Папочка

      — Давай... скажи это, Чуя.       — Ах-х... да ни за какие коврижки.       Дазай усмехнулся, его рука задвигалась быстрее. Рыжий застонал, подаваясь бедрами вперед, навстречу прикосновениям самодовольного детектива. Щеки горели, будто он уже несколько дней мучился лихорадкой, а беспорядочные звуки срывались с его приоткрытых губ — вздохи, стоны, тихие мольбы.       Тем не менее не имело значения, как хорошо Дазай пользовался своими ловкими руками, или своим шаловливым ртом, или даже...       — О-ох, Дазай, — простонал Накахара, задыхаясь от увеличивающегося темпа, от играющихся с ним кончиков пальцев, танцующих по всей длине. — Прекрати, а-ах! Я... Я набью тебе морду.       — Чуя, скажи, — мурлыкнул Осаму в ответ, наклоняясь и мягко целуя его шею, а другой рукой скользнул вверх, под рубашку, задирая ее и открывая взору тонкую талию.       — Угх, ты, чертов ублюдок... — выдохнул Чуя.       Он извивался, подмахивал бедрами, толкаясь в чужую ласкающую его руку, хотя гордость не позволяла признать, что он действительно как-то участвовал в процессе и получал от этого удовольствие. Дазай вцепился зубами в его шейку, оставляя языком мокрые опаляющие кожу горячие следы.       Близко, так близко — еще чуть-чуть, и он сейчас...       Дазай сжал его плоть в кольце пальцев у самого основания, и Чуя звонко вскрикнул.       — Н-не останавливайся, — произнес он, чуть заикаясь, его щеки так покраснели, что их цвет можно было сравнить с пестрой яркой рыжиной его волос.       Дазай злобно ухмыльнулся, устраивая малыша-мафиози между своих ног. Чуя — воплощение хаоса. Всклоченные спутанные волосы, большие, широко распахнутые глаза, припухлый открытый рот, из которого лились мольбы и проклятия.       Он был прекрасен.       Дазай прижался к нему, вдавливаясь своей эрекцией ему в ягодицы, и ее нельзя было не почувствовать даже сквозь ткань брюк.       — Тебе стоило бы просить вежливее, малыш, — пробормотал он едва слышно, подкрепляя свои слова медленными, но чувственными движениями рукой.       — Да ни в жизнь, больной ублюдок!       Осаму счастливо улыбнулся; ему нравилось наблюдать за тщетными попытками Чуи сопротивляться.       Знал же, что это напрасно.       Дазай приложил пару пальцев к его губам.       — Соси.       Чуя осторожно приоткрыл рот, его длинные ресницы, подрагивающие над щеками, взметнулись вверх, и он посмотрел на Дазая. Язык скользнул по самым кончикам пальцев, обвивая их, зубы принялись покусывать загрубевшие подушечки.       Несмотря на то, что Дазай старался скрыть это за маской полного отчуждения, он был тронут до глубины души — такое яркое впечатление производил на него Накахара. Дыхание сбилось, глаза потемнели от неистового животного вожделения.       Чуя улыбнулся. А потом разом вобрал два пальца в рот.       Он мягко обвел языком острые фаланги, и Осаму вовсе потерял над собой контроль. Чуя взял пальцы глубже, сглотнул, сжимая глоткой кончики, и хрипло застонал; о, Дазай как никто другой знал, что у него нет рвотного рефлекса.       Дернув рукой, Осаму вытащил пальцы из его влажного рта и чуть ли не прорычал:       — На колени. Сейчас же.       Чуя с радостью подчинился, переворачиваясь, нетерпеливо покручивая в воздухе задницей.       На пару мгновений повисла тишина, Чуя нахмурился, не слыша ни единого слова от Дазая, и обернулся к нему со словами:       — Эй, Дазай, ты трахнешь меня уже наконец или чт...       Чуя удивленно вскрикнул, почувствовав что-то прямо у своего входа, и нервно сжался, боясь даже дернуться. Осаму усмехнулся, медленно проталкивая в его зад покрытое смазкой большое дилдо, и осторожно задвигал им, услаждая свой слух чужим недовольным шипением.       — Думаешь, я сделаю это так просто? — заворковал Дазай, кусая Накахару в шею, продолжая загонять фаллоимитатор глубже.       Рыжеволосый застонал в ответ и подался назад, насаживаясь самостоятельно.       Вскоре Дазай методично вводил дилдо, устанавливая темп, проталкивал и вытаскивал, нащупывая то место, от которого у Чуи заплясали бы искры в глазах.       — Ах!       Осаму лучезарно улыбнулся.       — О-о, нашел.       И повернул регулятор вибрации.       Чуя вскрикнул.       — Д-дазай, пожалуйста! — взмолился он, все его тело задрожало и сжалось от гулкого гудения, приятно щекочущего изнутри.       Дазай откинулся назад, наблюдая, нервно сжал в руке пульт дистанционного управления.       — Это не то волшебное слово, которое мне хотелось бы услышать, — сказал он, переключая мощность на уровень выше.       Дилдо упирался в простату и ритмично дрожал, неистово возбуждая, но этого было недостаточно, чтобы заставить его кончить.       Это сводило с ума.       — Агх, пожалуйста, пожалуйста, Дазай, — молил Накахара слезно, позабыв о своей гордости, роняя с ресниц капли слез, оставляющие мокрые дорожки на щеках.       Осаму ухмыльнулся. Ему нравилось контролировать Чую; все, что он делал, было завязано на контроле. Была причина, почему он никогда не раздевался полностью, вдалбливая абсолютно голого Чую в кровать. Была причина, почему он оставлял метки по всему его маленькому тельцу. Дело было в силе и подчинении. Это была игра умов — и Дазай никогда не проигрывал.       Он невесомо скользнул губами по губам Чуи. От перевозбуждения Накахара часто громко дышал и чуть ли не хныкал, все продолжая ронять хрустальные слезы, стекающие по щекам.       Прекрасное зрелище.       Его милый малыш-мафиози, с опущенным лицом, но поднятым задом, с гигантским вибрирующим дилдо внутри и яркими пунцовыми щеками; нахмурившиеся от удовольствия сведенные бровки, намокшие от слез светлые ресницы — это так возбуждало, что от одного только вида можно было кончить.       — Скажи это, Чуя, — произнес Осаму низким хриплым голосом, будто обливал ледяной водой раскаленную сталь.       Чуя отбросил в сторону чувство собственного достоинства.       — Папочка, — выдохнул он.       Одно-единственное слово, и член Дазая вмиг затвердел и налился кровью.       — Еще, — вожделенно прорычал он.       — Папочка, п-пожалуйста, трахни меня, пожалуйста, — в беспамятстве бормотал Чуя, хватая ртом воздух.       — С удовольствием.       Накахара вскрикнул, только Дазай вытащил из него вибратор и вошел сам, одним резким движением, погружаясь полностью, заставляя Чую стенать от удовольствия и боли. Осаму отстранился и толкнулся обратно с громким шлепком, хрипло выдыхая Чуе в шею.       — Папочка! — вновь закричал Чуя, и Дазай зашипел от удовольствия. Он так долго не протянет.       Внутри было тесно и горячо, Накахара плотно обхватывал его собой, сжимаясь, сводя с ума. Осаму вцепился крепкой хваткой в его худые бедра и начал втрахивать его в постель, толкаясь глубоко и основательно, часто задевал простату, вырывая хриплые протяжные стоны.       — Ах, ах, ах, пожалуйста, не останавливайся, папочка, — заскулил Чуя, закатывая до рези глаза, млея от жестких быстрых движений Дазая. Накахара стиснул пальцы, крича: — Я-я сейчас!..       В тот же миг Осаму опрокинул Чую на спину, желая видеть его лицо, пышущее удовольствием и страстью, красивое и с ярко выраженными для японца европейскими чертами.       Он хотел наблюдать, во что превращался Чуя. Во что он его превращал.       Дазай толкнулся в своего маленького мафиозного исполнителя и тихонько пробормотал:       — Давай, кончи для меня, малыш.       Чуя подчинился, стоная крикливым дрожащим голосом.       Его спина соблазнительно изогнулась, рот распахнулся в немом крике, глаза расширились и томно потемнели. Маленькие пальчики стиснули простынь до скрипа, когда наслаждение вспыхнуло в низу живота горячим цветком и опалило внутренности, пульсируя, заставляя всхлипывать и лихорадочно дрожать от удовольствия.       — П-папочка... Д... Ох, Дазай, ты меня просто... — забормотал он, повторяя его имя снова и снова.       Для Дазая это было слишком: видеть гордого маленького Чую полностью сломленным, безоговорочно покорным; он кончил, гортанно застонав, и толкнулся внутрь в последний раз, заполняя его своим семенем.       Накахара выдохнул, почувствовав внутри неутешительную пустоту, и сперма стекла по промежности, оставляя липкий белесый след. Он густо покраснел, осознав, как сильно унизился перед Дазаем, а тот был только рад его смущению, самодовольно улыбаясь.       — Папочка всегда побеждает, Чуя.