Прикоснись ко мне

Игорь ненавидел тюрьмы, а сидеть тут, вообще было адовым занятием. У него не было возможности кому-то позвонить или написать, не было возможности увидеть ее. Ксения. Он помнил тот взгляд, когда она прощалась с ним, помнил, потому что больше не мог забыть. Авдеева стала для него частью жизни, частью чего-то особенного, потому что она сама являлась особенной. Их первую встречу он никогда не забудет и, наверное, так и должно быть, потому что маленькие девочки никогда не должны привлекать, это недопустимо. Но Ксюша была другой. Ее глаза сияли, рыжие волосы сексуально падали на плечи, а ее длинные, стройные ноги, к которым он так хотел прикоснуться, одурманивали. Ее кожа была нежной и гладкой и каждый изгиб ее тела, заводил Игоря настолько, что при каждой встречи он хотел наброситься на девушку, но каждый раз жалел об этом. Он жалел о том, что сломал жизнь девушки, которая к слову, быстро нашла ему замену. Но он ни капли не пожалел об этом, потому что любил ее. Да, он любил ее. До боли в груди, до невозможности, до скрежета зубов. Любил ее, как не любил никого другого. И все, что у него осталось, лишь воспоминания и фотография, которую он всегда держал в кармане, что находится на груди слева. «Ты та, что в груди слева» — вспоминал он строчки из какой-то старой сопливой песенки. Он не любил сопливые песенки, но любил ее. Как же, черт возьми, он любил ее. И перед своим заключением, он написал ей письмо, в котором написал ей все, что так давно хотел сказать. Но он не знал: получила ли она его, прочитала или же выбросила, ведь она не может прийти к нему, все еще винит себя. Глупая Ксения. Глупая Ксения. Авдеева стала для него частью жизни, частью чего-то особенного, потому что она сама являлась особенной. И она навсегда останется особенной. «Я люблю тебя» — шепчет мужчина, целуя фотографию, а после засыпает, потому что хочет, чтобы дни шли быстрее и он встретился с ней. Потому что, черт возьми, она всегда принадлежала ему.