько лет играла ученицу, нося маску той, кто ты есть на самом деле. Теперь, в конце концов, ты свободна показать правду и принимаешь её. Гордись собой. И он снова провернул лезвие. — Впрочем, не сильно старайся. В конце концов, всё закончилось здесь.***
Райдер кружила по небу, уворачиваясь от сгустка пламени, такого холодного и тёмного, что больше походил на кристаллизованную ночь, нежели на дыхание дракона. Но с другой стороны, существо, выдохнувшее в неё пламя, больше не было похоже на дракона. Сидя верхом на пегасе, она была намного быстрее и проворнее этой твари. И сила её любимого коня окутывала его аурой защиты и силы, которая могла сравниться даже с драконьей, таким древним он был. Она кружилась, снова и снова прижимаясь к своему дитя и запуская полудюжину зарядов, которые разрывали шкуру существа и отрывали от него гигантские куски чешуйчатой плоти. И из каждой зияющей раны вырывался ужас. Существо не исцеляло себя. Скорее, когда оно было ранено, вспыхивал буйный, безумный рост. Скрученный, извивающийся клубок скользких туманных щупалец, щёлкающих пастей и сверкающих красных глаз мгновенно заполонял пространство в чешуе, которая была вырвана из зверя. Спустя пять выстрелов в нём уже нельзя было узнать дракона, только лишь массу рвущихся клыкастых пастей и когтистых цепких лап, удерживаемых в воздухе полудюжиной крыльев, которые никак не могли бы поднять это извивающееся тело. «Ничего у меня так не выйдет», — подумала Райдер, наблюдая за тем, как последняя цель исцеляется и порождает новую, безглазую рычащую голову на конце наполовину сформировавшегося и извергавшего туман щупальца, который выглядел слишком тонким и невесомым. «Мой конь сможет пронзить его ауру Маны, но ранения его даже не замедляют. Мне нужно попытаться убить его одним ударом… если его вообще можно убить». И есть только один способ узнать. Пегас вихрем пронёсся через полдюжины потоков горящей Маны, столь же грациозный и безупречный в своей ловкости, сколь и зверь, охотящийся на него, что было отвратительно. Он поднялся к краям облаков в считанные секунды, и звуковой барьер разрушился раскатом грома, сотрясшим небеса. — Прости, милый, — пробормотала она, прекрасно зная, что он её не услышал, и вложила свою волю в поводья и уздечку. Аура Маны вокруг величественного зверя усилилась в тысячу раз, когда её Небесный Фантазм достиг его, вытягивая истинные глубины силы на поверхность. Пегас закричал, ярость затопила безмятежный разум и обратила его в живое оружие, немногим лучше монстра, который следовал за ним. Это причиняло её дитю боль. Было время, когда она об этом бы и не подумала, но её сердце почернело и оцепенело много-много веков назад. Она невесело улыбнулась, когда пегас достиг высоты и начал заходить на пике. «Видишь, чудище? Ты потратил столько время на то, чтобы убить меня, хоть у нас с тобой и столько общего. Конечно, ты больше похож на меня, чем мои собственные сёстры». «Но с другой стороны… полагаю, что именно по этой причине я убью тебя с таким удовольствием». Волна Маны достигла своего пика, окружив пегаса таким количеством света, что он осветил всё небо, словно вторая луна, и Райдер щёлкнула поводьями, заставляя его нырнуть вниз в смертельной атаке. — Беллерофонт! — воскликнула она, призывая окончательную активацию Небесного Фантазма, и её слова растворились в буре, когда пегас пронёсся по небу с силой кометы.***
Боль. Не было ничего, кроме боли, такой сильной, что даже тренированный разум Мага рисковал сломаться. И всё указывало на то, что впереди её будет ещё больше. Кирей не хотел убивать её, он мог в любой момент это сделать. Он хотел причинить ей боль. Он не мог добраться до Илии, и у него явно была полная уверенность в том, что Сакура в скором времени убьёт Эмию и рано или поздно придёт, чтобы расчистить путь самостоятельно, потому, казалось бы, был доволен и хотел немного развлечься. Итак, в нервные узлы на спине у неё было воткнуто по три меча, крадущие силу из её тела сильнее любой боли, она была в положении, чтобы ругаться на его. — Пошёл… к… чёрту… — пробормотала она. Рин никогда не позволяла себе беспокоиться о том, в каком положении находится, когда приходило время кого-то ругать. Она снова попыталась пошевелиться и сумела лишь сдвинуть одну руку на несколько миллиметров, прежде чем боль заставила её остановиться. — А, Рин. Призна́юсь, я буду скучать по тебе, — сказал Кирей. — В конце концов, я действительно считал тебя кем-то вроде семьи. Я никогда по-настоящему твою семью не любил, но ты всегда меня забавляла. Быть может, потому что я определял твою жизнь с самого детства, и мне довелось наблюдать за результатами так близко, что ты даже не поняла, что произошло на самом деле. Вся твоя жизнь была ложью, и ты этого не осознавала. Твой отец был чудовищем, которое бросило твою сестру в ад без задней мысли, а твой опекун отобрал у тебя семью. И вот ты в полнейшем неведении. Мучаешься каждый день, чтобы улучшить себя, совершенно не осознавая, что всё, что ты знала и во что верила, основано на лжи, которую я тебе говорил… и будем честны, на лжи, которую ты сама себе твердила, чтобы хотя бы по ночам спать спокойно. Я-то уж знаю. Она не улыбалась, потому что не могла. Улыбка была скрыта в боли её голоса. — Так… ты думаешь… что для меня это новость? Я знаю. Я… я потерпела неудачу… Я… Ничего не знала… Может быть… может я могла бы всё это остановить. Если бы позволила себе… — Значит ты выросла. Большинство людей всю жизнь не осознают своих ошибок. Я тебе завидую. Правда. Я был вдвое старше тебя, когда по-настоящему понял, кто я, и только в последние несколько дней развил в себе цель более великую, чем я сам. Цель, которая действительно взывала ко мне, — сказал Кирей. — Если бы тебе оставалось жить ещё несколько лет, у тебя была бы возможность преодолеть эти ошибки. Наберись мужества от осознания того, что ты была близка на пути к тому, чтобы стать ближе к просветлению. Я бы сказал тебе, что горжусь тобой, но думаю ты мне пока что не поверишь. — Ты… достаточно безумен… но, может быть… об этом ты и говоришь… — прохрипела Рин, снова напрягаясь и отчаянно пытаясь пошевелиться. Он вздохнул. — Знаешь, каждая мышца твоих спины и шеи фактически парализована. Ты не сможешь встать. Попытки лишь усугубят боль. — Не надо… мне… это говорить… — прошептала Рин. Волны агонии накатывали на неё и пытались затащить в блаженную черноту без сознания. — Но я…. Не остановлюсь… Никогда… Он улыбнулся и на мгновение пожалел, что у него больше нет клинков. Он решил дотянуться до одного из тех, что уже пронзали её спину, и приготовился вонзить его глубже в её нервную систему. — Меньшего я и не ждал.***
Визжащая, пищащая масса тьмы бросила свой взгляд на приближающуюся смерть и не выказала страха. Она бешено хлестала. Волна чёрной Маны и жгучего ядовитого пламени ревели на приближающийся свет. Пегас ударил в волну тьмы, и свет Иллюзорного Зверя разорвал её на части, не потускнев ни на йоту. Три головы с дюжиной ртов между ними высунулись в последней отчаянной попытке перехватить Зверя и были разорваны как паутина. Чёрный туман вырвался из отрубленного пенька и рассеялся перед атакой. И заряд Беллерофонта ударил точно в сердце кошмарного существа. Если звуковой удар при наборе высоты и пикировании был громом, то этот удар было словно ядерная боеголовка. Полутвёрдая, туманная плоть, которая теперь составляла подавляющую часть массы дракона, не взорвалась и не рассеялась при ударе. Серебристые языки пламени взревели над тьмой, вырвавшись из точки удара гейзером чёрно-белой Маны, который опалил сам воздух, оставляя болезненно-серую пустоту на фоне ночного неба. Пегас вырвался с другой стороны чёрной массы, оставляя за собой второй гейзер обжигающего реальность пламени, и движущаяся масса чёрной, как смоль, плоти раскололась пополам. По её поверхности расползлись трещины, и дракон закричал сотней ртов, а Райдер изо всех сил натянула поводья, чтобы сделать ещё один проход, чтобы уничтожить его, если придётся… И обнаружила, что она уже не одна на своём коне. Волна чёрного тумана цеплялась за шею её скакуна, словно паразитическая лоза, пробившаяся сквозь сердце дракона, сдвинувшаяся и затвердевшая… И гниющий, покрытый запёкшейся кровью череп ухмыльнулся ей изнутри. — Спасибо, — прошипел он. Его голос эхом отдавался в пустоте. Его невозможно было расслышать даже сквозь хлопки крыльев пегаса. Вторая его часть отчётливо выделялась из массы черноты. Зияющая дыра в груди, теперь заполненная чем-то красным и извивающимся… Не колеблясь, она сделала выпад. Её рука, ведущая впереди, была прямой, как копьё. Она попыталась оторвать его голову от наполовину сформировавшихся плеч, прежде чем он сможет сделать то, что планировал. Рука, которая метнулась ей навстречу, была гораздо более буквальным копьём. Искривлённая, деформированная рука Ассассина больше не заканчивалась рукой как таковой. Конечность расплавилась до куска плоти, из которого появился меч немёртвого Слуги. Оружие вплавилось в его хлюпающую полутвёрдую плоть. С ужасающей точностью и грацией атакующего скорпиона он вонзился в руку Райдер ниже её запястья. Только собственные нечеловеческие рефлексы позволили ей не потерять руку. Она отпрыгнула назад, чтобы удержать равновесие на обеих ногах в седле своего скакуна, и призвала своё оружие в руки… как вдруг сзади на них накатила волна ядовитого чёрного огня, поглотив и коня, и Райдер жестоким прямым попаданием. Аура Маны её пегаса защитила его от худшего взрыва, но Райдер защитилась лишь частично. Взрыв послал волны агонии по всем нервным окончаниям и, что гораздо более тревожно, вырвал её из седла. Она упала, и взгляд её остановился на драконе. Две его половины снова воссоединились серией щупалец, толстых, как деревья, с подбитыми, как у миноги, челюстями, из которых всё ещё изрыгался чёрный огонь. Что ещё приятнее, она, к счастью, также видела, как её любимое дитя стряхивает с себя удар, пытаясь спасти её, и ныряет к ней. На максимальной скорости он достиг её почти мгновенно, гораздо быстрее, чем это сделала гравитация… И скрючённая чёрная фигура, всё ещё цепляясь за неё, оттолкнулась, чтобы использовать инерцию своего падения и добраться до неё как раз на эту решающую секунду быстрее. Своим клинком.***
Широ знал, что Сакура играет с ним. Она даже не притворялась, что поступает иначе. Она могла бы ударить своей Тенью, превратить пол в ядовитую трясину, засосавшую его ноги, и всё же довольствовалась порождением гиганта за гигантом, позволяя ему сжигать их одного за другим… И с каждым сломанным фантазмом статика в его глазах становилась всё более интенсивной. У него была сила. Он чувствовал, как она проносится по его магическим цепям, наполняя силой каждый выкованный клинок. Он мог бы создать незримое множество… — Навечно оди… я ко… … …ль. …клинков без истощения энергии, но это было неважно. Каждый из них также заставлял огонь в его крови гореть жарче. Мана Илии приглушала боль, позволяла удерживать кузницу горячей, но он чувствовал, что за ней стоит что-то ещё. Что-то ломает его изнутри. Его зрение было настолько сильно затянуто статикой, что он едва мог видеть, куда целится, только лишь зная, в каком направлении, потому что его враги были настолько огромными. И это было хорошо, потому что его конечности были настолько тяжёлыми, что он не был уверен, что сможет бежать, не говоря уже о том, чтобы сражаться в рукопашной: он гнил изнутри, его мышцы рвались, а мозг отключался клетка за клеткой. А новые пять гигантов уже вылезли из земли. — Вот так вот погибают герои, Широ. Одни. Несмотря на невозможные шансы. Я знаю, это не очень утешительно, но лучшей кончины не существует. Все твои мечты сбылись, — сказала Сакура. Его уши больше не могли уловить даже взрывы его собственных Сломанных Фантазмов, но он без проблем слышал её. Она действительно превзошла понятие «человек»… — Герой, — произнёс он медленно и невнятно. Он должен был сделать это, — спасает людей, о которых заботится, Сакура. Я не собираюсь умирать. Я спасу тебя. Ты можешь говорить всё, что хочешь, чтобы попытаться остановить меня. Но всё останется по-прежнему. — Ты хороший человек, Широ. Если бы существовали ещё миллиард таких, как ты, то мои действия, возможно, и не понадобились бы, — сказала Сакура, и чистая печаль в её голосе оставила трещину в его сердце. — Но наш мир не таков. Всё, что я могу сделать, это позволить тебе покинуть его так, как ты того заслуживаешь, и надеяться, что ты обретёшь хотя бы толику покоя, как часть Бога. Уснёшь в покое. Тени раздвинулись, и ещё дюжина рук начала вырываться из земли. Он закрыл глаза, чувствуя их, и попытался снова позволить огню отделиться от него. И ли… он единстве… что … могу насти… Полуоформившиеся строфы горели в его сознании, как пламя, и Тени не исчезали перед их светом. Сквозь помехи в глазах он почти видел, как Арчер ухмыляется ему, и пламя его гнева на мгновение затмило пламя внутри. Стальные клинки были выкованы вновь. Каждый из них был вырезан в его разуме в совершенном сиянии, но разбились они почти сразу же. Арчер. Он смог овладеть этой силой. У Широ было всё, что у него, разве нет? Сила, воля, чтобы использовать её, и даже навыки, полученные от Слуги. Но это не сработало. Что-то было не так, он чувствовал это, но… Взрыв Сломанных Фантазмов рассеялся, и из дыма в мир уже втягивалась дюжина новых гигантов. — Будь сильным, герой. Скоро всё закончится, — сказала Сакура мягким и успокаивающим тоном. Она поймала его в ловушку. Если он повернется к ней лицом, гиганты убьют его с одного удара. Если продолжит смотреть им в лицо, она будет медленно, но верно изматывать его, пока не останется ничего, кроме пустой оболочки, погибающей в одиночестве в бесконечном поле мечей… Тьма. Воля чёрного Бога только лишь сгущалась…***
…И без света, ослепляющего вас, вы могли бы увидеть вещи, коих не ждали. Силы Армагеддона были собраны и стали сильнее, чем когда-либо. Враг был не у ворот, но уже разбил их и ворвался внутрь. Тень росла и в течение дня поглотит всех. Если просто посмотреть на поверхность и увидеть, что было выстроено против них, то можно назвать битву безнадёжной. Тьма была повсюду, куда ни глянь. Удушливые миазмы отчаяния высасывали из них силы и придавали их врагу. Словно весь мир говорил им: Пади. Закрой глаза. Нет ничего, за что стоило бы бороться. Просто позволь этому закончиться. Илии подумалось, что это было очень глупо. Ведь она только недавно начала жить. Кто-то более уставший ото всего этого, возможно, уступил бы, но мир был свеж и нов для неё. Для человека, решившего сражаться до конца, это была такая же веская причина, как и любая другая. Теперь вопрос был в том, сможет ли она передать немного этой ауры готовности. Она совершенно не понимала, что делает, но следовала своим инстинктам, потому что те редко её подводили. Она следовала по дороге Маны в своём разуме (душе?) по сияющей дорожке магии, протянувшейся от неё к Широ, а от Широ — к Сэйбер. Он был великолепен, весь в огне и стали, хоть и тревожно мерцавший по краям… но его тепло лишь резко облегчило ей конец пути. Сэйбер была холодна и прочна, ноющая тьма настолько наполненная болью, печалью и беспричинной ненавистью, настолько, что Илия почувствовала, как у неё едва не разорвалось сердце. — Ты не одна, — прошептала она. — И это не твоя вина. «Я была ребенком, и мне приказали взвалить мир на плечи. Я отдала жизнь за свой народ, который любила, а они использовали меня, презирали и оставили умирать в одиночестве среди моих мёртвых товарищей. А потом я возродилась, чтобы продолжить умирать во имя лжи. За моими плечами нет ничего, кроме боли и предательства. Меня ждёт лишь война и смерть. Кто ты такая, чтобы говорить мне, что хоть немного меня понимаешь?» — В моей жизни не было ничего, кроме боли, одиночества и лжи, — тихо прошептала Илия. — Впереди меня ждёт только нескольких коротких лет. Я знаю тебя лучше, чем нам обеим хотелось бы. «Ты конструкт, созданный в лаборатории, который используют и выбросят. Ты понятия не имеешь, что значит родиться с великой судьбой и потерпеть неудачу! Нести нацию и дрогнуть под её бременем! Продать свою душу миру за шанс отменить всё и понять, что сделка оказалась ложью!» — Я прямо сейчас несу на своих плечах всю тяжесть мира, — прошептала Илия. Тон её был мягким и холодным. Сим она сражалась с болью и яростью, звенящим в каждой мысли Сэйбер, словно наполовину замёрзший ручей средь зимы, текущий рядом с лужей магмы. — Если я дрогну, мы обе умрём, а вместе с нами и весь мир. Зверь внутри тебя будет убивать и убивать, пока от тебя не останется ничего, кроме комка боли и необходимости причинять её. Ты поглотишь мир так же верно, как и любой демонический Бог». «От меня… ничего уже не осталось, Илиясфиль. Моя жизнь была ложью. Моя смерть ничего не стоила. Моё перерождение обернулось неудачей и несчастьем. Я просто… Просто хочу оставить всё это позади. Разорвать прошлое. Наконец-то, наконец, стать свободной…» — Тогда сделай это. Свобода — это твой собственный выбор. Не проклятье, которое просачивается в твою душу, — твёрдо сказала Илия. — Твоими действиями руководят самые глубокие и самые ужасные частички тебя, насильно поднятые на поверхность твоего сознания. Но и это ещё не всё. Действительно ли это свобода, если единственная часть тебя, которая свободна, это та часть, которую ты ненавидишь больше всего? Та, что всегда одинока? «Я… а если это единственная оставшаяся часть? Я зашла слишком далеко и видела слишком многое, чтобы остаться девушкой, что вытащила меч из камня. Осталась лишь Сэйбер. Слуга Меча, рождённая для войны. Может быть, эту тьму и невозможно пробить. Может некоторые тени не стереть». И в этом, как почти сразу же почувствовала Илия, была проблема. Вот здесь. В глубине души это была правда Сэйбер. Она чувствовала, что не может искупить вину и потому даже не пыталась искать искупления. Просто сдалась и позволила тьме внутри направлять её, потому что не чувствовала, что это может быть стёрто. Но дело-то в том, что это было справедливо для всех. Потому что, если у тебя было хоть какое-то понимание человечества, ты знаешь истину: тьма будет всегда. Такова была истина Ангра Майнью, в чём никто из видевших её, по-настоящему не хотел признаваться, потому что нельзя было сделать это и сохранить надежду на будущее. Зверь в тёмном Граале не был каким-то межзвёздным ужасом, спустившимся на нас, чтобы покончить с миром. Это всего лишь была человечность. Худшие грехи человечества, принявшие форму и обернувшиеся против нас. Все наши грехи вернулись, чтобы воздать должное. Но Илия осознала, что как только поймёшь это, узнаешь кое-что и о Сэйбер, и о Сакуре. Они не были безумными монстрами — они были простыми людьми. Человечество, которое представлял собой Ангра Майнью, части нас самих, которые мы ненавидели и подавляли почти без исключения, как вид, получили свободу делать всё, что пожелают, с двумя сломанными травмированными девушками в качестве своих аватаров. Как сломленная и травмированная девушка, Илия пришла к выводу, что это хорошо. Потому что в её сознании была огромная разница между тем, кто делал ужасные вещи, потому что хотел, и тем, кто делал их, потому что был так зол и ненавидел мир, причиняющий им боль снова и снова без причины, которую они не могли понять. Тёмный Грааль представлял собой часть человечества, которая, несомненно, существовала. Самое худшее. Но не единственное. И Сэйбер в здравом ума никогда бы не позволила этой части руководить собой, неважно сколько боли бы испытала. Нельзя избавиться от боли, нельзя избавиться от её ненависти, потому что они были частью того, что сделало её той, кем она была. Но и это не всё. Илия улыбнулась, протянула руку и ответила Артурии. — Тогда я бы сказала, что ты, как и все, совершенная дурочка. »…Что?» — Ты не какой-то там уродливый монстр, дура. Ты говоришь о зле внутри, словно ты единственная, у кого оно есть. Во всех нас есть зло. Все мы сожалеем. У каждого из нас есть кусочки души, которые мы хотели бы вырезать. Но именно то, что мы не позволяем этим частичкам решать нашу судьбу, делает нас людьми. Мы можем выбирать — быть куклой или быть человеком. Мы можем либо сдаться, либо сражаться, несмотря ни на что. И люди, которые выбирают сражение, выбирают более сложный путь. Но это то, что тебе нужно пройти в одиночку. «Я… Илиясфиль, я не знаю…» — Говоришь, хочешь жить? Тогда живи и следуй за мной. Потому что ты можешь, но быть вечно в полном одиночестве? Барахтаться в худших частях себя, потому что думаешь, что с ними слишком сложно бороться? Я бы не назвала это жизнью. Жить значит созерцать зло внутри, смотреть в самое сердце тьмы, принимать её, как часть себя… и говорить ей «нет» так часто и громко, как только можешь, — она слегка усмехнулась. — Кроме того, это я глупая и маленькая кукла. И я не сдалась. Стоит хотя бы попытаться быть такой же храброй, как я, как считаешь? »… Ты неисправима». Ухмылка Илии стала лишь шире. — Всё нормально. Можешь просто звать меня мелочью. Из тьмы выступила девушка, чуть постарше Илии, но выше ростом и одетая в крестьянскую одежду давно ушедшей эпохи. Она была покрыта грязью, пятнами чёрного и малинового цвета, которые, казалось, никогда не смоются. Но даже это не смогло скрыть простую красоту, которой она сияла, словно луна в пасмурную ночь, мерцающая в темноте. Сэйбер улыбнулась ей в ответ, выражением лица более открытым, чем Илия когда-либо на ней видела, как вдруг что-то начало мерцать и распространяться над Тьмой, окружавшей её душу, словно трещины надо льдом тающего пруда. — Вот же мелочь. Но я всё равно тобой восхищаюсь. Тьма Ангра Майнью — это тьма внутри человечества. Она может проглотить даже лучших из нас, если только мы позволим. Но наоборот, даже в худших из нас, она не единственная. Порой достаточно, чтобы кто-то напомнил нам об этом и показал выход.***
Кирей с нескончаемым ликованием наблюдал за попытками Рин пошевелиться. На самом деле, ему даже не нужно было мучить её. Она прекрасно с этим сама справлялась, тщетно пытаясь встать, когда это было структурно нереально. Её магическая метка поддерживала в ней жизнь, независимо от того, сколько крови она потеряла, а чисто нечеловеческое упрямство поддерживало в сознании, хоть она и должна была лишиться его уже давным-давно. И потому она продолжала бороться, даже когда единственной борьбой, на которую она была способна, было причинение себе ужасных мучений и попытки двинуть тело миллиметр за миллиметром, а потом снова упасть. Увы, однако, она в последний раз, казалось, соскользнула, заперев одну из её рук под телом, так что она, вероятно, больше не сможет справиться. И всё же это было очень весело. Если бы он знал, что она будет таким увлекательным исследовательским объектом, то забыл бы о тонкой, затянувшейся иронии сохранения опеки над ней и просто замучил бы её до смерти уже много лет назад. Но тогда, без связи с Тосака, он, возможно, никогда не был бы назначен Смотрителем за Войной Святого Грааля и, возможно, никогда не смог бы посмотреть на второе пришествие. Воистину пути Господни неисповедимы. Она это сделает и довольно скоро. — Хочу, чтобы ты знала, — сказал он с нежной, отеческой улыбкой, — что я наслаждаюсь этим безо всяких оговорок. Обычно я чувствовал бы себя виноватым. Я бы знал, что это отклонение ненормально, сожалел бы, что стал таким монстром, который будет получать удовольствие от твоей боли. Но теперь я свободен. И знаешь, в чём ирония? Ты тоже свободна. В этот момент у тебя более нет сложных решений, никаких действий, которые нужно поддерживать, чтобы замаскировать себя от безвкусных подростков. Ты ничего не можешь сделать, чтобы хоть как-то изменить грядущие события. Ты можешь просто… лежать здесь, позволяя своим обязанностям и сомнениям исчезнуть, и через несколько коротких часов воссоединишься с Богом. Так что, в каком-то смысле, я оказал тебе значительную услугу. Великодушно с моей стороны, знаю. И тут Рин сделала то, что могло заставить его остановиться, хотя бы на мгновение. Она улыбнулась. — А ты… ты… — прошептала она, остановившись, чтобы коротко вздрогнуть от резкой боли, прежде чем закончить. — Знаешь… почему ты… проиграешь? И мир сдвинулся. Совсем чуть-чуть, но, возможно, и этого хватило.***
Райдер приземлилась. Жёстко. С некоторой долей отвращения к себе, она подумала, что это вполне уместно. В своём первом сражении в Войне Святого Грааля она была почти что разрезана пополам Берсеркером. И теперь в том, что, несомненно, станет её последней битвой, её постигла примерно та же участь, когда Ассассин пронзил её в воздухе. Его клинок пронзил её живот так же легко, как её собственная рука вонзилась ему в сердце. Или, ну, как она подумала, что в сердце… Существо, поднявшееся из кратера менее чем в двадцати метрах от неё, мало походило на Ассассина, с которым она столкнулась под горой. Далеко от худого, словно скелет, иссохшего в пустыне трупа, с которым она столкнулась, эта тварь была выше и крепче слажена… хотя, быть может, внешность и была обманчива, учитывая то, насколько неоформленной казалась большая часть его тела, созданная словно из сырой нефти, каким-то образом удерживаемой в расплывчатой форме гуманоидного тела. Единственными частями тела, которые можно было назвать твёрдыми, были лезвие, растущее из деформированного куска плоти на правой руке, и покрытый кровью череп, ухмылявшийся ей. Больше не маска, а просто лишённый кожи череп. Пустые глаза, устремлённые в неё, и что-то скользкое и вязкое, капающее с них. А потом вновь что-то кроваво-красное скользнуло в дыру размером с кулак в его груди, и она поняла. — Разве я тебя не убила? Позади него дракон… или скорее извивающаяся масса плоти и клыков, которая когда-то была драконом, сидела на тысяче конечностей и била крыльями из миллиона переплетённых щупалец. Клыкастые рты и глаза появлялись и исчезали наугад по всему телу. Это был просто хаос. Безумно движущаяся плоть, сильно пахнущая горелым и гниющим мясом. Даже на таком расстоянии единственное пятно, которое никогда не менялось, было в самом центре и являлось лицом Кастер, едва видимым в хтоническом водовороте. Ассассин ухмыльнулся, едва различимый на фоне черноты дракона, и с зубов, слишком острых, чтобы быть человеческими, капнуло что-то чёрное и тошнотворное. — Я всегда был мёртв. Этот зверь и я похожи, мы ни что иное как продолжение Богини-Матери. Нам нечего терять ради неё, потому что мы лишь орудия её воли. Мёртвая плоть, которую можно лепить по её прихоти, и пока она того требует, мы будем подыматься снова и снова. Нас не остановить. И ты… ты… — он замолчал на секунду, качая головой, словно в замешательстве. Дракон огрызнулся на неё тысячью пастей, но не напал, несмотря на то, что в его сердце не было ничего, кроме ярости и боли. Ассассин, более умный, но столь же готовый убивать, сделал шаг назад, несмотря на то, что Райдер не могла даже встать, чтобы сразиться с ним. — Что ты наделала?.. — тихо прошипел он. Тьма заколебалась. Что-то внутри неё отступило, повинуясь дикому инстинкту.***
— Всенепременнейше поделись со мной. Честно говоря, ты не слишком много внесла в эту дискуссию. Я не держу на тебя зла, но всё же слегка разочарован, — сказал он, жестом приглашая её продолжить. Она не могла этого видеть, но привычки трудно сломить. — П-Потому что… — выдохнула она, наклонив голову, чтобы посмотреть на него через плечо, несмотря на боль, которую ей причинило это движение. Он не увидел в её глазах ничего, кроме ярости и решимости. — Потому что… всё, что ты сделал… это сдался. Ты называешь это… созданием нового мира? Да вы просто… больные маньяки… пересоздать мир, потому что… потому что… — она замолчала, и глаза её невольно закрылись. Всё вокруг поплыло, но, когда они снова открылись, гнев не утих. — Потому что… жить в нём слишком… слишком больно. Да. Мир… болезнь… ужасное место. Сакура… имеет полное право… его ненавидеть. Но её план не сработает… и ничего не исправит. Она просто… использует силу… чтобы скормить мир чудищу, вместо того… чтобы… попытаться его исправить. — Довольно наивная точка зрения, не находишь? Игнорируя тот факт, что я, очевидно, верю, что конечным результатом будет не апокалипсис, а возрождение, очевидным контрапунктом будет то, что мир, как он есть, не может быть исправлен. Как врач, я могу сказать без намёка на садизм: порой ампутация — единственный выход. Когда гниль проникает так глубоко, что единственный способ спасти тело — это вырезать её, ты делаешь это и принимаешь сие действие, как правильный путь. Ну а что есть человечество? Просто гангрена на теле реальности. На каждого человека, которого ты назвала бы порядочным, приходится дюжина аморальных монстров, движимых только своими низменными эгоистичными интересами и тысячи тех, кто довольствуется своими низменными эгоистичными интересами и тысячи тех, кто довольны тем, что сидят сложа руки или являются ведомыми ими, словно овечки. Коррупция, жадность, жестокость, бессмысленная ненависть. Они не редкость, дитя моё, они низменны. Потому идеальный способ, как ты говоришь, «сделать мир лучше»… разве не было бы лучше закончить эту итерацию и перестроиться с нуля? Вряд ли можно будет сделать хуже. — Хе… хе… — невольно усмехнулась Рин. — Я никогда не думала, что доживу до этого дня. Тосака Рин… Оптимистка. Утверждающая… что ещё есть надежда для этого грязевого кома. Что до тех пор, пока… хотя бы один человек… готов встать… и попытаться сделать мир лучше… слишком рано сдаваться, — вздохнула она. — А-абсурдно… не правда ли? Н-но… в школе много глупеньких девочек… хотят поделиться со мной своими проблемами. И глупый придурок на должности президента ученического совета… которого я не могу не дразнить… и ещё более глупая учительница, которая… не знает, как делать свою работу. И ужасное мелкое немецкое отродье… в конце концов, оказалось на нашей стороне. И тот болван, который просто хочет быть героем… хотя и не знает, что это значит. И больше всего. Испуганная маленькая девочка… набрасывающаяся на мир, потому что тот сломал её. И она всё ещё может стать… чем-то таким чудесным… если бы просто остановилась и подумала… и выбрала… я не могу… не могу отказаться… от них. Не стану. — Эгоистично, — пожал плечами Кирей. — Ради кучки личных знакомых ты распространяешь войну, голод и чуму на миллионы. Мы можем спасти всех и сразу. Очевидно, это лучший выбор, — усмехнулся он. — Честное слово, Рин. Мы потерпим поражение из-за какой-то сентиментальности и того, что ты считаешь моральными недостатками? Я думал, ты умнее. — Н-ну… есть ещё одна причина… — сказала она, и в голосе её зазвучали железные нотки. — Ты… потратил слишком много времени на… наслаждение своей работой. И тут её рука, которой она миллиметр за миллиметром в течение минут десяти себя подтягивала, каждый раз напрягая мышцы до невыразимой боли, дёрнулась. И её последний драгоценный камень, горящий рубин, спрятанный в рукаве руки, разрядился. Тонкая, сфокусированная полоска белого раскалённого пламени вырвалась наружу, выбрав единственный путь, которым могла пройти через единственный укол, который, как знала Рин, Кирей не увидит: сквозь неё. Её рука, пойманная в ловушку под ней, направила заклинание через её собственное тело, прожигая дыру в ней и ни в малейшей степени не рассеиваясь. В конце концов, это вполне могло стоить ей почки. Но её взгляд через плечо как раз перед тем, как окончательно потемнеть, показал очень приятное зрелище лазерной вспышки пламени, ударившей Кирея прямо в грудь, в ту иссохшую чёрную штуку, которая явно заменила ему сердце. Медленно, неторопливо, как первые грохоты перед лавиной.***
Эмия Широ упал на колени в останки разбитых мечей и густые лужи чёрного ихора. Семьсот сорок два. Он прекрасно помнил каждый меч, словно прямо сейчас держал их в руках. Это было единственное, что он мог вспомнить. Его разум и душа были на грани полного исчезновения. Семьсот сорок два клинка для убийства семисот сорока двух зверей Тени. И ещё дюжина поднялась из земли, как ни в чём не бывало. Правда вдруг стала мучительно ясной. Битва превратилась в состязание на выносливость, и на такой арене он не мог соперничать с Сакурой. Всё было кончено. Эмия Широ, защитник справедливости, столкнулся лицом к лицу со злом, которого искал всю жизнь. И потерпел поражение. Он знал, что не может допустить того, чтобы это стало истиной. И всё же он не видел никакого способа изменить это. «Ты не обратил внимания. Никогда не обращал», — подумал он. Или просто это прозвучало, как мысли, но слова не совпадали. Словно чей-то чужой разум, точно такой же, как его собственный, теперь думал за него, когда как его собственный разум больше не мог связывать мысли воедино. Он знал, что Тосака за это посмеется над ним. Он не был уверен, почему думал в такой момент о Рин… «Если врага не победить, то представь себе то, что может это сделать. А если нет такой возможности… то представь мир, в котором она есть. Твой мир. Только твой. Перестань пытаться быть кем-то, кем ты не являешься, и вспомни, кто ты такой, Эмия Широ». «Начни сначала. Не тот, кем ты считаешь себя, и не тот, кем мир пытается тебя сделать. Будь тем, кем выковала тебя жизнь, и из этой основы сделай мир таким, какой тебе нужен». Слит я из тысяч клинков. Сталь моё тело, а в венах огонь. Не перечесть мечей, что я создавал. Не видя будущего. Убегая от прошлого. Дюжина новых клинков, выкованных в совершенстве, появилась в воздухе вокруг него. И почему-то огонь внутри не казался таким тяжёлым и болезненным, каким должен был быть от такого напряжения. Он чувствовал, как успокаивающий снегопад силы Илии удваивается, стремясь охладить и успокоить, но за ним было что-то другое, но такое же знакомое. Не просто успокоение, а исцеление… Он улыбнулся и поднялся. Туман статики перед глазами исчез, и всё же то, что он увидел, было не тем, чем была ранее пещера. Мир стал проще. В нём были только он сам, его клинки и Сакура. Больше ничего не воспринималось, потому что ничто другое больше не имело значения. Она моргнула в замешательстве и показала выражение лица, которое восхитило бы его в любой другой день. — Я думала, ты, наконец, закончил, а ты, кажется, обрёл второе дыхание. Я… нет, постой, — она склонила голову набок. Лёгкое недоумение стало чем-то более глубоким и задумчивым… и возможно каким-то другим. — Что-то изменилось. Ты… не просто обрёл выносливость. Ты стал другим. Запах твоей Маны изменился. Как… — Сакура… — сказал он очень тихо. — Я не могу быть тем, кем ты хотела меня видеть. Я не смогу защитить тебя, и я буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Но прямо здесь и сейчас я должен быть героем. Клянусь своей жизнью, всем, что у меня есть, я спасу тебя. Я через боль воплощал сонмы оружья, что были светочами. И только пойдя по нему, смогу я истину настигнуть. Вечно меня окружал Клинков Бесконечный Край. Линия пламени, ярко-голубая и холодная, словно сердце ледника, прорвалась через пещеру, окружая их. Полыхнула, слишком яркая, чтобы смотреть на неё, и Сакура вскрикнула, рефлекторно прикрывая глаза… А открыв их, то оказалась уже в другом мире. Она стояла по щиколотки в снегу, а потолок пещеры сменился звёздным пейзажем, который, казалось, простирался до самого горизонта. Миллионы и миллионы сверкающих точек простирались над бесконечным спиралевидным узором, настолько далеко, насколько вообще глаз хватало и даже дальше. И казалось, что для каждой из них в землю был воткнут идеально созданный клинок. Бесконечные, тянущиеся вдаль, мерцающие под полем серебристых огней и покрытые слоем инея, который никак не мог скрыть их великолепия. Проекция, с которой Широ никогда не смог бы справиться самостоятельно, тысячи, миллионы поразительных подделок, неотличимых от реальных… — Зеркало Души? Думаешь, что сможешь победить меня, просто втянув в свой мир, Широ?.. — пробормотала Сакура. Снег под ней таял, превращаясь в лужицу тени. Тёмные души Грааля, услышав её зов, даже здесь начали прокладывать себе дорогу сквозь царство смерти и оживать… А затем погибать, не достигая поверхности, потому что сотни клинков поднимались из земли и выстреливали, как пули, в расползающуюся лужу тьму, разрывая её в клочья. — Нет. Не в свой мир, — сказал Широ, стоя среди клинков, внешне расслабленный, но готовый к прыжку, судя по напрягшимся мускулам под разорванной рубашкой. Мечи, воткнутые в землю вокруг него, казалось, мерцали внутренней жизнью, готовые и способные прыгнуть по его мысленной команде. Сакура улыбнулась, и выражение её лица стало горьким, когда она услышала девичий смех и почувствовала на себе насмешливый взгляд красных глаз. — Конечно. Твой мир… и её. Значит всё это время я ошибалась. На данный момент ты лишь аватар белого Грааля, — её глаза расширились, и вдруг что-то тёмное полыхнуло позади них, а тени начали извиваться, словно змеи. — «Герой» ты лишь растления и боли, стремящийся сохранить статус-кво и увековечить испорченную, сломанную систему. Ты всего лишь марионетка этого отродья, работающей, чтобы разрушить всё, ради чего мы должны были объединиться! Широ вздохнул. — Нет. Ты думаешь, что это лишь я и Илия, но дело не в том. Смотри глубже. На мгновение Сакуре показалось, что она почувствовала запах дыма где-то за запахом морозной свежести. Её зрение замерцало, и на мгновение, там, где стоял Широ, она увидела клинок, превосходящий по красоте даже бесконечные шедевры Зеркала Души, одетый в ножны, которые были скорее произведением искусства, нежели оружием. — Что… что ты?.. — Моё видение и сила Илии, — мягко сказал Широ. — Знания и хитрость Арчера. Спокойная преданность и руководство Сэйбер. Сила и мудрость, что они мне передали. Но более того… со мной сила воли и страсть Рин. Тёплое сердце Райдер, скрытое за бронёй боли. Простая доброта Фуджи-нээ, любовь Аяко к жизни и незримая забота Иссея. И ты, твоя мягкость, твоё сострадание, твоя потребность помочь, чем можешь. Всё лучшее, что было в тебе, всё, что ты делила со мной все годы, — он улыбнулся ей с простой, добродушной любовью, и это выражение зажгло в ней какую-то смесь печали и ослепительной ярости, коих она и представить себе не могла. Напоминание о том, чего она хотела больше всего, проникло прямо в сердце. — Теперь они часть меня. Все вы часть меня и не потому, что я украл то, чем вы были, а потому что вы отдали это мне добровольно и обратили в того, кем я стал. Это может и мой мир, но его форму определили все, кто заставил меня вырасти, как личность. — Нужно было убить тебя в тот день, когда мы встретились, — прошипела Сакура, удивляясь, почему смогла сказать только лишь это. Контроль теперь не казался таким уж лёгким. Нежный шёпот Ангра Майнью в глубине сознания обратился пронзительным хором, призывающим к кровавой жатве, покуда всё ещё не было разрушено… «Она что-то сделала. Этот белый Грааль, больше сестра мне, чем моя собственная кровь и плоть, нанесла мне удар. Я это чувствую. Я разорву её на куски за предательство. А он имел неосторожность вытащить нас из нашего мира, угрожать тебе, хотя ты сделала всё это из любви к его неблагодарной душонке». Широ пожал плечами. — Я уже говорил. И повторю ещё раз. Что бы ты со мной ни сделала, как бы меня ни ненавидела, я спасу тебя. Будет немного больно, Сакура, но я сейчас усыплю тебя. Тебе приснится что-то тёплое и нежное, а когда проснешься, уже всё будет в порядке. Она закричала. Ярость и горечь вспузырились супротив воли, словно яд, выходящий из раны, да настолько интенсивно, что в сравнении с этим, весь мир показался выдумкой. Она не набросилась, её боль сделала это за неё без сознательного усилия, и тысячи копий из её тени вырвались штормом смерти. Вот только каждый из них был встречен и подобран серебристым клинком, сверкающим во свете звезд. И с этим последним толчком лавина…***
…Пала. Словно комета упала с неба, приземлившись между Райдер и Ассассином, со вспышкой сверкающей белой Маны и силой, детонирующей бомбы, но Райдер не почувствовала ни боли, ни давления от взрыва. Тысяча ртов дракона закричали, и пара пастей, которые могли бы проглотить человеком целиком, бросились вперёд… И одна из них была поймана рукой в перчатке. Несмотря на размеры и тот факт, что она, казалось, существовала в материальном мире лишь наполовину, всё равно оказался крепко зажат. Вторую встретила рукоять меча, и она тоже остановилась, словно ударилась о стену. Одним резким движением фигура врезала их обоих в пол под ней, и призрачная плоть не лопнула, а разлетелась на куски, когда вдруг взрыв Маны с рёвом вырвался из неё и разорвал обоих на кровавые извергающие туман ошмётки. Меч, великолепный, серебристый клинок, сопровождаемый золотой аурой, взметнулся вверх, и из него вырвалась стена ветра и силы, отбросившая Ассассина назад, прежде чем тот успел среагировать, отправив существо в полёт по раздробленной каменистой поверхности горного склона. Она встала, стряхивая тьму с клинка, и великолепное оружие сверкнуло в ночи. Серебряный по всей длине, сверкающий золотом, инкрустированный блестяще-алым там, где когда-то был небесно-голубым. Знак, как предположила Райдер, тьмы, которая никогда не исчезнет. И он был не единственным. Блики на юбке и доспехах, лента в волосах, всё было тёмного цвета, почти такого же нереального оттенка, как и зверь, напавший на неё. Но эти прикосновения тьмы заставляли свет выделяться ещё больше. Там, где раньше она была серебряной, теперь сама великолепная броня была чистой, почти ослепительно белой, словно её выковали из свежевыпавшего снега, а не из металла. — С… Сэйбер? — пробормотала Райдер, не уверенная, что может верить собственным глазам, но не видящая другого выхода. — Что… Сэйбер посмотрела на неё с улыбкой, более широкой и теплой, чем всё, что Райдер когда-либо видела на её лице. — Райдер. Спасибо, что присмотрела за детишками, пока меня не было. Знаю, ты не совсем мне друг, но… Я у тебя в долгу. Боюсь, на какое-то время я заблудилась. И, ну, сейчас у тебя не особо получается, но я уверена, что ты сделала всё возможное, чтобы сохранить всех в безопасности, пока меня не было, — сказала она, слегка хихикнув. Хихикнув. Райдер не думала, что что-то может смутить её сильнее, чем появление Сэйбер, но этот звук её хихиканья, словно у школьницы, ошеломил ещё сильнее. — Ты… ты… — она оглядела женщину с ног до головы, сверкающую, словно звезда, упавшая с неба, с цепляющимися чёрными и красными оттенками, но совсем далёкими от той развращённой порчи, которая покрыла её при появлении и только тогда закончила (немного неуклюже, стоило бы признать). — …В порядке? Улыбка Сэйбер была ослепительной, заразительной, полной чистой радости, оставившей Райдер, честно говоря, в некоторой степени замешательства. — Полагаю, что да. Я совсем не чувствую себя собой, но может оно и лучшему. Должна признаться, я была не самой счастливой. И у меня есть проблемы, которые нужно решить, но пока… Думаю, есть более важные дела, — она повернулась к сгущающейся тьме, корчащемуся зверю и уродливому воину. Их искривлённые формы и ауры злобы были так схожи, что могли быть двумя половинками одного целого… и всё же, несмотря на глубокую, жгучую ненависть, исходящую от них, они к ней не приблизились. Ухмылка Сэйбер стала волчьей, а в зелёных глазах полыхнул золотой огонёк. — Да, и кстати, ты победила. — …Что? — Ты победила. Убила обоих. Слугу Ассассина и дракона золотого руна. Ты уничтожила обоих. То, что сейчас стоит перед нами, лишь бурлящая масса ненависти и кровожадности, созданная в их образах, всего лишь аватары Ангра Майнью. Знак того, что ждёт нас всех, если он действительно родится в нашем мире, я бы сказала. Как думаешь, что мне с ними сделать, Мастер? «Я не должна была говорить это вслух, потому что думаю, ты уже знаешь», — сказал голос Илии с детским хихиканьем. «Но как в старые добрые времена могу и повторить. Уничтожь их, Сэйбер». — Ты слышала её, — сказала Сэйбер, меняя позу, чтобы приготовиться к атаке. — Должна признаться, с нетерпением жду этого момента. Возможно, в тебе есть лишь фрагменты их плоти, но в этих мерзких телах достаточно Кастер и Ассассина, чтобы я получила удовольствие от их убийства. Её глаза сузились, и улыбка на лице без предупреждения растаяла, обратившись маской холодной ярости. — Пора заняться неоконченными делами. Нападайте, вместе или по отдельности. В любом случае, за то, что вы сделали, и что стремитесь сделать… Я уничтожу вас прямо здесь. Отбросить тьму. Чтобы положить конец долгому кошмару. Король Рыцарей, избранный Феями, высоко поднимает свой Меч Обещанной Победы, чтобы положить конец этой Войне Святого Грааля. И теперь, настал час в последний раз опустить клинок судьбы.